будет беседовать с ним, вот так говорила нам его надменная замкнутость.
Только с Омаром Исиро он перекинулся несколькими словами - так хозяин
иногда удостаивает слугу требованием справки и пустячного разъяснения.
Зато Милошевская внимательно оглядела нас всех. Она начала с конца,
где сидел Пимен Георгиу - ничего не выражающий, равнодушный взгляд. На
Павла она поглядела внимательней, знала, кто он в правительстве, - буду,
буду с тобой считаться, вот так она сказала взглядом. А со мной она
сразилась глазами. Не знаю, что выражало мое лицо, могло ли вообще
что-либо выражать, я никогда не изучал себя в зеркале. Но Милошевская
что-то увидела и вспыхнула. У нее озарились щеки, гневно блеснули глаза.
Уверен, если бы в это мгновение можно было провести рукой по ее голове, то
ладонь обожгло бы снопом вылетевших электрических искр. И глазами, и всей
охватившей ее ощетиненностью она донесла до меня безмолвную информацию:
"Ты враг, я это вижу, но погоди, я еще с тобой поговорю!" Закончив
молчаливую схватку со мной, она посмотрела на Фагусту и успокоила взгляд и
лицо - глаза приугасли, а гневный румянец на щеках потускнел.
- И вы здесь, Фагуста? - сказала она мелодичным голосом - что-то
вроде нежной мелодии кларнета при гуле отдаленных колоколов. - Пошли в
слуги к новым господам, Константин? Верой и правдой?
- Как я служу новым господам моей страны, можете спросить у них,
Людмила, - спокойно отразил ее выпад Фагуста. - Особенно восхищен моей
деятельностью заместитель диктатора генерал Семипалов. Он охотно расскажет
о своем благорасположении ко мне.
Она снова перевела глаза на меня, сейчас во взгляде было сомнение -
уловила иронию Фагусты. В зал вошел Гамов и уселся за свой отдельный стол.
Охранники отступили назад.
- Начнем обсуждение, - сказал Гамов. - Вы, друзья оптиматы,
потребовали передать вам всю внутреннюю власть в стране. Вы согласны
возобновить союз с Латанией, разорванный вашим бывшим президентом
Вилькомиром Торбой. Вы предлагаете провести новую мобилизацию и
сформировать для нас армию из трех корпусов. Ваши предложения очень ценны,
конечно, но, между прочим, мы можем претворить их в жизнь и без вас -
приказами нашего командования. Зачем же нам делать ставку на вашу партию в
раздираемой партийными распрями стране? Я хотел бы получить объяснение.
Кто будет говорить?
Говорить пожелал Понсий Марквард. Он по-прежнему ни на кого из нас не
обращал внимания, но смотрел уже не на лепной карниз, а на Гамова. Голоса
не всегда отвечают облику, у Понсия Маркварда он отвечал - такой же
надменный, замедленный, скрипучий, как будто в горле сидела палка и
поскрипывала, когда он разевал рот. Со стороны могло показаться, что лидер
оптиматов Патины отчитывает за что-то Гамова и предупреждает, что надо
вести себя лучше. Выговоров не было, но предупреждение прозвучало. В
Патине они, оптиматы, единственная реальная сила, и оккупационные власти
жестоко просчитаются, если не учтут это. Он протягивает руку союза, берите
эту дружескую руку.
Гамов с любопытством глядел на лидера оптиматов.
- Понсий, а как вы отнесетесь, если вдруг появится Вилькомир Торба,
лидер ваших максималистов, и тоже предложит нам союз?
Понсий Марквард покривился, будто ему в рот попала муха.
- Он уже был с вами в союзе и изменил вам. Я решительно предостерегаю
вас от неумного союза с эти ничтожеством.
- Неумного? Неумные действия нехороши, вы правы. Но все-таки... Вдруг
он объявится и попросит прощения? Как нам быть тогда?
- Немедленно арестовать! - резко бросила Милошевская.
- Арестуем. А дальше?
- Передать в наши руки! - отрубила она с решительностью, какую не
всякий мужчина способен показать.
- Передадим. А дальше?
- Повесим его! - Понсий Марквард был еще категоричней. Дальше
разговор пошел почти исключительно с ним, Милошевская только слушала, лишь
гневными вспышками глаз поддерживая его требования.
