году в сфере общественной жизни.
- Нелегкая это работа, - заметила Флора Чамберс, - быть курьером.
- Зато подумайте о той свободе передвижения, которую она вам
предоставит, - сказал я.
Нас до глубины души ужасало уродство людей, живших вверху по линии.
Мы понимали, что нет здесь салонов красоты, еще не открыта косметическая
микрохирургия, и даже эстетическая генетика, если бы о ней услышали в 1935
году, почиталась бы одним из проявлений фашистского или коммунистического
заговора против права свободных людей обзаводиться уродливыми детьми. Но
все равно, мы не могли не выказывать удивления или страха при виде
неправильной формы ушей, изрытой оспинами кожи, искривленных зубов,
деформированных носов - всех этих заранее незапрограммированных и не
прошедших косметическую коррекцию, людей. Самая невзрачная замухрышка из
состава нашей группы сошла бы за театральную красавицу в сравнении со
стандартом 1935 года.
Мы жалели этих людей за то, что довелось им жить в такую темную,
вызывающую дрожь омерзения, эпоху.
Когда мы вернулись к себе в номер гостиницы, Флора тотчас же сбросила
с себя все, что на ней было, и повалилась на кровать, исступленно
разбросав в стороны ноги.
- Давай, и побыстрее! - пронзительно закричала она. - Я такая пьяная!
Я тоже был чуточку пьян, и поэтому сделал то, что она просила.
Мэдисон Джефферсон тщательно следил за тем, чтобы каждому из нас
досталось не более одной порции алкогольных напитков. Каким бы ни был
соблазн, вторая рюмка была нам строго воспрещена, и все остальное время
приходилось ограничиваться соками и лимонадом. Он не имел права рисковать
из опасения, что мы можем сболтнуть что-нибудь такое, что могло бы
показаться подозрительным, под влиянием алкоголя - вещества, к которому
фактически мы были непривычны. Ведь даже этой одной порции оказалось
вполне достаточно, чтобы развязались наши языки и размягчились мозги до
такой степени, что те несколько замечаний, которые кое-кто из нас
неосторожно сделал, будь они подслушаны, могли навлечь на нас серьезные
неприятности.
Меня просто поразило, как много алкоголя могут выпить люди из
двадцатого столетия, не валясь при этом с ног.
"У них выработалась привычка к алкоголю", - разъяснил мне Сэм. - Это
самая любимая отрава для ума в большинстве мест, расположенных вверху
линии. Научись и сам терпеть ее, иначе хлопот не оберешься". "А
наркотики?" - спросил я. - "Ну, кое-где травку и можно раздобыть, но
ничего на самом деле психоделического. И там нигде нет Дворцов Грез.
Научись пить спиртные напитки, Джад. Научись непременно".
Этим же вечером, только гораздо позже, к нам в номер заглянул Джеф
Монро. Флора валялась на постели бесформенной массой в полном изнеможении,
ничего не понимая, а мы с Джефом долго обсуждали проблемы, возникающие у
курьеров. Мне он даже начал слегка нравиться, несмотря на всю его
прилизанность и внешнее легкомыслие.
Ему, казалось, очень нравилась его работа. Его специальностью были
Соединенные Штаты двадцатого столетия, и единственное, о чем он горевал,
была удручающая скука, которую вызывали у него многочисленные убийства, к
месту которых ему приходилось приводить сопровождаемые им группы.
- Никого совершенно не интересует что-либо иное, - пожаловался он. -
Даллас, Лос-Анджелес, Мемфис, Нью-Йорк, Чикаго, Батон-Руж, Кливленд,
непрерывное повторение все одного и того же. Я не в состоянии передать,
как мне тошно проталкиваться в толпу, проходящую по той памятной эстакаде,
и показывать на то злополучное окно на шестом этаже, а самому видеть, как
та несчастная женщина корчится на заднем сиденье автомобиля. К нынешнему
времени в Далласе собралось уже добрых два десятка моих двойников. Неужели
людям совсем не хочется посмотреть на счастливые эпизоды двадцатого
столетия?
