розовых пятнышка, знак чрезвычайного душевного напряжения.
Он выдержал паузу, посмотрел на Джонсона; тот ответил обязательной
светской улыбкой, ничего не скажешь, политесу учен. Перед глазами снова
возникло лицо Стравинского: "Вы себе не представляете, что было с Пикассо,
когда в Испании случилась трагедия; он сильный человек, этот неистовый
Пабло, но он не умел скрыть слез, когда Франко начал этот ужас. Его
"Герника" с л ы ш и т с я мне, это трагический реквием по тем, кто погиб
в той прекрасной и несчастной стране".
- Если в дальнейшем Испания формально в войну не вступила, -
продолжил Громыко, - то это произошло лишь в силу обстоятельств, от нее не
зависевших. Я говорю - формально не вступила в войну, потому что абсолютно
неверны утверждения, что Испания вообще не принимала участия во второй
мировой войне, оставаясь "невоюющей стороной". Достаточно вспомнить о
фактах, на которые неоднократно обращало внимание мое правительство, а
именно на участие испанской так называемой "Голубой дивизии" в боях против
Красной Армии, чтобы стало очевидным, что и формальный довод о том, будто
бы Испания Франко не принимала участия в военных действиях против
Объединенных Наций, является неправильным. Испанские солдаты, высланные
Франко на восточный фронт, отправлялись не для участия в лыжном спорте,
тем более что лыжники они, говорят, плохие. Они были направлены для того,
чтобы принимать участие на стороне фашистской Германии в военных действиях
против Красной Армии.
В мировой печати были опубликованы и продолжают публиковаться
сообщения о той роли, которую играли и играют германские нацистские агенты
в Испании, очутившиеся там после окончательного разгрома Германии. Эти
данные, поступающие из самых различных источников, подтверждают, что в
настоящий момент в Испании находится не менее восьмидесяти тысяч нацистов,
бежавших в разное время из Германии. Среди них - крупные деятели
германской военной промышленности, видные фашистские чиновники, дипломаты
и другие... Нацистские военные преступники продолжают оставаться в
Испании, вместо того чтобы предстать перед Международным трибуналом.
Дело, однако, не только в наличии в Испании военных преступников,
бежавших туда и нашедших приют под крылышком Франко. Серьезного внимания
заслуживает тот факт, что в Испании нашли приют ряд видных германских
индустриальных фирм. В этом контексте полезно сослаться на официальные
материалы, представленные Комитету Кильгора департаментом финансов
Соединенных Штатов второго июля сорок пятого года. Эти материалы дают
ясное представление о влиянии, которое имеют в Испании такие германские
предприятия, как производящие сталь и так далее. Известно, какую роль они
играли в качестве экономической базы германского империализма.
Ряд источников утверждает, что в Испании сосредоточено не менее ста
миллионов долларов германских капиталов. Перечень фактов, подобных
приведенным выше, можно было бы продолжить.
К сожалению, не все хотят признать тот факт, что история должна
чему-то учить людей и что государственные деятели современности не могут
уподобляться династии Бурбонов, о которых говорят, что они ничего не
забыли, но ничему и не научились. Было бы непростительной ошибкой не
извлечь уроков из печальной истории последних пятнадцати - двадцати лет,
ознаменовавшихся ростом фашизма в некоторых странах, особенно в Германии,
ввергнувшего человечество в кровопролитнейшую из войн...
Громыко вспомнил недавнюю беседу с сенатором Джозефом Гаффи; он
рассказывал о встрече с Эрнестом Хемингуэем, когда тот улетал в Лондон,
чтобы принять участие - в качестве военного корреспондента - во вторжении
в Нормандию. "Он тогда сказал мне, - заметил сенатор, - что крах Гитлера
будет означать немедленный конец Франко; наши правые и называют Хемингуэя
"якобинцем", он сделал фильм "Земля Испании" вместе с коммунистом Йорисом
Ивенсом, его "По ком звонит колокол" есть не что иное, как приговор
франкизму".
