он уже давно боялся, хотя и не верил, что это когда-либо произойдет: ав-
томатизм несрабатывал.
Это длилось, вероятно, так же недолго, как приступ панического страха
на лестнице, то есть всего несколько секунд; вдруг изо всех пор у него
брызнул пот и заструился по лицу.
Он сознавал, что случился срыв, сбой; он выпал из действия, из ритма,
и мадам Рош сразу почувствовала неладное и подняла голову, устремив на
него недоуменный и тревожный взгляд:
- Что случилось? Я сделала что-нибудь не так?
- Напротив, вы все делаете как надо! Все очень хорошо. Ну, еще пос-
леднее усилие... Вдохните!..
Всю свою силу, всю волю напряг он, чтобы опять слиться с нею в одно:
- Задержите!
И снова он заколебался, не сразу вспомнив словосигнал, которого она
ждала от него и которое он произносил столько раз...
- Тужьтесь! - вскричал он наконец с облегчением.
На этот раз он полностью овладел собой, обрел точность жестов, свя-
занных чуть ли не математической последовательностью. Но мадам Дуэ заме-
тила его нерешительность. Поняла ли она, что с ним происходит?
Высвободилась головка. Дальше уже было просто, но у него не проходило
беспокойство, в голову лезли мысли о возможных и невозможных осложнени-
ях.
- Еще раз... Глотните немного кислорода... Готовы? Вдохните... Задер-
жите... Тужьтесь!..
Он держал в ладонях головку ребенка, бережно высвобождал плечики и
повторял, напрягаясь вместе с нею:
- Тужьтесь... Сожмите кулаки... Еще... Еще...
Он раздвоился. Какой-то своей частью он продолжал работу, выполнял
ритуальные жесты, и в то же время его одолевали тревожные мысли. Он был
уверен, что забыл сделать что-то необходимое, и перебирал последователь-
но в уме все свои действия, даже усомнился, мыл ли он руки до локтя с
мылом. Ему так и не удалось вспомнить, мыл или нет. Ну конечно же, он
вымыл их и проделал все, что полагается. Да и мадмуазель Бланш, которая
была рядом с ним, когда он готовился к приему родов, непременно бы ему
напомнила, если б он что-нибудь забыл.
И к тому же перчатки рвутся редко...
Только что, в несколько минут, он потерял уверенность в себе - про-
фессиональную уверенность. Руки женщины, сжимающие никелированные ручки,
были мертвенно бледны. Стиснув зубы, она упорно смотрела на врача.
- Не тужьтесь больше...
Она не осмеливалась расслабиться и, пытая его взглядом, пробормотала:
- Вы его держите? Он живой?..
Он выпрямился, держа за ножки маленького мокрого человечка, и показал
его матери.
- Это мальчик, профессор?
- Мальчик, и крупный... Вы же сами предсказали, что будет мальчик,
разве не так?
Он перерезал пуповину и передал ребенка мадам Лашер, и мать попросила
ее:
- Постарайтесь сделать ему хорошенький пупок, а то у моей девочки та-
кой некрасивый!
Наступил перерыв - ждали, когда выйдет плацента. Ждать пришлось не-
долго, после чего сразу приступили к туалету роженицы. Напряженность
спала. Младенец на весах заливался первым криком.
- Сколько он весит?
- Три килограмма восемьсот шестьдесят граммов... Вы уже знаете, как
его назовете?
- Анри, в честь моего второго деверя, который живет на Антильских
островах.
Мадам Рош посмотрела на врача, и взгляд ее омрачился:
- Вы ведь чего-то опасались, правда? Был миг, когда я почувствовала,
что все идет не так, как вам хотелось... Теперь-то вы можете сказать мне
правду... Что вас испугало?
- Ничего, уверяю вас...
- Я думаю, что...
Она замолчала.
- Ну, так что же вы думаете?
- Даже не знаю... Даже не смею этого выразить... Несколько минут мне
казалось, что все мои усилия напрасны, что ребенок не живой... Я почти
отчаялась... Покажите-ка мне его еще раз, мадам Лашер...
Наступила реакция, и она заплакала, а Шабо держал ее за руку и не
знал, что ей сказать.
* * *
Выйдя из клиники, он застал последний солнечный луч, синеватую дымку
над Булонским лесом и Вивиану, которая садилась за руль машины.
