жестокой жизни, где нельзя жить одному... Любила меня Аня, любила ведь;
жизнь отдала за меня, а я, вместо того чтобы послушать ее, как снега тают,
- об Островском, чтоб, спаси господь, не поверила в нежность мою... Всех
растолкал, сам с собою остался; а зачем я себе нужен? Кому нужен я на этом
свете? И чего я на этом свете искал? Нежность мне надо было беречь - и
свою, и тех, кто мне ее отдавал, а я все борьбы хотел, истины, правды...
Аннушка, бедная ты моя... Лежит сейчас на цинке, и к ноге бирка
привязана...>
- Сынок, - услыхал он тихий шепот старухи с нижней полки. Она лежала
с краю, осторожно прикрывая плюшевой курткой внучку, разметавшуюся во сне.
- Ты чего, сынок? Не убивайся, не надо.
Воронцов выдохнул, не удержал голоса, всхлипнул. Старуха поднялась с
полки, нашла в темноте его голову, стала оглаживать жесткие волосы,
пришептывая:
- Ты помолись, миленький, помолись господу, и сердечко твое отпустит,
расслабит... Ну, не убивайся ты эдак-то, соколик бедненький, не убивайся,
ишь спина как трясется...
Воронцов нашел руку старухи и прижался к ней губами, лбом, слезами и
замер так, только дрожь била спину и остро болело в левом виске...
<Разрешить оперативной группе во главе с Будниковым и Арутюновым
провести облаву и обыск всех подозреваемых сотрудников Гохрана.
Член коллегии ВЧК Бокий>.
БЕЗ УЛИК НЕТ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ
__________________________________________________________________________
Стенограмма очной ставки Прохорова и Газаряна.
П р о х о р о в. А, скотина, сволочь! Попался. Наконец! Товарищи, это
все он. Я - от сохи! Я мальчишкой, понимаете, землю пахал. Я знал, что
такое нужда, Глеб Иванович, ты мне поверь. Мы с тобой, как говорится, не
первый год знакомы. Газарян, именно он, пришел ко мне и предложил сорок
миллионов за Белова. Я тебе рассказывал все подробно, как он предлагал,
потом он... Газарян, ну, как у тебя могло повернуться мне это все
предложить? Ну, ладно, я дурак. Клюнул, но я-то сейчас следствию помогаю,
я всю правду сказал! Весь наш с тобой разговор на Мерзляковском записан на
фонограф, я тот разговор по заданию проводил! Понял? Так что, Газарян, к
стенке тебя немедленно надо ставить, чтобы не искушал больше честных
партийцев!
Б о к и й. Ну что, Иван Иванович?
Г а з а р я н. Пусть его уведут.
(Прохорова уводят.)
Г а з а р я н. Я объявляю голодовку.
Б о к и й. Это еще зачем?
Г а з а р я н. А затем, что я не могу больше смотреть в глаза людям.
А Прохоров, который, понимаете, мою водку жрал и женщин у меня просил,
вообще не человек. И если уж я скот, так он скот в тысячу раз больший. Я
хочу просто и спокойно умереть в тюрьме; в камере. И жизнь мне теперь и
отныне ненавистна!
Б у д н и к о в. Честные люди смывают позор кровью, Газарян, да
только ты если и был честный, то весь вышел.
<Я, Клейменова Клавдия Ивановна, продавщица обувной секции
магазина № 16, познакомилась с Газаряном Иваном Ивановичем, когда он
проводил ревизию торговой сети. Он покрыл мою недостачу и дело в
трибунал не передал, но взял с меня и с зав. секцией Шмелькова
расписку, что мы будем на него работать. С тех пор он давал нам
задания - с кем встретиться, кому отнести письмо, и я, и Шмельков, мы
оба считали, что служим этим делу Советской власти. Что было в
записках, я не читала, а людей, с которыми виделась, могу опознать и
также все те квартиры, куда он меня посылал.
Записано собственноручно. Клейменова>.