- Хорошо - повесите... Попросите услуг нашего Черного суда?
- Судей, которые умеют выносить смертные приговоры, и у нас хватает.
Намыленная петля давно тоскует по шее Торбы. Его надо было повесить лет
пятнадцать назад, когда он только начинал свою карьеру. Это был бы дельный
политический акт.
- Почему же не повесили его, раз была такая потребность?
Понсий Марквард раздражался - худые щеки побагровели, грохот в голосе
стал басовитей.
- Меня удивляют ваши вопросы, диктатор! Чтобы повесить Торбу, надо
было иметь власть. А ведь власть была у него.
- Между прочим, имея власть, он вас не вешал. Впрочем, это
несущественно. Итак, чтобы вешать противников, нужно иметь власть. Но
власти и сейчас у вас нет.
- Вы нам ее вручите - значит, будем иметь. Это же просто!
- Очень просто! Раз передадим вам власть, значит, будете ее иметь.
Безупречное рассуждение! Итак, повесите Торбу, но предварительно надо
доказать его вину. Какие преступления за ним числите?
- Многие, диктатор.
- Я бы хотел конкретней...
- Я же объяснил - многие. Расшифровываю: очень многие! А точный
список его вин установит суд. Судей мы выберем квалифицированных.
- Вообразите себе такую ситуацию, Понсий Марквард. Вилькомир Торба на
суде разнесет в щепы все возведенные на него обвинения.
- И воображать не буду. Ненавижу воображение. Мы реальные политики.
Если Торбу найдут, его повесят. Вам придется с этим примириться.
- Что же, если уж придется... Никто не хочет задать вопросы вождю
оптиматов Понсию Маркварду?
Вопросы хотел задать я. Понсию Маркварду пришлось повернуться ко мне.
Он сделал поворот с вызывающим недовольством.
- Где вы были, Марквард, когда Торба изменил нам, а Ваксель победным
маршем продвигался по Патине?
- Меня допрашивают? Я думал, мы как равнозначные политики...
- Все же я хотел бы получить ясный ответ.
Марквард возмущенно обернулся к Гамову. Гамов ласково сказал:
- Понсий, у нас задают любые вопросы и получают точные ответы.
Марквард с усилием сдерживал негодование.
- Семипалов, вы и сами понимаете, где я мог быть. Скрывался от ищеек
Торбы и военных шпионов Вакселя.
- Зачем вы это делали, Марквард?
- И это вы знаете не хуже меня. Чтобы меня не схватили!
- Вы так боялись Торбы и солдат Вакселя?
- Солдат Вакселя вы тоже боялись и отступали перед ними.
- Зато потом разбили их. Сейчас свободно ходим по вашей стране.
- Я тоже свободно хожу по своей стране, генерал!
- Да, выползли из норы, где бесславно прятались.
Милошевская закричала:
- Протестую, диктатор! Генерал Семипалов переходит все границы!
- Согласен и с вами, как раньше соглашался с вашим другом Понсием,
что обсуждение становится недопустимым, - вежливо произнес Гамов. Если бы
Милошевская лучше знала Гамова, она бы испугалась его грозной вежливости.
- Разрешите задать и вам тот же вопрос, Людмила: и вы хотите повесить
Вилькомира Торбу, если он попадет вам в руки?
- Раньше надо его поймать, диктатор. Пока же ваша прославленная
разведка...
- Отвечайте прямо! Допустим, случилось так, что Торба у вас в руках.
Повесите вы его своими руками?
- Почему своими? Я пианистка, мои руки играют на клавишах рояля, а не
свивают петли... Но за смертный приговор проголосую. Надо же решить в
конце концов эту проклятую проблему, которая называется вождем
максималистов Вилькомиром...
Гамов опять прервал ее:
- С вами ясно. Полковник Прищепа, у вас все в порядке?
- Конечно! Нажмите правую крайнюю кнопку на втором пульте.
