крупных белоснежных зубов. В кабине лифта, который нес нас на самый верх,
где размещалась комната отдыха для курьеров, он спросил у меня:
- Вы никогда раньше не работали курьером самостоятельно, это верно?
- Да, ответил я. - Никогда. Это мой первый маршрут.
- Вы обязательно полюбите свою работу! В особенности этот
византийский маршрут. Византия, это... это... - ну как мне выразить это
словами? - Он восторженно прижал друг к другу свои коротенькие,
толстенькие ладони. - Вы обязательно проникнитесь этим тоже, хотя,
наверное, лишь частично. Только греки, как я, например, способны полностью
оценить достоинства той эпохи. Византия! О, Византия!
- Я тоже грек, - произнес я.
Он остановил лифт и поднял очки.
- Разве вы не Джадсон Дэниэль Эллиот Третий?
- Он самый.
- И к тому же еще и грек?
- Девичья фамилия моей матушки была Пассилидис. Она родилась в
Афинах. Дедушка со стороны матери был мэром Спарты. По материнской линии
он происходит из знаменитого рода Маркезинисов.
- Значит вы мой брат! - вскричал Спирос Протопопулос.
Оказалось, что шесть из девяти остальных курьеров времени,
прикрепленных к византийскому маршруту, были греками еще двое - немцами:
Гершель и Меламед, а девятый был приятного вида испанец по фамилии
Капистрано, который позже, будучи в стельку пьяным, признался мне, что его
прабабка была турчанкой. Не исключено, что он это придумал специально для
того, чтобы я стал презирать его, - у него отчетливо проступали черты
характера, свойственного мазохистам.
Пятеро из девяти моих коллег в настоящее время вверху по линии, а
четверо - еще в Стамбуле нынешнего времени из-за путаницы в расписании
отбытия отдельных групп, что и вызвало такой переполох в вестибюле.
Протопопулос представил меня: Меламед, Капистрано, Паппас, познакомьтесь с
Джадом Эллиотом. Меламед был светловолосым, большую часть его лица
покрывала песочного цвета борода. У Паппаса были впалые щеки, печальные
глаза и свисающие книзу усы. Им обоим было лет по сорок. Капистрано
выглядел чуть помоложе.
Светящееся табло отображало, где в настоящее время находятся
остальные члены бригады, обслуживающие маршрут "Византия": Гершель,
Колеттис, Пластирас, Метаксас и Гомперс.
- Гомперс? - удивленно повторил я. Мне ответил Протопопулос:
- Его бабка была чистейшей гречанкой.
Эта пятерка рассеялась на временном отрезке, перекрывавшем целое
тысячелетие: согласно табло Колеттис был в 1651, а Метаксас - в 606 годах
до нынешнего времени, что соответствовало 408 и 1453 годам после Рождества
Христова. Остальные работали с экскурсантами между этими двумя датами.
Пока я глазел на табло, Колеттис переместился верх по линии более, чем на
столетие.
- Они убыли, чтобы посмотреть на мятежи, - кротко заметил Меламед, а
Капистрано, тяжело вздохнув, кивком подтвердил правильность его догадки.
Паппас сварил для меня крепкий кофе. Капистрано откупорил бутылку
турецкого бренди, которое, как я тут же обнаружил, проглотить было не так
уж легко. Он ободряюще подтолкнул меня под ребра:
- Пейте, это лучшее пойло из всех, что удастся вам испробовать на
протяжении последних пятнадцати столетий!
Я вспомнил совет Сэма, заключавшийся в том, что мне не помешает, если
я научусь пить спиртные напитки, и через силу протолкнул пойло внутрь
желудка, страстно при этом мечтая о травке, о наркопузырьке, о табачном
дыме - то есть, о чем-нибудь более пристойном.
Пока я в расслаблении отдыхал со своими товарищами по новой работе, в
комнату вошел один из патрулей времени. Он не воспользовался сканирующим
устройством, чтобы получить разрешение войти, не удосужился даже
постучаться - просто ввалился.
