мне надо научиться.
- И ты хотел бы учится от меня?
- Чарльз, я...
- Прости, Нед. Мне не следует надоедать тебе. Ты был прав, пытаясь
остановить меня от убийства зверя. Не твоя вина, что ты не понял моих
намерений.
- Однако, ты считаешь, что я преждевременно поторопился, вместо того,
чтобы оценить ситуацию? - растерянно спросил Раулинс.
- Это было ненужным.
- Ты сам себе противоречишь.
- Отсутствие логики - это моя привилегия, - сказал Бордман. - Выспись
сегодня как следует. Утром полетим и составим карту, а потом начнем
высылать туда людей. Может оказаться, что мы будем через неделю беседовать
с Мюллером.
- И он захочет с нами сотрудничать?
- Сперва не захочет. Будет раздраженным, примет оплевывать нас ядом.
Это же мы - те, кто его отверг. Зачем он должен теперь помогать людям
Земли? Но поскольку он человек чести, а честь это такая вещь, которая не
поддается изменениям, безотносительно к тому, насколько ты болен, одинок
или обижен. Настоящую честь не убивает даже ненависть. Даже во мне есть
своеобразная честь. Уж как-нибудь мы установим контакт с Мюллером.
Уговорим его, чтобы он вышел из этого лабиринта.
- Надеюсь, так все и будет, Чарльз. - Раулинс заколебался. - Но как
подействует на нас... близость с ним? Я имею в виду его болезнь... его
воздействие на окружающих...
- Мерзко.
- Ты его видел уже после того, как это случилось?
- Да, множество раз.
- Я по-настоящему не могу себе вообразить, как это можно находится
рядом с человеком, когда все его естество воздействует на тебя.
- Ощущение такое, словно ты забрался в ванну, полную кислоты, -
ответил Бордман с некоторым сомнением. - К этому можно привыкнуть, но
полюбить никогда, это как огонь по всей коже. Уродство, страх, жадность,
болезни... хлещут из Мюллера.
- Ты сказал, что он человек чести...
- Был - и слава тебе, Господи! Если даже в мозгу такого достойного
человека, как Дик Мюллер, кроются эти мерзости, то что же говорить об
обычных людях? Только послать на них подобное несчастье, как то что выпало
на долю Мюллера.
- У Мюллера было достаточно времени, чтобы самому сгореть от
собственного невезения, - заметил Раулинс. - Что будет, если к нему теперь
вообще нельзя приблизиться? Если та эманация, что от него исходит,
окажется настолько сильной, что мы не выдержим?
- Выдержим, - сказал Бордман.
2
В лабиринте Мюллер проанализировал ситуацию и прикинул свои
возможности. В окошках видеоскопа были видны изображения корабля,
пластиковых куполов и мелькание крохотных фигур. Теперь он жалел, что не
смог отыскать аппаратуры контролирующей четкость изображения. Но он
считал, что ему повезло, что он может пользоваться этим приспособлением.
Множество аппаратов в этом городе утратило свои свойства из-за износа
каких-то узлов. Мюллеру удалось установить, для чего служат лишь некоторые
из них, да и ими он пользовался далеко от идеала образом.
Он следил за туманными изображениями ближних своих - людей, занятых
разбитием лагеря на равнине - и прикидывал, какую новую пакость они ему
приготовили.
Он сделал все, чтобы стереть за собой всякие следы, когда стартовал с
Земли. Нанимая звездолет, он ложно заполнил маршрутный лист, указав, что
летит на Сигму Дракона. Во время полета ему пришлось отметится на трех
станциях слежения, но на каждой из них он зарегистрировался как
совершающий облет галактики, трассу которого он старательно обдумал так,
чтобы никто не мог знать, где он находится.
