- Дайте мне раньше одеться. Я без мундира и босой.
Командир был, видимо, одарен мрачноватым юмором.
- Тем красочней глядитесь, маршал. Ваша ночная рубашка и босые ноги
многим, кто страшился звезд на вашем мундире, доставит удовольствие в
стереопередачах. Шагайте, говорят вам!
Ваксель высоко поднял голову. Он понимал, что на него нацелены
стереодатчики Прищепы, и знал, как этим воспользоваться.
- Гамов и Пеано! - сказал он отчетливо и спокойно. - Не сомневаюсь,
что вы наблюдаете, как меня арестовывают. Вы долго страшились меня, мое
наступление вгоняло вас в ужас. Сейчас вы наслаждаетесь унижением, вами
заранее спланированным. Да будет стыдно вам за такое невоинское поведение!
Вечный позор вам, Гамов!
И высказав это, Ваксель сделал резкий рывок назад. Не ожидавший удара
командир десантников отшатнулся, не удержался на ногах и рухнул. На
связанного по рукам маршала навалились со всех сторон десантники, он
разметал их. Он снова отчаянно дрался - головой, плечами, ногами, всем
туловищем. Борьба не могла продолжаться, но Ваксель все же сам в плен не
пошел, его понесли на руках. И, вися на десантниках, он ухитрился двух
пихнуть ногами с такой силой, что те отлетели. Только когда и ноги опутали
веревками, маршал прекратил сопротивление.
Я повернулся к Гамову, Гамов хохотал.
- Маршал Ваксель не похож на маршала Комлина! - сказал я. - А мы
поступили с ним еще хуже, чем с Комлиным. Вам не стыдно, Гамов?
- Не похож, не похож! Настоящий солдат! И какая физическая сила! -
весело отозвался Гамов. - Нет, не стыдно, Семипалов. Одобряю все действия
десантников.
Он говорил, посмеиваясь, но глаза его помрачнели. Даже с Вакселем,
настоящим солдатом, он не захотел вести себя с традиционным воинским
благородством. Он ненавидел военных и войну и не отказывался от веры, что
только позор - справедливая награда тем, кто воюет. Меньше всего я мог
вообразить тогда, что в это свое понимание войны он обратит после и нас,
своих помощников. Мы были слишком задурены "денежным ценником" подвигов на
поле сражения, чтобы проникнуть в его дальние планы.
- Воздушные дивизии подлетают к Фермору, - прервал Прищепа наш
молчаливый спор с Гамовым.
К чести командования Родера, их водолетчики все же полностью не
потеряли бдительности, несмотря на категорический приказ Вакселя затаиться
на все время бушевания урагана. Правда, в небе Родера, тем более в небе
Клура, Штупа не сумел создать такой толщины облаков, как над линией
фронта. Аэроразведчикам Родера удалось засечь в надгрозовой высоте машины,
несущиеся на Фермор. Родеры подняли все свои водолеты, то же сделали и
клуры. Стереодатчики Прищепы показывали вспыхивавшие воздушные схватки.
Они совершались по росписи Пеано. Он знал, что незамеченными к Фермору не
подобраться, но дислоцированные в далеком тылу охранные водолетные
соединения серьезной преграды нашим мощным дивизиям не составят. Взлетали
наперерез лишь одинокие водолеты и малые группы воздушных сторожей и после
короткого боя либо бежали, либо рушились на полузатопленную землю. Бригады
Корнея Каплина на полной скорости неслись все дальше, ни одна машина
дивизии не отвлекалась на сражение с водолетами врага. Сопровождающие,
вступая в бои, расчищали свободную дорогу недавним "мятежникам", а их
машины, не сворачивая с прямой, все мчались и мчались к столице Клура
Фермору.