<Я, Белов Григорий Сергеевич, по существу заданных мне вопросов
могу показать следующее: Газаряну я передавал золотые вещи в большом
количестве, однако, сколько точно передавал, сейчас не помню, потому
что много давал. Монеты давал, кольца и часы. Одни часы дал с боем
песни <Взвейтесь, соколы, орлами>, это помню ясно. Среди вещей,
предъявленных мне к опознанию, опознать могу браслет с камнями,
портсигар с вензелем В. В. В. Монеты опознать не могу, потому что они
все одинаковые. Могу показать также, что Газаряну при мне передавали
золотые вещи оценщики Петров, Крюков и Александрова-Ботачиано, из
оценщиков бриллиантового отдела ни разу не видел, чтоб Газарян был
вместе - ни с Пожамчи, ни с Шелехесом, ни с Александровым. По поводу
Туманова должен показать, что он был зарезан мною, ударом ножа в шею,
когда я повез его в лес, чтобы отдать его долю драгоценностей. Место
опущения его в воду с камнями к ногам указано мною на месте агентам
ВЧК. В чем и подписуюсь. Все указанное сделано мною не по умыслу, а
случайно и по молодости лет.
Белов>.
<Я, Газарян Иван Иванович, по существу заданных мне вопросов
могу показать следующее: бриллианты мне передавал лично Шелехес во
время наших совместных прогулок домой, а также их похищал я сам во
время вскрытия сейфов с драгоценностями. Золото я получал от Петрова,
Крюкова, Проскурякова, Сидорчука. Пожамчи со мной в преступном
сговоре не состоял, и я никогда от него никаких драгоценностей не
получал. Бриллианты, обнаруженные в выдолбленном отверстии деревянной
ручки печати, коей я сургучевал сейфы, были мне переданы Шелехесом.
Он же выдолбил отверстие в моей печати для того, чтобы я мог спокойно
уносить драгоценности из Гохрана.
Газарян>.
<Настоящий акт составлен нами, агентами ВЧК: Тимошкиным,
Макаровым, Дрыновым в присутствии Газаряна И. И. Настоящий акт
составлен в том, что мы приехали по адресу, указанному Газаряном
И.И., на станцию Тайнинская и здесь, в лесу (схема прилагается) под
сосной, вырыли две консервные банки, в которых находились следующие
вещи:
монет золотых, десятирублевого
достоинства, царской чеканки - 41 шт.
колец платиновых с камнями драгоц. - 24 шт.
колец золотых с камнями драгоцен. - 41 шт.
жемчужных понизей зеленого цвета - 6 шт.
портсигаров золотых - 4 шт.
бриллиантов - 51 шт.
жемчуга - 49 шт.
часов золотых - 32 шт.
Акт прочитан и подписан Газарян.
Акт подписан Тимошкин.
Макаров.
Дрынов>.
Пожамчи взяли в купе международного вагона. Будников заметил, как
сразу же осунулось лицо Пожамчи, как со щек сошел румянец и выступили
синие склеротические прожилки, и оттого, что кожа его сделалась
пергаментной, сразу же обнаружилось, что Пожамчи красился: резкая белая
полоска у корней волос странно контрастировала с воронеными остатками его
шевелюры и желтизной кожи.
Обыскали его быстро, в карманах ничего не нашли, но когда открыли
портфель (Пожамчи в этот момент даже зажмурился), там было обнаружено
громадное количество драгоценностей: бриллиантов, жемчужных понизей и
сапфиров.
- Ну, - сказал Будников, - давайте знакомиться. Я ваш следователь,
зовут меня Владимир Петрович. Будем разговаривать сейчас или хотите
передохнуть в камере?
- Предпочел бы отдохнуть.
- Пожалуйста. Хочу только заметить - улики настолько явные, что
мудрить нет смысла.