- Совет Безопасности не может легко отмахнуться от испанского
вопроса, - продолжил Громыко. - Народы Объединенных Наций требуют, чтобы
наша Организация была действительно орудием поддержания мира и
безопасности. Такой она может быть только при условии, если она будет
орудием борьбы против фашизма, в каких бы формах он ни находил свое
проявление, орудием борьбы против поджигателей войны, какими бы фразами
эти поджигатели войны ни прикрывали свои намерения и действия. Все громче
и громче раздаются голоса действительных борцов за мир и безопасность,
требующих разрыва с Франко.
Я мог бы привести пространный список органов печати Соединенных
Штатов Америки и имен видных американских политических деятелей и
организаций самого разнообразного направления, которые призывают к
международным действиям в отношении Франко. Перечисление списка этих
органов печати, лиц и организаций заняло бы много времени. Я ограничусь в
этой связи ссылкой лишь на таких известных политических деятелей, как
сенаторы Артур Каппер, Клод Пеппер, Джозеф Гаффи, члены палаты
представителей Кофи, Селлер, Савадж, Петерсон, бывший министр финансов
Генри Моргентау и другие.
Решение Совета Безопасности о санкциях против Франко соответствовало
бы интересам испанского народа, так как помогло бы ему скорее избавиться
от существующего в Испании фашистского режима и занять достойное место в
семье других миролюбивых народов мира.
Сразу же после Громыко выступил представитель Бразилии Веллозо:
- Вообще говоря, я сомневаюсь в том, чтобы вопрос, поднятый
представителем Польши, входил в компетенцию Совета. Форма правительства в
Испании, как и в любой другой стране, независимо от ее происхождения, не
относится к категории обстоятельств, которые Устав называет "международной
ситуацией". Это национальный вопрос...
Да, Громыко убедился, что предстоит сражение. Главное заключается в
том, чтобы добиться включения польского предложения в серьезное,
предметное рассмотрение Советом Безопасности; видимо, следует ждать
попыток передать "дело Франко" на заседание Генеральной Ассамблеи; там,
понятно, будут ж а т ь на послушное большинство; режимы Южной Америки
станут защищать Франко; право "вето" применимо лишь в Совете Безопасности;
значит, предстоит сделать все, чтобы публичный суд над франкизмом
состоялся именно здесь, - единственно реальная форма помощи прекрасному
народу Испании, задавленному диктатурой. Как бы ни свирепствовала
фалангистская цензура, все равно слово правды дойдет до Мадрида и
Барселоны.
Память об испанской трагедии жила в сердце посла постоянно: всего
десять лет назад, когда переехал в Москву и получил с женой Лидией
маленькую комнату в старых домах студенческого общежития на
Ново-Алексеевской улице (печка дымит, с дровами проблема - пойди достань,
стена сырая), он повесил на дверь карту Испании и каждый день передвигал
красные и черные флажки, прослушав из шершавой т а р е л к и репродуктора
последние известия; первая схватка с фашизмом - репетиция второй мировой
войны; многое можно прощать людям, лишь беспамятство преступно и прощению
не подлежит.
РОУМЭН (Нью-Йорк, ноябрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
Нью-Йорк ошеломил Кристину, когда их самолет еще только кружил над
городом: на шоссе по направлению к аэропорту змеилась сплошная белая река,
а от него, к центру, - красно-желтая.
- Боже, сколько машин! - крикнула Криста, прижавшись к Роумэну; уши
заложило, слышала плохо, поэтому говорила, как глухая, - очень громко. -
Ну и ну!
- Красиво, да?
- Ох, как красиво!
- Нет города более прекрасного, чем Нью-Йорк.
- А почему его ругают ваши писатели?
- Так полагается. Ругают обычно то, без чего жить не могут. К чему
равнодушны - то не ругают.
- Мы поедем к тебе или ты сначала покажешь мне город?