И вскоре мы увидели катастрофические - для врага, конечно, -
последствия приказа Вакселя. Ураган только приблизился к Фермору, а все,
кому маршал предписывал укрыться, уже схоронились в убежищах. И когда
стало известно, что к столице приближаются огромные воздушные силы, а
родеры пытаются их остановить и гибнут, не останавливая, и что надо,
несмотря на темень и дикий ливень, бежать из обреченной столицы, мало кто
подумал о таком разумном шаге. Клуры, мастера воздушных полетов, обладали
неплохой водолетной силой. Но хоть водолетов у них было больше, чем у
родеров, и они все свои машины быстро подняли в бой, разница была слишком
велика, чтобы они могли отбросить нас. И мы трое, Гамов, Прищепа и я, с
восторгом увидали, с каким воинским изяществом, с какой штабной
дотошностью Пеано спланировал решающую воздушную операцию той бурной ночи.
Обе сопровождающие дивизии, больше двухсот пятидесяти водолетов, ярко
высвечивая прожекторами, сбивали отчаянно атаковавшие водолеты клуров -
всего около сорока машин подняли те в воздух. Только храбрость вражеских
пилотов, их яростное стремление защитить свою столицу затянули этот
воздушный бой - результат его был заранее предрешен. А машины Каплина, не
втягиваясь в схватку, плавно опускались на площади и улицы Фермора. Из них
вырывались десантники и захватывали намеченные объекты.
- Гамов, главные враги в наших руках, - сказал я. На экране отряд
десантников под командованием Ивана Кордобина - я сразу узнал его в сиянии
корабельных прожекторов - ворвался в самую роскошную гостиницу Фермора,
пятиэтажный "Светоч", здесь разместились все знатные участники
конференции, включая и Аментолу.
- Будем надеяться! - с волнением отозвался Гамов и встал. -
Семипалов, вы пойдете к себе?
- Куда к себе? Домой? У меня нет дома, Гамов. И в своем кабинете мне
сейчас нечего делать. Я останусь здесь.
На экране возникали полураздетые пленные - жалкие, насмерть
перепуганные, каждый был знаком по тысячам изображений, - знаменитые
правители государств, важные дипломаты, носители древних фамилий и высоких
званий. Аментолы среди них я не увидел. Прищепа, переключая экран с одного
датчика на другой, все выискивал в толпе пленных мужчину средних лет,
седовласого, высокого, изящного, с темными густыми бровями над черными
глазами - таким мы всегда видели Аментолу.
- Да брось ты свой поиск, Павел, - с досадой сказал я. - Никуда этот
державный подонок не денется. Если он в Ферморе, то его найдут. И сообщат
тебе первому. Завтра мы будем знать точно, в наших ли он руках или
скрылся.
- Ты чего-то хочешь, Андрей?
- Хочу. Не любоваться перепуганным президентом, а поглядеть захват
лагерей военнопленных.
Захват лагерей военнопленных был главным в нашем плане, а вовсе не
рейд на Фермор или пленение вражеского командования. И то, и другое -
десант в столице Клура и разгром штаба Вакселя - были очень важны, но мы
не могли не считаться с возможными неудачами - Ваксель с генералами мог
перед атакой куда-то переместиться, участники конференции в Ферморе могли
разъехаться по домам, или совершать массовые экскурсии по гостеприимной
стране, или в последний момент бежать из столицы, узнав, что на нее идут
водолеты. Подобные неудачи были бы прискорбны, но не катастрофичны. Мы и
мечтать не могли, что умный маршал издаст идиотский приказ всем затаиться,
пока бушует напущенный на них ураган. Я хочу подчеркнуть здесь: на
глупость врага мы ставки не делали, мы исходили из того, что в критической
ситуации он примет самые рациональные решения. Но и в этом случае мы
должны были победить.
Так вот, повторяю - главным в моем и Пеано плане являлся захват всех
лагерей военнопленных в Патине, Ламарии и Родере, освобождение пленных,
быстрое снаряжение их в новое боеспособное войско и последующая атака на
Вакселя не только с фронта, но и с тыла. Он должен очутиться между молотом
и наковальней, между плитами стального пресса. Атака с двух сторон - вот
что должно прикончить Вакселя, таков был замысел. Мы собирались повторить
в несравненно крупнейшем масштабе то, что так удалось нам, когда из тыла
врага пробивались к себе, а целая армия не смогла сдержать своим
перевернутым фронтом отчаянного удара наших двух дивизий. Кортезы,
хвастающиеся количеством захваченных пленных, упивающиеся перечислением
сдавшихся дивизий, теперь должны горько пожалеть, что пленных так много.
