националистическому Парагваю" были нужны люди типа Стресснера, но по
рекомендации из Берлина - впрочем, не категорической, а высказанной
вскользь, в сослагательной форме - капитана не советовали выдвигать на
руководящий пост.
Лишь в сорок втором году, после того как генерал Мориниго был
вынужден - под давлением Соединенных Штатов - разорвать дипломатические
отношения с рейхом, отношение к Стресснеру в Берлине изменилось, причем до
странного внезапно.
Мюллер докопался до причины. В реестре кратких записей о
корреспонденции, поступавшей на имя фюрера из-за границы, он нашел три
строки: "Письма офицера парагвайской армии Стресснера, в которых
выражается восторг перед гением фюрера и содержится обещание всегда быть
его верным солдатом". (Мюллер тогда подумал: "Бедный Стресснер, наверняка
его письмо было очень красиво написано, в истинно креольском стиле,
вероятно, не один день сочинял, а чиновник все опошлил, выжав лишь то, что
выгодно").
В графе "Принятые меры" записали: "Капитану А. Стресснеру отправлен
акт о его арийстве, подписанный рейхсфюрером СС, и портрет с дарственной
надписью фюрера; документы вручены в Асунсьоне во время конспиративной
встречи. В случае просьбы г-на Стресснера о приеме в члены НСДАП отказать
под тем предлогом, что он более выгоден д в и ж е н и ю и делу
национальной справедливости в борьбе против большевистского интернационала
и американо-еврейской финансовой олигархии в качестве беспартийного,
р а с т у щ е г о военачальника Парагвая. Для сведения: в ряды НСДАП не
может быть принят из-за совместной работы с изменником Э. Рэмом".
Зацепившись за эти строчки, Мюллер приказал своей с е т и начать
поиск всех документов на Стресснера, не вошедших в его формуляр; ответы -
из Мюнхена (связь осуществляется через семь звеньев, каждое звено надежно
изолировано, никаких прямых контактов), Лондона и Каира - пришли в "Виллу
Хенераль Бельграно" по прошествии долгих четырех месяцев.
Материалы, переданные Мюллеру, были настолько крепкими, что он ощутил
в себе уверенность: на этом человеке он может проявиться именно в том
качестве, в каком Шелленберг зарекомендовал себя как непревзойденный асс,
- в работе с наиболее перспективной зарубежной агентурой.
Однако, прежде чем дать поручение устроить ему контакт со
Стресснером, группенфюрер заново изучил папку, касавшуюся взаимоотношений
Гитлера и Рэма. Именно эта - столь дорогая Мюллеру - п о д р о б н о с т ь
могла помочь ему выстроить стратегию и тактику предстоящей встречи со
Стресснером; от нее - первой такого рода на земле Латинской Америки -
зависело многое.
Мюллер хотел до конца точно понять, в чем же - помимо понятной сшибки
честолюбий людей, стоявших у истоков национал-социализма, - был сокрыт
главный узел противоречий между Гитлером и Рэмом. Только с двумя
ветеранами фюрер был на "ты" - с редактором ведущего антисемитского
издания "Штюрмер" Юлиусом Штрайхером и с Эрнстом Рэмом. Даже с Гессом "ты"
носило спорадический характер, порой односторонний, а после совместного
пребывания в тюремной крепости Ландсберг вообще закончилось. (Мюллер не
без злорадства подумал, прочитав полицейское дело на Гесса, заведенное еще
во времена Веймарской республики: "Поделом, бровастый дьявол! Если бы ты -
еще задолго до Гиммлера - не назвал Гитлера на собрании борцов "фюрером",
а продолжал бы, как и раньше, обращаться к нему и говорить о нем, как о
"партайгеноссе", кто знает, как бы дело повернулось, может, нашлись бы
вожжи и на с а м о г о; а ведь когда о тебе повсюду "фюрер" да "фюрер",
невольно начнешь отделять символ, то есть "фюрера", от личности Адольфа
Гитлера".)