Нормальный сравнительный анализ данных станций слежения должен был
выявить, что все три поочередных заявления - одна ложь, однако он
рассчитывал, что до ближайшего контроля он успеет закончить рейс и
исчезнуть. Скорее всего, ему это удалось, так как патрульные корабли не
были посланы за ним вслед. Вблизи планеты Лемнос он выполнил последний
отвлекающий маневр, оставив корабль на парковой орбите и опустившись на
планету в капсуле. Тем временем бомба с часовым механизмом разнесла
ракету. Нужно было располагать поистине фантастическим компьютером. Бомба
была запроектирована так, что на каждый квадратный метр взрываемой
поверхности приходилось пятьдесят фальшивых векторов, что через небольшой
промежуток времени свело бы на нет работу трассеров. А времени Мюллеру
требовалось немного - лет шестьдесят. С Земли он улетел почти
шестидесятилетним мужчиной, и в нормальных условиях мог бы рассчитывать
еще по меньшей мере на сотню лет полной жизни, но здесь, на Лемносе, без
врачей, пользуясь услугами лишь далеко не лучшего диагноста, он знал, что
будет считать себя счастливчиком, если дотянет до ста десяти - ста
двадцати как максимум. Шестьдесят лет одиночества и спокойная смерть в
изоляции - и все, что он ждал от судьбы. И вот в его уголок вторглись
пришельцы.
Как они его выследили?
Он пришел к выводу, что выследили его они не могли. Во-первых, он
использовал все возможные средства предосторожности. Во-вторых, нет
никакой причины, чтобы за ним гнались. Он не беглец. Он попросту человек,
наделенный ужасной болезнью - ощущает отвращение при виде своих земных
близких. Там он был позорищем, живым укором всем им. Он понимал, что
величайшим благодеянием и явилась изоляция от них. Так что они не стали
применять никаких усилий, чтобы отыскать существо, столь им ненавистное.
И все же были пришельцы?
Он полагал, что археологи. Мертвый город на Лемносе вне сомнения
интересует их. До сих пор, он надеялся, что ловушки лабиринта будут
воздерживать от исследований. Город был открыт более ста лет, но потом
планету избегали по весьма конкретным поводам. Он сам видел останки тех,
кто пытался проникнуть в лабиринт. Если он сюда и добрался, то потому
лишь, что готов был принять такую ее смерть, и в то же время любопытство
приказывало ему проникнуть в центр лабиринта и выяснить его тайны. Он
добрался, он тут, но прибыли пришельцы.
Они не проникнут сюда.
Удобно разместившись в центре лабиринта, он располагал достаточным
количеством следящих устройств. Таким образом, он видел, как перемещаются
из зоны в зону животные, на которых он охотился. В определенной мере он
мог держать под контролем ловушки лабиринта, являющиеся по сути всего лишь
пассивными ловушками, но и они могли пригодится в войне с каким-либо
врагом. Неоднократно, когда хищные звери размером со слона пытались
пробраться к центру лабиринта, он сбрасывал их в подземную яму в зоне "З".
Теперь он спрашивал себя, какие средства он применил против людей. Но не
находил на это ответа. По сути дела, люди в нем не вызывали ненависти: он
лишь хотел, чтобы они оставили его одного с тем, что могло восприниматься
как покой.
Он смотрел на экраны. Он занимал низкое шестиугольное помещение -
одну из жилых комнат в центре города - со встроенными в стену
видеоскопами. Более года он выяснял, какие части лабиринта соответствуют
изображениям на экране. Шесть экранов в самом нижнем углу показывали
участки зон от "А" до "Ф". Камеры двигались по полукругу, позволяя из
укрытия патрулировать участки, примыкающие к выходам из других зон.
Поскольку лишь один вход в каждую зону был доступен, он всегда мог
наблюдать за приближением хищников. То что происходило у входов-ловушек,
его не интересовало.