- Похоже, что вы недовольны. Но ведь все прошло хорошо, и мадам Рош
оказалась права, предсказав, что родит мальчика...
Он согласно кивнул. Слова тут не имели значения. Годами страшился он
того, что произошло с ним сегодня. Пожалуй, он думал об этом, даже при-
нимая первые роды, еще будучи экстерном в больнице Брока.
- А вдруг я забуду все, чему учился?
Такое бывало с другими, например на экзаменах, особенно если к ним
слишком усердно готовились. В какойто миг вдруг оказываешься в пустоте,
и чем больше упорствуешь, тем больше мутится в голове.
Он слыхал, что подобный срыв бывает и у актеров, перед сотнями зрите-
лей, даже если они десятилетиями выступали на подмостках. Иные в таких
случаях не могли сдержать слез. Другие сжимали кулаки и с ненавистью
смотрели в зал.
Хотя он быстро овладел собой, все же у него осталось убеждение, что
никогда больше мадам Рош не войдет в клинику со своей обычной беззабот-
ностью. Он вынудил ее усомниться в себе, тогда как ей следовало усом-
ниться в нем.
Он виновен в том, что злоупотребил доверием пациентки, и он чуть было
не велел Вивиане вернуться, чтобы пойти к мадам Рош и открыть ей правду.
Но и это было невозможно. Он успокоил бы свою совесть, но принес бы
пациентке не пользу, а вред, потому что она перестала бы верить ему, а
может быть, и вообще врачам.
Сестры-ассистентки, мадам Дуэ и мадам Лашер, запомнят этот случай, уж
от них-то ничто не укрылось, и отныне они будут с беспокойством следить
за всеми его движениями и поступками.
- А что, вы действительно не можете найти себе замену хотя бы на нес-
колько дней и поехать куда-нибудь отдохнуть, в горы например?
Ему случалось вместе с Вивианой ненадолго уезжать в горы. И на Лазур-
ный Берег. Уже три года семья Шабо не выезжала на отдых в полном составе
- каждый отдыхал сам по себе.
У него не было никакого желания очутиться в горах вместе со своей
секретаршей, еще меньше ему хотелось болтаться там в одиночестве, в ка-
ком-нибудь отеле или пансионе, под внимательными взглядами иностранцев,
путешествующих парами.
В этот миг он почти уверился, что если согласится на предложение Ви-
вианы, то никогда уже не вернется обратно. Он уже представил себе, как
выходит из отеля, идет в лес, выбирает удобное место...
Он будет совершенно спокоен, может быть, даже на лице его застынет
улыбка. Ему особенно нравилось представлять себе эту улыбку. Новость по-
явится сначала в местном листке. Полицейские опросят персонал отеля. За-
тем им займутся парижские газеты:
"Известный врач... "
Как поступит с клиникой жена? Ее брат Филипп имеет долю в дохода с
клиники и, вероятно, возьмет на себя административное управление, что,
конечно, очень обрадует его.
У Одэна нет ни веса, ни достаточно солидной репутации, чтобы получить
должность главного врача. Значит, кандидатуру станут подыскивать среди
его коллег, и он мысленно представил себе список известных ему имен, вы-
черкивая одни, вписывая другие.
Домой он вернулся без десяти пять. В консультационном кабинете Вивиа-
на спросила, имея в виду миссис Маркхэм, которая вот-вот могла поя-
виться:
- Вы ей сделаете подкожное впрыскивание?
- Да.
- Пять кубиков?
Должно быть, он подтвердил, потому что она подготовила шприц, положи-
ла перед ним карточку пациентки и зашла в комнатку у самого входа - там
она обычно работала.
Он терпеливо выслушал объяснения англичанки, употреблявшей самые нео-
жиданные слова, задавал ей вопросы, делал заметки, затем, уже в соседнем
кабинете, провел ее за занавеску, чтобы она могла спокойно подготовиться
к процедуре, надел белый халат и разложил инструменты.
Выслушивание. Измерение артериального давления. Вагинальный осмотр.
Измерения. Взвешивание... Бутылочка, которую она приносит полной в кар-
тонной коробке; пустая бутылочка, которую она почти всегда забывает, и
Вивиане приходится выбегать за ней в сад. На седьмом месяце... Пятнадца-
тилетний сын от первого брака... Если ее визит приходился на четверг,
сын ждал ее в приемной...