- Неужели нельзя быть повежливее? - пробурчал Паппас.
- Разлагаетесь? - иронично произнес патруль. Он с размаху плюхнулся в
гамак и расстегнул гимнастерку. Это был нордической внешности верзила с
волосатой грудью, которая, вследствие этого, казалась покрытой золотой
кольчугой до самых ключиц. - Новичок? - спросил он, рывком повернув голову
в мою сторону.
- Джад Эллиот, - сказал я. - Курьер.
- Дэйв Ван-Дам, - представился он в ответ. - Патруль. - Моя рука
скрылась в его огромной лапище. - Смотрите, не попадайтесь мне на любовных
штучках вверху по линии. Лично меня это не трогает, но в интересах дела я
человек строгих правил. За что всех нас и ненавидят - мы люди неподкупные.
Попробуйте сунуться ко мне - сами убедитесь.
- Это комната для отдыха курьеров, - попробовал было возмутиться
такой бесцеремонностью Капистрано.
- Вам нет нужды напоминать мне об этом, - сказал Ван-Дам. - Хотите
верьте, хотите - нет, но читать я умею.
- Значит, вы теперь - еще один курьер, так что ли?
- Вы, наверное, не станете возражать, если я позволю себе немного
расслабиться среди своих оппонентов? - Патруль ухмыльнулся, почесал грудь
и приложил к губам горлышко бутылки с бренди. Довольно много отпив, он
громко рыгнул. - Господи, что за гнусный сегодня денек! Знаете ли вы, где
мне довелось побывать сегодня?
Внешне, казалось, всем это было совершенно безразлично. Но он все
равно продолжал:
- Весь день я провел в тысяча, будь он проклят, девятьсот шестьдесят
втором году! Обследуя каждый этаж этого стамбульского, черти бы его
побрали, отеля "Хилтон" в поисках двух подозреваемых времяпреступников,
занимающихся нелегальным провозом произведений искусства. Мы прослышали о
том, что они проносят с собою золотые монеты и римскую стеклянную посуду
из 1400 года перед нынешним и перепродают их американским туристам,
останавливающимся в "Хилтоне". Вырученные за это деньги вкладывают в
покупку биржевых акций и доход с них припрятывают в одном из швейцарских
банков, откуда и изымают значительно округлившиеся за много лет суммы -
сами понимаете, за счет процентов - в наши дни. Господи! Ведь, ну сами же
понимаете, так можно сделать МИЛЛИАРДЫ! Акции покупаются в годы бурного
подъема и изымаются из обращения на целое столетие, в результате чего
можно завладеть всем миром. Так вот, может быть так оно и есть на самом
деле, но перерыв весь этот чертов "Хилтон", мы ничего не обнаружили, кроме
законного для тогдашнего времени свободного предпринимательства! Вот! - Он
еще раз приложился к горлышку. - Пусть произведут повторную проверку там,
наверху по линии. И сами ищут этих своих чертовых времяпреступников!
- Это комната отдыха курьеров, - еще раз напомнил ему Капистрано.
Патруль снова не обратил ни малейшего внимания на его слова. Когда он
в конце концов ушел минут через пять, я спросил:
- Они, что, все такие?
- Этот - как раз один из тех, у кого наиболее изысканные манеры, -
пояснил мне Капистрано. - Большинство остальных - это настоящие грубияны!
19
Меня уложили в постель, включили гипнокурс греческого языка периода
Византийской империи, и, когда я проснулся, я был в состоянии не только
заказать себе еду в таверне, купить тунику или соблазнить девственницу,
прибегнув к византийскому жаргону, но знал и несколько таких фраз, от
которых могли покраснеть святые, изображенные на настенных фресках
Айя-Софии. Мне были неведомы такие выражения, когда я был студентом в
Гарварде, Йеле или Принстоне. Хорошее дело - этот гипносон.
И все же я еще не был готов к тому, чтобы выступать в роли курьера
самостоятельно. Протопопулос, который в этом месяце был старшим на
маршруте, устроил меня в одну группу с Капистрано для первой моей вылазки
в Византию. Если все пройдет гладко, то через несколько недель я уже буду
предоставлен самому себе.