Гамов поискал глазами нужную кнопку и нажал ее. В зал вошли два
конвоира, между ними двигался Вилькомир Торба. Я часто видел портреты
президента Патины. У меня в памяти отложился образ импозантного,
невысокого мужчины средних лет - холеное лицо, безукоризненный костюм,
обаятельные манеры, хорошо поставленный - с шепелявинкой и грассинкой -
голос. В общем, президент отлично исполненного образца. А в зал вошел
бродяга - небритый, исхудавший, в грязной одежде... Гамов приподнялся и
вежливо проговорил:
- Приветствую вас, президент! Как вы чувствуете себя?
Вилькомир Торба дико озирался. Гамова он, похоже, узнал сразу - по
портретам, естественно, - на меня и Прищепу поглядел с недоумением, а при
взгляде на Маркварда и Милошевскую глаза его вспыхнули. Проигнорировав
Гамова, он обратился прямо к ним:
- И вы здесь, голубчики? Думаете, что на коне? Далеко не ускачете, не
дадут. А дадут, сами свалитесь в грязь. Вы, глупцы, не понимаете: ваше
счастье всегда было в том, что вам не давали власти. - Только после такого
выпада против своих политических противников он счел возможным обратить
внимание на нас: - Вы, вижу, Гамов - победитель кортезов и диктатор
Латании? А свита на той стороне стола - ваши помощники? Отвечаю на ваш
вопрос: чувствую себя отвратительно. Какие еще вопросы? Задавайте скорей,
пока не потерял сознания - третий день ничего не ем, второй день ничего не
пью.
- В таком случае, вам надо подкрепиться, Торба, - участливо сказал
Гамов. - Не хотите ли чаю и печенья?
- А также пива и колбасы, если не поскупитесь кормить узника.
Исиро что-то сказал одному из солдат, солдат ушел. Исиро пододвинул
президенту стул около Милошевской, Торба с громким вздохом облегчения
опустился на него и вытянул ноги. Милошевская с возмущением отвернулась.
Тот же солдат вошел с подносом, на подносе стояла бутылка пива, колбаса,
чай и печенье. Торба жадно осушил стакан пива и накинулся на колбасу. Мы
молча смотрели, с какой энергией он поглощает еду. Павел с улыбкой
прошептал мне:
- Интересный тип. Он еще устроит нам спектакль.
Я догадывался, что спектакль уже начался, но не тот, какой бы мог
устроить президент. Сценой руководил более опытный режиссер. Торба
опорожнил второй стакан, с сожалением повертел в руке пустую бутылку и
сказал - голос, вначале хриплый, от еды и питья посвежел:
- Отличное пойло! Не думал, Гамов, что ваши министры способны так
улучшить напитки. Моему сердечному другу Артуру Маруцзяну промышленность
не удавалась. Впрочем, война удалась еще меньше. Нельзя ли еще пива?
- Нельзя. Вы опьянеете. А предстоит выяснять отношения с лидерами
оптиматов. Да и с нами тоже.
Вилькомир Торба пренебрежительно махнул рукой.
- Какие отношения? Все ясно без болтовни. Я бы их высек, если бы
вернулся к власти. Они меня повесят, если вы дадите власть им. А вы со
мной поступите, как пожелает ваша левая нога. Или правая? Не знаю пока,
какая из ваших ног командная, хотя в подвале, где так долго прятался,
предавался философским рассуждениям на тему ваших директивных ног. Но если
пива нельзя, то можно еще колбасы и чая?
Гамов засмеялся.
- Колбасы с чаем можно. И вы так заразительно жуете, что и у меня
разыгрался аппетит. Исиро, нельзя ли нам всем чаю с закуской? Перед
трудным разговором неплохо подкрепиться.
Понсий Марквард поднялся. Его серое лицо побагровело от прилившей
крови, в глубине глазниц зажглись злые огни.
- Диктатор, это нетерпимо! Объявляю вам торжественно, что с
Вилькомиром Торбой я даже в некоем месте рядом не сяду, а вы заставляете
нас вместе сидеть за столом.
Гамов кивнул, не стирая улыбки.
- В том месте нужно сидеть в одиночку, вы правы. Но поговорить
придется вместе. У меня нет времени беседовать с каждым особо. А за чаем -
чего лучше? Учтите мои затруднения, Марквард, и держитесь спокойно.
Солдаты обносили нас чаем, каждый брал свой поднос. Понсий Марквард с
отвращением отодвинул поднос на середину стола. Милошевская не отодвинула,