Ни Гамов, ни я и не помышляли, что можно разгромить неприятельскую армию
кратковременными ураганами и потопами, как бы они ни были сильны, а также
и нападениями с воздуха, сколько бы мощны ни были наши водолетные войска,
какой бы неожиданностью ни стало для врага, что мы вообще создали такие
войска. Но что кортезы, выдержав любой односторонний удар, даже
разрывающий их фронт, мощного сдавливания с двух сторон не снесут - на это
рассчитывали.
Прищепа тоже это понимал, но - натура разведчика - стремился к
сенсациям.
- Фермор один, и его можно хорошо разглядеть, а лагерей так много,
Андрей.
- Покажи два-три любых. По тому, как дело идет в них, мы составим
картину совершающегося в остальных.
Прищепа выбрал большой лагерь в Ламарии. На экране высветился
обширный четырехугольник, отгороженный двойным рядом колючей проволоки, с
восьмью вышками по периметру, с двумя десятками бараков внутри. На
центральной площадке уже стояли два наших водолета, у лагерных ворот,
запирая выход, опускался третий. Территорию заливали светом лампы на
вышках, к ним добавляли сияния прожекторы водолетов. Уши резал вопль
сирен, их жерла были настроены на боевую частоту звука, терзавшего нервы
ненамного слабей вибраторов. Десантники в шлемах, прикрывавших уши от
режущего визга сирен и глаза от слепящего сияния прожекторов, с
импульсаторами и вибраторами, схватывались на лагерных улочках, у входов в
бараки с охраной, захваченной врасплох, но еще пытавшейся сопротивляться.
На вышках охранники тоже дрались с лезущими наверх десантниками. Но везде
- и на земле, и на вышках - один за другим охранники поднимали руки,
какой-то лагерный офицер даже опустился на колени с поднятыми руками, а
рядом с ним синяя молния импульсатора располосовала офицера, не
пожелавшего сдаться. Этот, коленопреклоненный, видимо, ценил жизнь выше
воинской доблести. Пленные выбегали из бараков, кричали, махали руками,
обнимали освободителей.
- Какие скелеты! - воскликнул Прищепа.
- Ты ожидал разжиревших щек? Лагерь - не санаторий.
- Но и не камера пыток! Доводить людей до такого состояния -
преступление. За это кортезы ответят!
- Предоставь кары Гонсалесу. Показывай другой лагерь.
Прищепа перевел обзор из Ламарии в Патину. Здесь лагеря были не такие
крупные, как в далеком тылу. Их создавали наскоро - по мере того, как
Ваксель продвигался по нашей территории. И в лагере, что попал под
стереолуч, не было и намека на сражение. Здесь опустились два водолета, и
охрана сдалась без сопротивления. Тюремщики стояли в четком строю около
одного из бараков, похоже, назначенного им в местожительство, потом по
команде зашагали внутрь, на нары, освобожденные военнопленными. А на
площади - крики, объятия, толкотня. И еще мы с Павлом увидели танцы -
освобожденные и освободители кружились и пели на очищенном клочке земли. Я
сжимал губы, чтобы не расплакаться и не разразиться ругательствами. Ужасен
был этот веселый танец! Ничего страшней я не видел, хотя нагляделся на
раненых и умирающих. Люди в лохмотьях, кожа и кости, живые призраки -
нашли в себе силы кружиться с десантниками, здоровыми, сильными,
торжествующими, что спасли товарищей. То один, то другой валился и его
подхватывал партнер-освободитель, а к ним поспешал сосед, и оба выносили
потерявшего все силы пленного подальше от танцев. А на арену выбирался
новый живой скелет и изливал свое счастье в попытке танца с бережно
поддерживающим его крепышом-освободителем.
- Переключимся на третий лагерь? - спросил Прищепа.
- Хватит! Слишком много горя в радостных картинах на твоих экранах,