- А таковые бывали? - спросил я.
15
Позавтракали мы у Бреннана, пообедали у Антуана и совершили экскурсию
в знаменитый Район Садов, после чего вернулись в старый город, чтобы
посетить собор на площади Джексона, а затем спустились к реке, чтобы
полюбоваться Миссисипи. Еще мы зашли в один из кинотеатров посмотреть на
Кларка Гейбла и Джин Харлоу в "Красной пыли", посетили почтамт и публичную
библиотеку, накупили множество газет (в качестве разрешенных Службой
Времени сувениров) и провели несколько часов, слушая радио. Мы прокатились
по маршруту "Трамвая Желание" и в нанятом автомобиле с Джефом за рулем. Он
и нам самим предлагал поводить машину, но нас привела в неописуемый ужас
перспектива сесть за рулевое колесо после того, как мы вдоволь
насмотрелись на запутанный и совершенно непонятный для нас процесс
переключения скоростей, который раз за разом приходилось ему повторять. Мы
испытали еще множество всяких других ощущений, которые мог предложить нам
век двадцатый. Мы буквально упивались ароматом этой эпохи.
Затем мы отправились в Батон-Руж, где, собственно, и был убит сенатор
Лонг.
Мы прибыли туда в субботу, 7 сентября, и расположились в номерах -
Джеф в этом торжественно поклялся - лучшей гостиницы города. Парламент США
все еще заседал, и сенатор Хью вернулся сюда из Вашингтона на пару дней,
чтобы уладить какие-то свои личные дела. Мы бесцельно ошивались по улицам
городка до второй половины дня в воскресенье. Затем Джеф стал готовить нас
стать свидетелями этого исторического события.
Сам он одел термопластическую маску, и его лицо из розового,
правильной формы превратилось в болезненно-желтое, изрытое оспинами, на
нем появились усы, а глаза он прикрыл темными очками - трюк, который, он,
возможно, позаимствовал у Дайани.
- Я уже в третий раз провожу этот маршрут, - объяснил он нам. - Как я
полагаю, могут возникнуть немалые неприятности, если кто-нибудь заметит
троих совершенно одинаковых людей, стоящих в коридоре, в котором
произойдет убийство Хью. Он призвал нас не обращать ни малейшего внимания
на других Джефов Монро, которых мы можем увидеть на месте преступления.
Нашим подлинным курьером является только он, усатый, с покрытым оспинами
лицом и в светозащитных очках. К двум другим нельзя было приближаться ни в
коем случае.
Под вечер мы прогулялись к колоссальному тридцатичетырехэтажному
зданию Капитолия штата Луизиана и как бы невзначай прошли внутрь -
повосхищаться этим сооружением - детищем Хью, которое обошлось
налогоплательщикам в пять миллионов долларов. Нам это удалось сделать без
каких-либо помех.
У Джефа Монро на учете была каждая секунда. Он расположил нас в таком
месте, откуда все прекрасно просматривалось, но куда не могли попасть
пули. Я заметил одного человека, который, безусловно, был Джефом Монро. Он
стоял с группой туристов. Другая группа сгрудилась вокруг человека точно
такого же роста и комплекции, который, однако, был в очках с металлической
оправой и с пунцовой родинкой на щеке. Мы едва себя сдерживали, чтобы не
смотреть в сторону этих двух групп. Им и самим было несладко, когда они
изо всех сил старались не глядеть на нас.
Меня очень беспокоил кумулятивный парадокс. Мне казалось, что все,
кто отправлялся или еще когда-либо отправится вверх по линии, чтобы стать
свидетелем гибели Хью Лонга, должны сейчас здесь присутствовать - может
быть, тысячи людей, которые будут здесь толпиться. Однако здесь было всего
лишь несколько десятков туристов, кто прибыл из 2059 года и более ранних
лет. Почему же не было всех остальных? Неужели время - столь пластичная
субстанция, что одно и то же событие может происходить бесконечно часто, и
каждый раз для все более многочисленной аудитории?