В верхнем ряду экранов - седьмой, восьмой, девятый, десятый - вроде
бы показывали изображения из зон "Г" и "И", наиболее близких к наружной
стороне, самых больших и самых опасных. Мюллер решил не рисковать и не
проникать в них для детального подтверждения этой гипотезы. Нет смысла,
думал он, нарываться на эти все неприятности только затем, чтобы детально
исследовать ловушки. Одиннадцатый и двенадцатый экраны показывали пейзаж
вне пределов лабиринта - равнины, оккупированной теперь кораблем.
Немногие из устройств имели такую информационную ценность. Посреди
центральной площади города стоял под защитным зонтиком из хрусталя
двенадцатигранный камень рубинового цвета, и внутри его тикал какой-то
механизм. Мюллер предполагал, что это атомные часы отмеряющие время в
единицах, принятых в то время, когда они были спроектированы. Камень
подвергался определенным изменениям: рубиновая поверхность мутнела,
приобретала цвет граната, а то и черный, а сам камень перемещался на своем
основании. Мюллер старательно регистрировал все изменения, но еще не понял
их назначения. Эти метаморфозы происходили не случайно, но их ритмику и
последовательность он понять не мог.
На каждом из восьми углов площади стоял угловатый металлический столб
высотой примерно в шесть метров. Эти столбы медленно поворачивались в
выемках на протяжении всего года. Мюллер знал, что один полный оборот они
осуществляют каждые двадцать месяцев, то есть за то время, которое
занимает у Лемноса на один оборот вокруг солнца, но он подозревал, что эти
пилоны содержат в себе какую-то более глубокую цель.
На улицах зоны "А" на равных расстояниях располагались клетки с
прутьями, выполненными из материала, напоминающего алебастр. Но ни одним
из способов ему не удалось открыть их. Но дважды за эти годы он убеждался,
что прутья были втянуты и клетки распахнуты. Первый раз они были открыты
на протяжении трех суток, а потом ночью, когда он спал, прутья вернулись
на место. Несколько лет спустя клетки вновь раскрылись. Он попытался не
спускать с них глаз, стремясь узнать секрет этого механизма. Но на
четвертую ночь он задремал так глубоко, что не заметил, как они закрылись.
Не менее таинственным был акведук.
Вдоль всей зоны "Б" бежал замкнутый и словно выполненный из оникса
желоб с угловатыми кранами через каждые пятьдесят метров. Если он
подставлял под краны любую емкость, то начинала течь чистая вода. Когда же
он попытался вставить в кран палец, оказалось, что отверстия там нет.
Словно вода просачивалась через какую-то проницаемую каменную пробку.
До сих пор его все еще поражал то факт, как много уцелело в этом
сверхстаром городе. Археологи после исследования артефактов и скелетов
пришли к выводу, что разумные существа исчезли там более миллиона лет
назад, даже может пять-шесть миллионов. Он хотя и был
археологом-любителем, научился определять воздействия времени. Копи на
равнине были невероятно древними, а внутреннее стены города
свидетельствовали, что лабиринт относится к тем же старым временам, что и
копи.
И все-таки большая часть города казалась нетронутой временем.
Возможно, частично способствовал климат - тут никогда не было ураганов, ни
разу не шел дождь. Песок не собирался даже на незащищенных улицах города.
И Мюллер знал, почему. Спрятанные насосы поддерживали все в нетронутом
состоянии, всасывая любую грязь. Он собрал несколько горстей земли с
огородов и разбросал из. Пару минут спустя они начали ползти и исчезли в
щелях, приоткрывшихся у основания зданий и тут же сделавшиеся вновь
невидимыми.
Скорее всего под городом протянулась огромная сеть неведомой
машинерии - неуничтожаемые консервационные устройства, противостоящие
воздействию времени. У Мюллера не было подходящего оборудования, чтобы
разломать мостовую, твердость которой не могло преодолеть ничто.
Самодельными инструментами он начал копать в огороде, надеясь таким
образом добраться до этих подземелий, но хотя выкопал яму глубиной в треть
километра, а вторую еще глубже, он не наткнулся ни на что, кроме почвы.
