Она улыбалась мужу, восхищенно глядя на него огромными темными глаза-
ми. Лежа в гинекологическом кресле, она не выпускала из своей руки руку
мужа и старалась не морщиться, когда врач причинял ей боль.
Сначала они приходили раз в месяц, потом раз в неделю. Пять дней на-
зад ее мужа неожиданно вызвали в Каир - Бог весть, по какому делу.
- Скажите ему, профессор, что он не имеет права ехать туда теперь,
как он может бросать меня в такой миг!.. Одну... Я уверена, что стоит
ему очутиться там - и его уже не отпустят обратно... Вы не знаете нашего
правительства... Здесь мой муж говорит все, что взбредет ему в голову...
Должно быть, о его словах стало известно в Каире, и вот...
Она непременно хотела лететь с ним в Каир:
- Даже если мне придется рожать в самолете - не я первая...
Шабо вынужден был намекнуть ей, что, возможно, роды будут осложненны-
ми. Он был недоволен анализами, и все время опасался выкидыша.
Такова была его профессия. Она требовала спокойствия, уверенности в
себе, умения убедить. И он носил маску.
Не успел муж уехать, как в девять вечера юная египтянка явилась в
клинику с чемоданом.
- Кажется, начинается...
Она была возбуждена и так боялась, что Шабо провел ночь у ее постели,
держа ее за руку. Утром он настоял, чтобы она вернулась домой, чуть ли
не силой отправил ее в сопровождении сиделки.
- Вам еще по крайней мере три дня.
Вчера она пришла снова, с тем же чемоданом, набитым вещами и бельем.
Она уже не понимала, на каком она свете и чего хочет. Мадам Дуэ выбрала
для нее самую добрую из сиделок, мадмуазель Бланш, и сама забегала каж-
дые четверть часа, чтобы поддержать и утешить пациентку.
Почему именно в этот вечер муж не позвонил из Каира?
- Я уверена, что его посадили в тюрьму. Вы просто не знаете, как это
бывает. Я хочу к нему. Есть десятичасовой рейс...
Случай необычный. А впрочем, разве каждая пациентка не является в ка-
кой-то мере особым случаем? Прежде чем уйти из кабинета, Шабо нажал на
телефонные кнопки и услышал голос своей дочери Элианы.
- Дома ли мама?
- Она должна вернуться около половины восьмого.
- Я еду в клинику и навряд ли вернусь к обеду.
- До свиданья.
Он спустился по лестнице, сопровождаемый Вивианой, и она села за
руль. Уже довольно давно, с тех пор как он попал в аварию, возвращаясь
ночью из клиники, он избегал править в темноте.
Полно, так ли? Мог ли он поклясться, что это правда?
Во всяком случае, после той аварии фары автомобилей наводили на него
панический страх. Но даже просто очутиться одному на улице ему казалось
теперь почти так же страшно. Нет, он не был болен. Последняя кардиограм-
ма была успокаивающей. Если порою он и чувствовал боль в груди, он знал,
чем она вызвана, да, впрочем, и не боялся умереть. Даже хотел смерти.
Тем не менее он нуждался в том, чтобы кто-нибудь был рядом, и, может
быть, к этой потребности прибавилась своего рода лень, которая никак не
сказывалась на его работе, а касалась только мелочей повседневной жизни.
Его подавляли все эти рассуждения с самим собой по поводу Жанины,
горничной, забота о том, что станется с мебелью... Но он ничего не мог с
собой поделать.
Клиника была недалеко, на Липовой улице, тоже почти на краю Булонско-
го леса.
Здесь он был у себя: он был владельцем клиники, при том что другие
были в какой-то мере совладельцами. Это была самая современная в Париже
клиника акушерства и гинекологии, а его клиентки - самые богатые женщины
и знаменитости.
Машина въехала в ворота, описала дугу по саду и остановилась у
подъезда, освещенного двумя матовыми фонарями.
Мадмуазель Роман, старая директриса в шелковистых сединах, еще сидела
за стеклянными дверями своего кабинета. На втором этаже в коридоре его
поджидала мадам Дуэ:
- У нее появились поясничные боли, ярко выраженные. И все же она
по-прежнему настаивает на своем отлете, она полагает, что мы, как в
прошлый раз, утром все равно отправим ее домой.