- Вот он идет, - прошептал Джеф.
Навстречу нам торопливой походкой шел невысокий, круглолицый мужчина,
следом за ним - его личный телохранитель. У мужчины было багровое лицо,
вздернутый нос, светлые волосы, мясистые губы, разделенный глубокой
впадиной подбородок. Я убеждал себя, что в состоянии ощутить исходящую от
этого человека энергию и власть, но одновременно с этим задумался, а не
ввожу ли я самого себя в заблуждение. Приближаясь к нам, он почесал свою
левую ягодицу, что-то сказал человеку, который шел от него слева, и
закашлялся. Костюм у него был несколько помятый, волосы - взъерошены.
Неплохо выдрессированные своим курьером, мы знали точно, где
произойдет убийство. По сигналу, изданному Джефом шепотом, - и ни
мгновением ранее! - мы разом повернули свои головы и увидели, как из толпы
отделился д-р Карл Остин Уэйсс, сделал несколько шагов, направляясь прямо
к сенатору, и приложил к его животу ствол пистолета 22-го калибра. Он
выстрелил всего один раз. Смертельно раненый Хью с изумленным лицом упал
назад. Его телохранители моментально выхватили свои пистолеты и застрелили
убийцу. На полу начали образовываться поблескивающие отраженным светом,
лужи крови; все вокруг стали пронзительно кричать, краснолицые охранники
начали нас отталкивать, колошматить нас, веля отодвинуться подальше.
Вот как оно произошло. То событие, ради которого мы и прибыли сюда.
Оно казалось каким-то нереальным, как бы еще раз прокрученной лентой
фильма по древней истории, умным, но далеко не убедительным "трехмером".
На нас произвело должное впечатление мастерство режиссуры постановки, что
разыгралась у нас на глазах, но мы совершенно не испытывали никакого ужаса
перед последствиями этого события.
Даже тогда, когда вокруг нас свистели пули, подлинность происходящего
не тронула наши души.
А ведь эти пули были настоящими, и если бы одна из них задела
кого-либо из нас, этот человек умер бы вполне настоящей смертью.
Да и для тех двоих, что лежали теперь на паркете коридора здания
Капитолия, это событие было в высшей степени реальным.
16
Я участвовал еще в четырех пробных вылазках прежде, чем мне было
присвоено звание курьера времени. Все мои прыжки были произведены в
прилегающие к Новому Орлеану территории. Мне довелось изучить историю этой
местности куда более полно, чем это когда-либо мне вообще представлялось.
Третья из этих вылазок была совершена в 1803 год, по маршруту
"Приобретение Луизианы". Туристов было семеро. Нашим курьером был
невысокий мужчина с суровым лицом по имени Сид Буонокоре. Когда я упомянул
его имя при Сэме, он громко расхохотался и произнес:
- Ох, и темная же это личность!
- В чем же таком предосудительном он замечен?
- К его услугам раньше прибегали на маршруте "Ренессанс". Затем
патруль времени подловил его на том, что он сводил дамочек-туристок с
Цезарем Борджиа. Эти шлендры хорошо ему платили, да и Цезарь был щедр.
Буонокоре же настаивал на том, что он всего лишь делал как положено свою
работу - видишь ли, давал им возможность более глубоко прочувствовать дух
Ренессанса. Но его все же сняли с того маршрута и прикрепили к
"Приобретению Луизианы".
- А что, курьеру положено надзирать за половой жизнью вверенных ему
туристов? - спросил я.
- Нет, но ведь нельзя же, чтобы он потворствовал транстемпоральным
совокуплениям.
При более близком знакомстве этот транстемпоральный сводник показался
мне обаятельным распутником. Красавцем Буонокоре никак нельзя было
назвать, однако он прямо-таки наполнял все вокруг себя веселой атмосферой
всеядной сексуальности. И его неутолимая жажда собственного обогащения
была настолько неприкрытой, что создавала вокруг него ореол сильной
личности. Воришка, шныряющий по карманам, вряд ли может заслужить
