везде! Здесь собрались одни знаменитости. Даже эти две женщины, от кото-
рых бросает в оторопь, что взгромоздились на табуреты у стойки, словно
на насест, тоже чем-нибудь да прославились. Если только это не восковые
манекены. Казалось, у них нет возраста, а лица размалеваны первыми по-
павшими под руку красками. Волосы цвета пакли, уложенные а-ля Мария-Ан-
туанетта, вряд ли свои; в противном случае парикмахер сыграл с ними злую
шутку.
Филипп зашептал:
- Не буду тебя представлять, они к этому часу обычно уже ничего не
соображают. Но ты их, наверное, встречал в Каннах или в казино Довиля...
- Не встречал...
Впрочем, будучи на юге, он никогда не заезжал в Канны, а выбирал один
из мелких спокойных портов между Марселем и Тулоном. Кроме того, как бы
это ни выглядело смешно в глазах всех этих людей, он ни разу не был в
казино Довиля.
- Это мать с дочерью, но их часто путают. Обе мертвецки пьяны. Впро-
чем, они и за стол сели уже хорошие.
Шабо пропускал все это мимо ушей. Не его дело. Его просили прийти -
он пришел. Но он не обязан притворяться, будто он с ними одного поля
ягода.
- Они так называемые американки; дочь, насколько я помню, замужем за
тракторным магнатом, он весь год живет в Детройте. По-французски они го-
ворят так же свободно, как по-английски, только с сильным центральноев-
ропейеким акцентом...
Не все ли ему равно? Они скорее внушали ему страх, эти женщины, с их
сверкающими украшениями на груди, запястьях и пальцах, с остекленевшими
глазами; они смотрели прямо перед собой, но, казалось, ничего не видели.
- В Штатах они почти не бывают...
Мимо проносили поднос, и Шабо чуть было не схватил бокал, но при Фи-
липпе не осмелился.
- Графиня М.
Она уже протягивала ему округлую руку и с улыбкой шептала:
- Мы очень близко знакомы, не так ли, профессор?
Все-таки хотя бы одним связующим звеном оба мира соприкасались. Он
никогда не видел ее такой, какой она была здесь, - сияющей и возбужден-
ной. Для него она была испуганным жалким созданием, он часами разговари-
вал с ней, сидя в клинике у ее постели и держа ее за руку, прежде чем
она решилась на операцию.
Он не знал, существует ли и существовал ли когдалибо граф. Единствен-
ный человек навещал ее в клинике под большим секретом: он пребывал в
вечном страхе, что его узнают, поскольку был видным политическим деяте-
лем, главой партии, дважды президентом совета в весьма давним президен-
том сената.
Он был стар и безобразен, с огромными бровями и пучками темной шерс-
ти, вылезающими из ушей ж ноздрей.
Шабо заинтересовался только одним гостем, с которым его не познакоми-
ли и который, видимо, не входил ни в одну из групп. Никто не занимался
им. Ему тоже было лет пятьдесят, та же манера одеваться, как у Шабо, в
петлице - ленточка Почетного легиона; уже поэтому он никак не мог быть
полицейским, наблюдающим за сохранностью дамских драгоценностей.
Все время один, он бродил из угла в угол. Много раз они встречались
глазами, им хотелось заговорить друг с другом - словно они осознали, что
принадлежат к одной породе.
Кто он? По какой таинственной причине его позвали, а потом предоста-
вили самому себе? Из чувства приличия он делал вид, что прислушивается к
разговору то тут, то там, разглядывал женские плечи, потом отходил в
сторону, закуривал, искал, куда бы бросить спичку, и, не найдя, заталки-
вал ее обратно в коробок.
- Ну, теперь ты знаешь всех...
Не совсем так.
- Теперь ты знаешь всех, и я тебя покидаю. Тесть уже видел, что ты
пришел, и, как только закончит с теми, наверняка захочет поговорить с
тобой...
Конечно, так же бросили в одиночестве и незнакомца с ленточкой. И тот
терпеливо ожидал, когда у хозяев найдется время, чтобы попросить его об
услуге.
Филипп скользил от группы к группе с ловкостью затейника в увесели-
тельном заведении. Уверенно и непринужденно. Так же легко он надевал бы
людям на головы бумажные колпаки, а обнаружив соблазнительную плешь,
похлопал бы по ней ради смеха.