Он надел белый халат, вошел в палату, все его движения точны и нето-
ропливы, голос убедителен. Через час пациентка немного успокоилась и,
кажется, смирилась:
- Ведь вы меня не бросите, профессор?
- Я вернусь через час-другой. В случае необходимости знают, где меня
найти.
- Вы уверены, что это произойдет сегодня ночью?
Ну что он мог ей ответить? Он зашел еще в две-три палаты, вернулся к
машине, Вивиана ждала за рулем.
- Куда поедем? - спросила она, нажимая на стартер.
У них были общие привычки: когда они вместе обедали, то обычно выби-
рали один из полудюжины ресторанчиков, где было спокойно и хорошо гото-
вили.
Погруженный в свои мысли, он забыл ей ответить, и она предложила:
- К Люсьену?
Старинное бистро на улице Фоссе-Сен-Бернар. У них там был постоянный
уголок. Их вкусы знали. Они не походили ни на влюбленных, ни на супру-
жескую пару. Так, они никогда не переходили на "ты" - ни на людях, ни в
минуты близости. Глядя на них, можно было скорее подумать, что в обязан-
ности молодой женщины входит присматривать за своим спутником и обере-
гать его от малейших неприятностей.
Говорили они мало, большей частью о пациентках, о его лекциях, о
предстоящем докладе на каком-нибудь зарубежном конгрессе.
Пока он шел и садился за столик, она спешила к телефону - первая ее
забота, куда бы они ни пришли. Не только в клинике "Липы" всегда должны
были знать, где найти Шабо в случае необходимости, но и в Институте ма-
теринства в Пор-Рояле, где он преподавал и курировал нескольких пациен-
ток. Сверх того у него бывали пациентки из американского госпиталя в Не-
йи.
- Я бы посоветовала вам, прежде чем мы займемся меню, выпить для раз-
рядки мартини.
Она знала, что в этот час он нуждался в разрядке. Украдкой она разг-
лядывала его, и зачастую он задавался вопросом, есть ли в этом ее обык-
новении хоть капля нежности к нему. И была ли у нее эта нежность хотя бы
вначале, когда она приехала из Ла-Рошели, где во время войны расстреляли
ее отца и только что умерла мать? Тогда она и поступила к нему на служ-
бу. Восхищение - да, несомненно было. А также недоумение, вызванное отк-
рытием, что никто о нем не заботится, что на его плечи взваливают всю
тяжесть ответственности и даже в его ближайшем окружении склонны доба-
вить ему новых забот.
- Очень сухого мартини и портвейна, Жюль!
Вивиана открыла сумку и достала из упаковки розовую таблетку - она
знала, какие лекарства он принимает в определенные часы и что он не мо-
жет без них обходиться.
В ресторане было скудное освещение - только лампы на столиках. Обеда-
ло человек пятнадцать, время от времени из кухни выходил хозяин и здоро-
вался за руку с вновь прибывшими.
- Ваше здоровье! Постарайтесь забыть о клинике до конца обеда.
Уж слишком он был добросовестен. После долгих лет работы он так и не
стал равнодушным, в этом он завидовал иным из своих собратьев; вот и
сейчас, изучая меню, он не переставал тревожиться о маленькой египтянке.
Вивиана коснулась его руки. Он поднял голову и увидел свою дочь Лизу,
входящую в ресторан с молодым человеком.
Шабо никогда ничего не скрывал и не прятался. И все же в подобном по-
ложении он очутился впервые. Когда дочь, заметив их, сделала ему знак
рукой, он покраснел. Знакомые считали, что Лиза похожа на него. Может
быть, и так. У нее были такие же ярко выраженные скулы, тот же тяжелова-
тый подбородок, и волосы отливали рыжиной, как у него.
Когда она была девочкой, ее мать говорила:
- Она так же решительна, как отец, и у нее та же особенность - вне-
запно уходить в себя, как будто ее здесь нет...
Но он не находил в ней ничего своего. Она уже давно ускользнула от
него, это вышло само собой, она еще девочкой привыкла делать все, что ей
хочется.