Проработав архивные документы, которые его люди смогли вывезти,
Мюллер пришел к выводу, что могуществу Гитлера как лидера НСДАП Рэм не
угрожал никогда. Однако то, о чем он открыто беседовал с фюрером, делясь с
ним своими мыслями, как с "братом", могло при определенной ситуации
поколебать л е г е н д у Адольфа Гитлера - "героическую" легенду "фюрера"
и "мессии арийского духа".
Более всего Мюллера интересовало: отдавал ли Рэм себе отчет в том,
что, делясь с фюрером своими соображениями о будущем имперского вермахта,
он подписывал себе смертный приговор?
Действительно, в конце тридцать третьего года, за восемь месяцев до
расстрела, Рэм высказал Гитлеру ряд соображений о будущем германской
армии. (Поскольку беседа проходила в апартаменте отеля "Адлон", что
напротив Бранденбургских ворот, - там всегда останавливался фюрер, когда
ненадолго приезжал в Берлин, - служба Гиммлера записала беседу "братьев".
Даже став канцлером, большую часть времени фюрер проводил в Мюнхене -
утром в "Коричневом доме", штаб-квартире НСДАП, затем в своих любимых
ресторанах, чаще всего с молодым архитектором Альбертом Шпеером,
разрабатывая планы будущих германских городов; там не п и с а л и, - в
Баварии все свои; Берлин - сложный город, его еще надо по-настоящему
завоевать, дело не одного года; слишком глубоко здесь засели зловредные
бациллы интернационального интеллектуализма, слишком здесь б л и з к а
память о Тельмане и Люксембург, Бабеле и Либкнехте; работать еще и
работать.)
Судя по расшифрованной записи беседы фюрера с вождем СА - тех
нацистских объединений, которые вышли вместе с ветеранами против
Веймарской республики в двадцать третьем, когда Гитлер и Рэм стояли плечом
к плечу, глядя на строй солдат, целившихся в них, - Рэм настаивал на том,
что штурмовиков СА необходимо влить в ряды вермахта как самостоятельную
единицу, подчиняющуюся лишь ему, Рэму, - некая г в а р д и я
национал-социализма в рядах армии.
Поскольку беседа носила интимный характер, все ее п о в о р о т ы
не были внесены в расшифровку беседы, д о к у м е н т должен быть чистым,
ибо отныне он принадлежит истории человечества, а не одному лишь архиву
НСДАП: фюрер стал канцлером тысячелетнего рейха, каждое его слово будет
занесено на скрижали благодарными потомками.
Но из текста явствовало, что Рэм настаивал на главном: "Ты, как и я,
отдаешь себе отчет в том, что все эти генералы из главного штаба относятся
к нам с тобой как к ефрейтору и капитану. Каждый из этих старцев влачит за
собой историю; за каждым из них поместья и счета в банках, у нас же с
тобой нет ничего за душой, кроме национальной идеи, которая привела нас к
победе. Ты думаешь, мы им будем нужны до конца?"
Ответ фюрера приведен не был, следовала лишь ремарка, в которой было
сказано, что фюрер не разделяет скептицизма Рэма, полагая его прогноз
чересчур пессимистическим; у генералов много пороков, но вряд ли можно
сомневаться, что они, как и Гитлер, думают о величии немцев, попранном в
Версале.
- Ты не прав, Адольф, - продолжал между тем Рэм, наивно полагавший,
что ветеранам не пристало ничего таить друг от друга. - Рано или поздно,
но тебе и мне придется выполнить то, что мы обещали немцам, когда шли к
власти. Нам придется потрясти мошну у некоторых финансистов; Геббельс
доказал, что блок с ними был временной мерой, но ведь придет время - и
нация потребует реализации слов в дела! Именно в эту годину нам и
потребуется гвардия в вермахте, которая понудит генералов отдать войскам
тот приказ, в котором будем заинтересованы мы, движение
национал-социалистов. Я думаю, что инфильтрация СА в вермахт позволит тебе
провести мое назначение главнокомандующим вермахта, на худой конец -
начальником генерального штаба; лишь в этом случае наше с тобой дело
окажется в надежных руках.
Гитлер ответил, что слова национал-социалистов никогда не расходились
с делом.
- Да, но ведь не кто иной, как генералы, отдают приказ войскам
стрелять по толпе, - возразил Рэм.