Какой-то незнакомый молодой человек бросил ему в лицо:
- Ну как, профессор?
Этот тип даже не дал себе труда назвать его господином, чего не забы-
вают делать ни Рюэ, ни Вейль, его коллеги.
- Довольны, что вашу дочь будут снимать в кино?
Может быть, для того его и пригласили? Тем более что преподаватель
Элианы тоже здесь. Может быть, Ламбер финансирует фильм и хочет зару-
читься его согласием?
Ему хотелось уйти. Мимо проходил слуга с подносом, и Шабо взял бокал
с жидкостью того же цвета, что и раньше. Всего лишь виски. Ему не пола-
гается старый коньяк.
Наблюдая издали за человеком с орденской ленточкой, он подумал о ма-
тери, о ее ненависти к богачам. Когда кто-то неожиданно взял его за ру-
ку, он вздрогнул, обернулся и узнал свою жену. 1лаза ее блестели ярче,
чем обычно. Все здесь, кроме него и его предположительного двойника, бы-
ли явно в приподнятом настроении.
- У тебя все хорошо? - спросила она.
Этот вопрос, да еще брошенный на него взгляд с тем же выражением, с
каким на него смотрели весь этот день, привели его в отчаяние, и ему за-
хотелось ответить, что, напротив, все из рук вон плохо, что у него в
кармане пистолет и что так и тянет пустить его в ход.
Вместо этого он сказал, не скрывая раздражения:
- А почему бы и нет?
- Тебе удалось хоть немного отдохнуть?
- Нет.
Обычно он говорил "да", даже если это было не так; устает он или от-
дыхает - это никого не касается.
- Тебе сказали, что Элиана будет сниматься в фильме?
- Да, мне только что сообщил об этом какой-то дурно воспитанный моло-
дой человек.
- Ты что, сердишься?
- Ничуть.
- Если тебя не ввели в курс дела раньше, так только потому, что лишь
сегодня вечером...
- Да мне все равно.
- Ты не в духе.
Она нахмурилась и с подозрением спросила:
- А ты случайно не выпил?
Вопреки очевидности - ведь она была рядом и несомненно чувствовала
запах - он уронил:
- Нет.
- Прошу тебя об одном - не показывай своего настроения... Мы в доме
моего брата... Хотя бы ради Элианы, ради ее карьеры, ведь это так важ-
но... Конечно, я не права, не надо было мне настаивать на твоем прихо-
де... Ты знаком с новой женой Ламбера?
Ну зачем ему знать какую-то жену Ламбера?!
Кристина сделала знак молодой женщине, и та послушно подошла к ним.
- Мой муж... Люсетта Ламбер... Знакомьтесь, я вас оставляю.
Она исчезла, а он не знал, о чем говорить; дама, казалось, была еще в
большем недоумении. Она вполне могла быть одной из внучатых племянниц
его матери, работать на заводе или в магазине дешевых товаров. Слишком
долго она плохо питалась и не следила за собой, а теперь на нее надели,
как маскарадный костюм, платье из жесткой парчи и украсили драгоценнос-
тями, которые выглядели на ней поддельными. Ей изменили прическу, завили
ресницы, как будто надели на лицо маску - но прежние черты трогательно
проступали сквозь нее.
Она некстати спросила его:
- Вы ведь бываете здесь не часто, правда? Я вас никогда не видела.
Он кивнул, и она продолжала, пытаясь найти взглядом точку опоры в
пространстве:
- Филипп славный парень, и такой простой! И жена его тоже. Боюсь, она
не любит меня, считает втирушей. А я...
Он представил себе на ее месте эльзаску, и ему захотелось кричать.
Его просто заманили в западню. Все подстроено, шито белыми нитками. Его
просто мистифицируют и с этой целью в доме разыгрывают фарс. Разве эти
две раскрашенные куклы могут быть настоящими женщинами? А человек с ор-
денской лентой? Да это же явный статист!
Метрдотелям дали специальные инструкции, чтобы они без конца проходи-
ли мимо него с полными подносами, и вот они каждый раз замедляют рядом с
ним шаг и бросают на него искушающий взгляд.
А потом, когда он слишком опьянеет, ему либо подставят ножку, либо
найдут другой способ поглумиться над ним, и тогда все сорвут с себя мас-
ки и подымут его на смех.