После двух бакалаврских экзаменов она поступила в Сорбонну, но уже
через несколько месяцев забросила занятия и пошла работать к подруге,
которая открыла лавочку фриволитэ [1] на улице Фобур-Сент-Оноре. На пер-
вые заработанные деньги, никому ничего не сказав дома, она купила мото-
роллер.
Обе пары находились друг против друга, и молодой человек беззастенчи-
во разглядывал профессора и его секретаршу, что-то говоря Лизе вполголо-
са, потом они оба расхохотались. Над чем они смеялись? Над кем? Шабо не
раз замечал этого парня в квартире на Анри-Мартэн, ему случалось встре-
чать у себя дома незнакомых людей, с которыми его не считали нужным зна-
комить.
Звали молодого человека Жан-Поль Карон. Он слыл талантливым, пос-
кольку в свои двадцать три года писал язвительные репортажи и светскую
хронику для одной из ежедневных парижских газет, где мог брякнуть все
что угодно.
Шабо считал его злым, злым демонстративно, напоказ; ему не нравилось,
что Карон нагло задирает людей. Это выглядело тем забавнее, что сам-то
он - краснощекий коротышка с нелепым остреньким носиком. Но он вообража-
ет, что ему все дозволено, да, вероятно, так оно и есть - ведь его папа-
ша возглавляет крупное агентство печати.
Молодые люди тоже не были похожи на влюбленную пару, со стороны их
отношения выглядели приятельскими, что не мешало им спать вместе, и Лиза
тоже не делала из этого тайны. Они заказали аперитив, затем обед, весе-
лились, шептались, смеялись и не опускали глаз, когда встречали взгляд
Жана Шабо и его подруги, - напротив, держались вызывающе.
- Она все еще собирается за него замуж? - спросила Вивиана.
- Да.
- И когда?
- Не говорит. Несомненно, после оглашения она поставит нас в извест-
ность.
Раздался телефонный звонок; к их столику подошел официант:
- Просят профессора Шабо...
Вивиана уже встала и направилась к кабинке, вскоре вернулась и что-то
тихо сказала ему.
- Пусть ей введут два кубика фенергана.
В одиннадцать машина въехала в ворота клиники на Липовой улице.
- Отправляйтесь спать. Утром вам понадобятся свежие силы.
- Вы думаете, это затянется?
- Боюсь, что так.
- Хотите, я вас подожду?
- Не надо. Поезжайте на моей машине. Я вызову такси.
Она не была ни акушеркой, ни дипломированной сиделкой. Если она и на-
училась многому за эти пять лет - так, что могла ему ассистировать во
время приемов на улице Анри-Мартэн, - то здесь, в клинике, она была не у
дел.
- Спокойной ночи, профессор.
- Спокойной ночи.
Они не поцеловались, не обменялись рукопожатием.
В палате египтянки уже приступили к делу, и профессору достаточно бы-
ло бросить беглый взгляд на листок, протянутый ему мадмуазель Бланш,
чтобы удостовериться, что роды протекают еще хуже, чем он опасался.
- Пригласите анестезиолога...
Сидя у изголовья пациентки, он держал ее за руку и тихо разговаривал
с ней. Всего два раза ему удалось ненадолго прилечь на узком диване в
своем кабинете.
Порой слышался плач младенцев или звонок, пробегала сиделка, исчезая
за одной из нумерованных дверей, и было заметно, что под халатом на ней
почти ничего не надето.
В половине второго, чувствуя себя уже на пределе, он принял таблетку
амфетамина.
И только час спустя, в палате, он подал знак, который в клинике был
хорошо известен, и в коридоре тотчас появилась каталка на резиновых ши-
нах.
Сам он вышел и вернулся в зеленом хирургическом халате, зеленых ма-
терчатых сапогах, в такой же шапочке, на шее болталась марлевая маска,
руки были в резиновых перчатках.
В операционной слова, движения и взгляды согласованно переплетались -
таинственные, насыщенные смыслом. Как предвидел Шабо, анестезиолог пона-
добился почти сразу - у больной образовался тромб, и врачу пришлось, об-
ливаясь потом, более четверти часа манипулировать щипцами.
Наконец он выпрямился - он сделал все, что мог. Движения его были
точны. Руки не дрожали. Мать была жива, хотя и не приходила в сознание,
глаза ее, окруженные синевой, запали. Ребенок, которым как раз занима-