Пожамчи вспомнил, как в девяносто пятом году он попался на мелочи,
когда работал в ювелирном магазине Шубейкина в Новониколаевске. Тогда его
допрашивал старый, добродушного вида пристав. Вопросы он ставил
неторопливо, но с каждым вопросом Пожамчи все явственнее чувствовал
неотвратимость того, что в конце концов с ним должно случиться; за
равнодушием этого старого полицейского он видел всезнание, и тогда - это
запомнилось на всю жизнь - он испытал странное чувство: будто с каждым
вопросом он делается все меньше и меньше, а потом он и вовсе показался
себе крошечной козявкой.
- Нет, все же мне бы отдохнуть, - вздохнул Пожамчи, - годы у меня
старые, Владимир Петрович, сердце не сдало б.
<НКВТ. Просим вас обратиться к ювелиру Карфу в Лондоне - адрес
его находится в <Аркосе> - и за плату, под присягой опросить его по
поводу стоимости драгоценностей, изъятых у Пожамчи...
Ввиду срочности дела просим провести опрос Карфа
незамедлительно. Опись прилагается.
Бокий>.
А Кропотов при аресте умер. Тихо умер, в кресле, от разрыва сердца...
Под утро Пожамчи проснулся, чувствуя какую-то смутную и неожиданную
радость. Он увидал маленькое зарешеченное окно под потолком, тусклую
лампочку, забранную металлической решеткой, серые, крашенные масляной
краской стены, но все равно что-то подспудно радостное было в нем. Он
вытер со лба пот и вдруг вспомнил сон: на краешек кровати присела тетушка
и, тихонько поглаживая его по плечам и по мокрой шее, говорила:
<Николашка, Николашка, дурачок! Ты этому злодею-то, который тебя
давеча опрашивал, скажи, что камни купил по случаю на базаре у
несмышленыша беспризорника, а взял их с собой, чтоб в загранице обменять
на деньги и сюрпризом вернуть власти>.
Пожамчи поднялся на кровати и вдруг, улыбнувшись, подмигнул кому-то в
темном углу камеры.
- Ничего, ничего, пущай он меня столкнет с этого!
<Бог меня спас от того, чтоб с ним вчера говорить. С камнями они меня
в Гохране не секли ни разу, а то б захватили там же, без пощады. Левицкому
бриллианты совал Шелехес. Тот ни слова не скажет: не на того напали. Те
камушки, что из портфеля забрали, - описи гохрановские не проходили. Чист
я. Так они к каждому в дом нагрянут - мало у кого что лежит: всех в тюрьму
не усадишь...>
Б у д н и к о в. Итак, вы утверждаете, что купили эти камни на
Смоленском рынке 24 мая 1918 года?
П о ж а м ч и. Ну, может, 23-го... Или, на крайний случай, 25-го... Я
почему помню про май, Владимир Петрович... Я про май помню потому, что
тогда Пасха была поздняя... Вы уж старика простите, но я-то праздники
соблюдаю...
Б у д н и к о в. Вы помните какие-нибудь особые приметы
беспризорника?
П о ж а м ч и. Беленький такой... В больших сапогах, не по размеру у
него были сапоги, это я хорошо помню... Глазенки черненькие, курносый...
Б у д н и к о в. Во сколько вы оцениваете стоимость изъятых у вас
бриллиантов?
П о ж а м ч и. Я рассчитывал миллион привезти в дар голодающим.
Б у д н и к о в. Миллион? В советских рублях?
П о ж а м ч и. Да кто их... Нет, я рассчитывал привести миллион
золотом.
Б у д н и к о в. А больше могли привезти?
П о ж а м ч и. Трудно ответить...
Б у д н и к о в. Значит, вы не можете ответить: могли бы вы продать
эти ценности, например, за три миллиона?
П о ж а м ч и. О трех миллионах и речи быть не может! Нет, тысчонок
сто можно было взять сверху, никак не больше.
Б у д н и к о в. Как вы относитесь к английскому оценщику Карфу?
П о ж а м ч и. Сурьезный человек. Я же вам говорил. Только вы тогда