Знаменитый профессор Жан Шабо, гордость Парижского медицинского фа-
культета, ввалился в гостиную, не сняв пальто и шляпы!
Лица то приближались к нему, то удалялись. Какая-то голова увеличи-
лась до невероятных размеров, на огромном лице беззвучно шевелились гу-
бы, затем она понемногу уменьшилась и застыла в дальнем углу, смехотвор-
но крохотная.
Прибыли новички, в частности две женщины, они подошли посмотреть на
него, осведомились друг у друга, кто это такой, затем, подталкивая друг
друга локтями, со смехом ушли.
Он даже разглядел свою дочь Элиану в сопровождении молодого человека
в слишком коротком пиджаке, с длинными волосами. Она издали помахала ему
рукой, но у него не возникло никакого желания ответить ей.
Ламбер - вот это действительно важный человек, он сидит в маленькой
гостиной, этакое чудовище, телосложение как у гориллы, шея, плечи и
грудь настолько могучие, что в молодости он легко таскал на загривке
бочки с вином.
Он уже закончил разговор с двумя собеседниками и подозвал жестом пре-
фекта. Тот буквально бросился к нему, уведомляя о только что принятых
решениях, с которыми мир может себя поздравить. О чем шла речь? Неважно.
Лишь бы каждый был доволен другими и собой.
Разносили пирожные, бутерброды с икрой и лососиной, Шабо по-прежнему
не хотелось есть. Не был он и пьян. Он вполне контролировал свои поступ-
ки, но опасался подвоха.
Тяжелая рука легла ему на плечо:
- Наконец-то! Поговорим по душам, дорогой профессор...
Ламбер. Он даже встал, чтобы самому подойти к Шабо. Когда он стоял, у
него был очень внушительный вид, хотя нельзя сказать, что он вышел рос-
том. Ходил он вперевалочку, как грузчики с Центрального рынка.
- Похоже, моя скромная вечеринка вас не очень-то веселит, а? Ладно,
поставьте-ка свой бокал куда-нибудь и пойдемте в библиотеку, там нам
никто не помешает. Прежде всего я хочу представить вас моей жене. Потом
вы поймете, почему это так важно.
- Я разговаривал с ней.
- Вот как? Вряд ли она много вам рассказала, она еще не обвыклась
здесь...
Они прошли через маленькую гостиную с деревянными резными панелями и
вошли в библиотеку, стены которой до потолка были скрыты полками красиво
переплетенных книг, которые здесь вряд ли кто-нибудь читал. Камин укра-
шала терракотовая скульптура.
- Узнаете? Подлинный Роден, не перелитый ни в какую бронзу...
На столе стоял коньяк 1843 года. Значит, продумано и это. Жаль
только, что ему расхотелось.
- Усаживайтесь поудобнее. Поговорим как мужчина с мужчиной, и, как
водится, то, что я вам скажу, пусть останется между нами...
Он уселся напротив Шабо, выбрал из коробочки пилюлю и налил себе
полстакана воды.
- Тринитрин... Вы лучше меня знаете, что это такое. Благодаря этому
лекарству у меня вот уже три года не было серьезных приступов.
Он указал ему на бутылку коньяка:
- Налейте себе. Так значит, вы уже видели мою жену... Не спрашиваю,
что вы о ней подумали... Так или иначе, через несколько месяцев вы ее не
узнаете... Она переменится, как меняются другие на ее месте; для меня -
так даже слишком скоро переменится: ведь я предпочитаю, чтобы они были
естественными, затем и завожу... В моем возрасте я не могу требовать,
чтобы они жили затворницами... Понимаете, к чему я клоню?
Кожа у Ламбера была желтая, как воск, губы - нездорового розового от-
тенка, и хотя Шабо не был специалистом в этой области, тем не менее он
не отмерил бы ему больше двух лет жизни. И двух месяцев не дал бы. А то
и двух дней. Несмотря на тринитрин, Ламбер мог рухнуть замертво в любой
миг. В торжественном убранстве библиотеки, куда доносились приглушенные
звуки вечера, с Шабо говорил полумертвец.
- Ну ладно! Завтра-послезавтра - это уж как вы скажете - я пришлю к
вам Люсетту, и вы ее обследуете. Но если я решил сначала повидаться с