- Отныне в Германии нет толпы, - ответил фюрер. - Есть немцы.
- Прости меня, - возразил Рэм, - но это смахивает на то, что все мы
говорили до того, как стали правительством! Это лозунг для выступления на
предвыборном митинге, а не рецепт для управления такой сложной страной,
которая нам с тобой досталась. Ты прекрасно знаешь, что уже сейчас среди
части старых борцов, особенно на заводах Рура, начались разговоры, что мы
пошли на поводу у крупной буржуазии, погрязли в роскоши и все такое
прочее! Ты же знаешь, как умеют варьировать словами наши враги - как на
Востоке, так и на Западе.
- Я погряз в роскоши?! (Эта тирада - к удивлению Мюллера - была
приведена в расшифровке целиком.) Да ты же сам брал мне напрокат фрак и
цилиндр, когда я должен был ехать к Гинденбургу! Ветераны знают, как я
живу, и верят мне! Никому не удастся поссорить их со мной. Но если
когда-либо кто-либо докажет, что мои "партайгеноссен" действительно
погрязли в роскоши, разврате или в чем-либо, что позорит звание
национал-социалиста, я лично дам приказ о расправе. И сердце мое не
содрогнется, Эрнст, ты меня знаешь!
"Он же этим сказал все, - удивился Мюллер, перечитав еще раз, слово
за словом, пассаж Гитлера. - Он дал ему понять, что никогда и ни при каких
условиях не о т д а с т "старых борцов" даже Рэму, тому именно человеку,
который п р и в л е к его в девятнадцатом, сказав молодому австрийскому
ефрейтору: "Пойди посмотри, что это за Социалистическая рабочая партия, и,
если, как говорят, она того стоит, возьми ее и сделай своей: пригодится в
борьбе против большевиков, евреев и масонов". Гитлер же пригрозил ему
сейчас, в "Адлоне", намекнув, что р а с п р а в и т с я с тем, кто
позорит звание национал-социалиста, а ведь и он, фюрер, и уж тем более все
окружающие знали о тайном недуге Рэма - о его гомосексуальных склонностях.
Неужели человек, ставший членом т р и у м в и р а т а, не понимал, что
речь идет о нем?! Да, видимо, с теми, кто п р о б к о й вырвался наверх,
уравнявшись в чем-то с большим капиталом, и в самом деле происходит некая
метаморфоза: они перестают идентифицировать себя с той фамилией, которая
ежедневно мелькает на страницах газет, и лицом на цветных обложках
иллюстрированных журналов. Они начинают верить в то, что о них пишут,
забывая, что они из себя представляют на самом деле".
- Тогда посмотри, как устроился Герман, - смеясь, заметил Рэм. - Даже
старый господин' не жил так, как живет он, не говоря уже о всяких там
Брюнингах и Штреземанах.
_______________
' В кругах Гелена так называли канцлера Аденауэра.
- Я отвергаю это, как пустые разговоры! Ты у него был?
- Конечно. Вместе с тобой, - несколько удивленно ответил Рэм.
- Этот дом принадлежит не Герингу, а прусскому правительству! Геринг
не несет ответственности за то, что кайзер обожал роскошь. Он не может
самовольно ломать традицию власти. Он солдат и ведет себя по-солдатски!
Если я прикажу ему переехать в рабочий Веддинг, он переедет туда и
поселится в подвале!
"А ведь Гитлер, судя по всему, не сразу решил сделать Рэму бо-бо, -
подумал Мюллер. - Он помогал ему, намекая на то, что Геринг "по-солдатски
выполнит приказ". Он ведь подсказывал "брату": опомнись, Эрнст... Но
почему же он ему п о д с к а з ы в а л? Разве друзья не обязаны говорить
друг другу правду, выложив на стол все, что им известно?! Почему фюрер, не
сказал Рэму открыто и резко: "Мне известно, что ты уже беседовал со
Штрассером о своем желании возглавить генеральный штаб и подчинить вермахт
штурмовикам СА. Так или нет?" Пусть бы Рэм ответил! Ведь нигде, ни в одном
документе это намерение шефа СА не было зафиксировано! Он сам пришел с