Наконец, молоденькая мадам Салиган, дочь бывшего министра, жена инс-
пектора по финансам. На пятом месяце. Примерно та же рутина, разве что
мадам Салиган не закрывает рта и даже уходя, на пороге, требует дополни-
тельных объяснений и задает новые вопросы.
Теперь одна Вивиана нарушала покой его кабинета:
- Вы будете диктовать письма?
- Не сегодня.
Она никогда не спрашивала:
- Пообедаем вместе?
Нет, она говорила:
- Какие у вас планы?
Планов не было.
Он почувствовал, что она огорчилась; в конце концов, она, вероятно, и
вправду обеспокоена его состоянием.
- Вы не собираетесь сегодня уходить? Может быть, поставить машину в
гараж?
- Не стоит.
Было без четверти семь. Он редко освобождался к этому часу.
- Не забудьте принять лекарство через сорок пять минут.
- Спасибо.
- До свиданья, профессор.
- До свиданья.
Она еще шла садом, когда зазвонил телефон. Он узнал голос жены:
- Я не помешала? У тебя клиентка?
- Я один.
- Извини за настойчивость. Ты уверен, что действительно не можешь
прийти к Филиппу на обед? Я у них. Филипп требует, чтобы я тебе позвони-
ла.
Он уже отказался от этого обеда, когда она заговорила о нем несколько
дней назад.
- Послушай, Жан. Я все-таки думаю, если ты, конечно, не слишком ус-
тал, что тебе следовало бы зайти ненадолго, хотя бы на кофе. Между нами,
у Филиппа есть причины настаивать на твоем приходе. Его тесть хочет поп-
росить тебя о какой-то важной услуге.
- Передай Филиппу, что я постараюсь прийти.
- Ты обедаешь дома?
- Еще не знаю.
- Дети вернулись?
- Я никого из них не видел.
- Ну, до скорого. Отдыхай.
Все как сговорились - отдохни да отдохни! Что бы с ними со всеми бы-
ло, если б он все эти двадцать лет не трудился как каторжный, вернее -
он трудился всю свою жизнь, начиная с детства и юности, когда упорно до-
бивался стипендий!
И что с ними станется, если он вдруг остановится? Все рухнет, все
пойдет прахом - и дом на Анри-Мартэн, и клиника, и уютные существо-
ваньица, пристроившиеся к нему.
Кристине, как и Вивиане, не хватает психологической проницательности.
Ни одна из них так и не поняла, что вне своей профессиональной дея-
тельности он просто перестал существовать. Кристина, возможно, винит его
за то, что он от нее отдалился, не интересуется ее жизнью, не отвечает
на ее законные супружеские притязания. А Вивиана, хотя бы сегодня вече-
ром, вероятно, думает примерно то же самое на свой счет.
Им даже не приходит в голову, что они сами упустили его. Никто и ни-
когда не позаботился о том, чтобы дать ему... Дать - что? Он мучительно
подыскивал нужное слово, но вдруг понял, что никакого дополнения здесь
не требуется. Дать - и все. Принести ему хоть что-то в дар.
Для них, как и для всех остальных, он был самый сильный - мужчина,
профессор, исповедник, податель физического и морального благополучия,
его главная обязанность - внушать доверие.
Каждый приходил к нему и рассказывал о своих бедах, а он должен был
всех утешить. Он преуспел. Он приобрел ученые звания, репутацию, почес-
ти, и сверх того он зарабатывал много денег.
На что же он жаловался? Чего ему не хватало?
Филипп, его шурин, которому так хотелось видеть его у себя в этот ве-
чер, был всего лишь мальчишкой, когда Шабо встретил Кристину. Семья жила
в пригороде, в Вильнев-Сен-Жорж, где отец Кристины занимал должность ди-
ректора в филиале банка.
Какая меж ним и Филиппом разница в возрасте? Восемь лет? Пожалуй,
семь. Но в те времена, когда Жану Шабо было двадцать три, разница эта
казалась огромной, они существовали в разных измерениях, а теперь почти
сравнялись.
Кристина проходила курс на факультете естественных наук, она хотела
стать лаборанткой. Ее фамилия была Ванакер, семья происходила из депар-