- Мы совместим эти два занятия, человечек. Поскольку мне некуда везти
тебя, квартиры-то у нас нет, придется побродить по городу, ты решишь, в
каком районе мы снимем номер. А заодно я покормлю тебя.
Она прижалась к нему, ткнулась лицом в шею:
- Тебе не приходило на ум, когда мы летели через океан, что людям
Гаузнера стоило бы нас взорвать?
- Еще как приходило.
- Боялся?
- А мы бы с тобой все равно уцелели. Упали б около острова, там
рыбаки живут, пять домиков на берегу океана. Промерзли бы, конечно, но это
не беда, согрелись бы в кровати.
- Послушай, за что мне выпало такое счастье, а?
- За твои прегрешения.
- Неужели бог такой добрый?
- Мой - очень. Я его часто вижу. Точь-в-точь, как на маминой
деревянной иконе; он мне часто подмигивает: давай, мол, Пол, все идет, как
надо, жми.
- Ты это сейчас выдумал?
- Честное слово. Только не кричи так, я тебя слышу.
- А я ничего не слышу.
- Открой рот и начни глотать, сразу уши прочистятся.
- А я не хочу. На посадке моторы так страшно ревут, что кажется,
вот-вот пропеллеры заклинит от напряжения.
- Ты плохо пристегнулась.
- По-моему, все в порядке.
- Затяни ремень потуже.
- А как же отстегиваться, если начнем падать? Не успею к выходу.
Он засмеялся:
- Глупышка, ты не успеешь ничего понять, если он начнет падать, это
все происходит в секунду, в этом вся прелесть аэроплана: трах - и нет!
- Не пугай.
- Страшно?
- Обидно.
- Выбрались, летим домой - и на тебе?! Ты про это думаешь?
- Конечно.
"Хорошо, если выбрались, - сказал он себе. - Очень хорошо, если все
кончилось, но скорее всего дело только начинается, слишком уж ювелирная
была работа, чтобы отпустить нас просто так. Главное - впереди, только б
скорее началось. Самое страшное в жизни - ожидание, когда сердце тянет, а
душу крутит и жмет; ожидание живет вместе с ощущением бессилия - ужасное
чувство собственной малости; не зря человека заключают в тюрьму и держат
неделями одного в темной камере... Тогда - по прошествии томительных
недель, а то и месяцев - даже следователь кажется посланцем надежды;
полная аберрация представлений, как мало человеку надо..."
В аэропорту - шумном, громадном, многоязычном - Роумэна окликнули.
- Представьтесь, пожалуйста, - Роумэн оглядел человека, который
подошел к нему, неумело сжимая в руке букет красных гвоздик.
- Я Роберт Гилл, меня прислал мистер Макайр, чтобы приветствовать вас
на родине.
- Как это мило, мистер Гилл, познакомьтесь, это моя жена.
- Очень приятно, меня зовут Крис.
- Это вам от мистера Макайра, - сказал Роберт Гилл, протягивая ей
цветы. - А от меня - самые сердечные поздравления.
- Спасибо, - сказал Роумэн, тряхнув руку Гилла, - тронут, Роберт,
сердечно тронут.
- Мистер Макайр просил меня помочь вам, если в этом возникнет нужда.
- Да пока никаких трудностей нет, еще раз спасибо.
- Вы намерены остановиться в Нью-Йорке?
- На несколько дней, чтобы завершить необходимые формальности, я ведь
уроженец Нью-Йорка, поэтому хочу именно здесь обвенчаться. Миссис Роумэн
понравился наш город даже с воздуха, возможно, она захочет поселиться
здесь навсегда.
- О, я убежден, что ей так же понравится Фриско.
- Что это? - спросила Кристина.
Роумэн пояснил:
- Джентльмен так называет Сан-Франциско. Наверняка он с того
побережья.
- Точно, я оттуда! - подтвердил Гилл. - Вот моя карточка, там живут
родители, они будут рады, если вы решите остановиться у них на