Маршрут "Византия" - один из самых популярных, которые предлагает
Служба Времени, - на самом деле является вполне заурядным мероприятием.
Каждый маршрут включает в себя возможность увидеть коронацию императора,
гонку колесниц на ипподроме, освящение храма Айя-София, разграбление
города во время Четвертого Крестового похода и покорение его турками.
Такой маршрут продолжается вверху по линии в течение семи дней.
Четырнадцатидневный маршрут включает в себя все вышеупомянутые события
плюс прибытие участников Первого Крестового похода в Константинополь,
мятежи 532 года, бракосочетание императора и парочку менее важных событий.
Курьеру дано право самому решать что показывать сопровождаемым им
туристам: коронацию или свадьбу императора и какие именно гонки колесниц
такая свобода выбора позволяет избежать пагубного влияния парадокса
кумуляции при той кутерьме, которая возникала бы в момент посещения одного
и того же события большим числом туристов. При этом без внимания не
оставалась ни одна из эпох истории Византии, от императора Юстиниана до
завоевания ее турками, хотя нас и предостерегали от посещения тех лет,
когда случались разрушительные землетрясения, и совершенно запретили, под
страхом искоренения патрулем времени, показываться с Византии, когда там в
745-747 годах свирепствовала бубонная чума.
В свою последнюю ночь в нынешнем времени я был настолько возбужден,
что никак не мог заснуть, взвинченный опасениями не напутать что-либо при
выполнении первого своего задания вверху по линии в качестве курьера; а я
очень боялся совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. Меня просто
выводила из себя мысль о том, что придется меня спасать патрулю времени.
Какое это будет для меня унижение!
Но еще больше меня тревожил Константинополь. Насколько он будет
соответствовать моим восторженным представлениям или очарование его
полностью исчезнет для меня? Всю свою жизнь я лелеял образ этого
блистательного города далекого прошлого; теперь же, когда я уже был на
самом пороге перед входом в него, я трепетал от страха.
Я поднялся с постели и, спотыкаясь, стал бродить по комнатушке,
которую мне отвели, испытывая нерешительность и сковывавшую всего меня
напряженность. У меня не было никаких наркотиков, мне даже курить не
разрешалось - еще не хватало, чтобы курьер занес подобное в прошлое, ведь
разве не очевидным анахронизмом будет, если кто-то закурит травку прямо на
улице в десятом веке?
Капистрано отдал мне бренди, что еще оставался у него на дне бутылки,
но это было небольшим утешением. Он, естественно, услышал, как я натыкаюсь
на мебель, и зашел ко мне выяснить, в чем дело.
- Не находите себе места? - спросил он.
- Точно.
- Я тоже всегда волнуюсь перед прыжком. От этого никак не избавиться.
Он уговорил меня выйти вместе с ним прогуляться, чтобы успокоить
расшалившиеся нервы. Мы пересекли Босфор и долго бродили на европейской
стороне вслепую по тихим улицам нового города. Но усталость никак не
приходила к нам. Казалось, мы были единственными, кто не спал в этом
городе. Мы прошли по извилистому лабиринту рынка, вышли на одну из тех
улиц, что вели к Айя-Софии, и долго стояли перед фасадом этого
величественного старинного сооружения. Его контуры запечатлелись в моей
памяти - инородные для него минареты, более поздние подпорки - я пытался
заставить себя поверить, что утром увижу его в первозданном виде,
безмятежно владычествующим над городом, более уже не принуждаемом делиться
огромной площадью перед собою с чуждой для него красотой Голубой мечети,
построенной напротив. Мы прошли от самого Дворца Долмабахче на берегу
пролива до старого "Хилтона", дальше мимо Таксима, пока не вышли к
Галатскому мосту. А после мы еще бродили среди руин ипподрома, обошли
Топками и вышли в том месте, где еще оставались фрагменты старинной стены,
