Юлиан Семенов.
Экспансия-II
(роман)
("Позиция" #4)
_____________________________
C книжной полки Вадима Ершова
http://www.chat.ru/~vgershov
Роман
Аннотация
Роман "Экспансия-II" заслуженного деятеля искусств, лауреата
Государственной премии РСФСР писателя Юлиана Семенова является
продолжением романа "Экспансия-I". Оба романа объединены одним героем -
советским разведчиком Максимом Максимовичем Исаевым (Штирлицем). В
построенном на документальной основе произведении разоблачается
реакционная деятельность ЦРУ в развивающихся странах в послевоенный
период.
МАЙКЛ СЭМЭЛ (Лондон, ноябрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
- Вот, посмотрите хорошенько фотографии, - сказал человек, сидевший
напротив Сэмэла в маленьком ресторанчике на Чарингкросс роад. - Это он.
Здесь этот господин снят в профиль, в штатском, видите, с летчиками
эскадрильи "Кондор"? Это и есть мистер Штиглиц... Или Штиблиц... Я не
отвечаю за точность написания его фамилии... Здесь его фото в
Португалии... Кстати, вам знаком человек рядом с ним, который смотрит на
Эсторил?..
- Нет.
- Это Шелленберг, шеф политической разведки рейха, непосредственный
босс Штиблица...
- Когда он был в Португалии?
- До войны. Или в самом начале. Это вам предстоит уточнить, мистер
Сэмэл. Вам, а не мне. А вот наш знакомый в Берлине, в сорок четвертом, тут
он в форме, видите? А эта фотография сделана швейцарскими службами на
границе, в сорок пятом. Тогда он был Бользеном. Видимо, если вас
заинтересует эта тема, целесообразнее всего подавать его именно под этим
именем, тогда будут вовлечены швейцарцы. Их подтверждение - добейся вы
официального запроса властей - крайне ценно для дела поиска этого
господина со свастикой... Ну и, наконец, вот его последнее фото, сделано в
Мадриде, месяц назад. Это все, что я имею, мистер Сэмэл.
- Материал в высшей мере интересен. Благодарю вас. Как вас зовут?
- Скажем, мистер Вестминстер. Или сэр Эдвард. Называйте, как угодно,
я не буду возражать.
- Признаться, я не очень-то люблю людей, скрывающих подлинное имя,
особенно когда они безвозмездно передают "жареный" материал... За
публикацию несу ответственность я, сэр Эдвард.
- Чем может грозить вам опубликование фальшивки?
- Увольнением. Судебным процессом, если я ошельмовал честного
человека...
- Вот видите, мистер Сэмэл... А мне грозит смерть... Не только мне,
но и моей семье, если вы сошлетесь на меня, потому что я теперь живу в
Австрии, но раньше, при Гитлере, сидел в Освенциме... - Человек задрал
рукав: - Видите татуировку? Это мой номер в концлагере. Не думайте, что с
нацистами покончено, мистер Сэмэл. Они затаились. Но они умеют мстить. Вы
их не знаете. Я - знаю...
- Почему вы обратились в мою газету?
- Я обратился не в газету, а к вам.
- Странно. Я ведь не имею имени... Я не так давно начал, я еще не
сделался "звездой", сэр Эдвард.
- Поэтому я к вам и обратился. А главное, я знаю, что у вас нет
семьи. Вы одиноки, мистер Сэмэл, поэтому можете рисковать. Это и побудило
меня обратиться к вам... Вот еще, - он достал что-то из кармана
поношенного, но тщательно выутюженного серого пальто (сшито в талию, по
фасону конца тридцатых годов - широкие лацканы, карманчик, воротник
черного бархата, тоже потерт, но явно не куплено, а заказано у очень
хорошего портного), - я вам и это оставляю, здесь несколько страничек из
архива, связанного с деятельностью Бользена. У наци был прекрасно
поставлен учет документов...
- Кто вы по национальности?
- Австриец. Или натурализовавшийся американец - на выбор.
- Хорошо, я поставлю вопрос иначе: ваше вероисповедание?
- Я католик, мистер Сэмэл... Не думайте, что обижусь, если вы
откажетесь работать с этим материалом. Я буду искать другого журналиста, и
я его найду, обещаю вам... Обидно только, если я потеряю время: этот
Бользен почувствовал, что петля затягивается, и начал действовать. Я не
знаю, в Мадриде ли он сейчас...
- Почему он должен был почувствовать петлю?
- Потому что... Да вы посмотрите архив, поймете... Начали
к р у т и т ь конкретные дела: убийство некоего Вальтера Рубенау и госпожи
Дагмар Фрайтаг...
- Кто именно начал крутить эти дела?
- Мы, мистер Сэмэл, мы, антифашисты.
Сэмэл прочитал пять страниц, сколотых аккуратной маленькой скрепкой.
"Похоже, - подумал он, - удача сама плывет в руки, зачем же отталкивать
ее?"
- Я могу получить ваш адрес? Телефон?
Человек покачал головой:
- Достаточно того, что у меня есть ваш телефон и адрес. В случае
надобности я окажусь рядом.
"Номер его лагерной татуировки - 962412, - подумал Сэмэл, - в крайнем
случае, можно будет выяснить имя. Он прав, отчетность у наци была
отменной... Он мог прийти ко мне еще и потому, что я опубликовал три
материала о Рудольфе Гессе и о них заговорили на Флитстрит... Он прав,
когда говорит о силе наци: все-таки Борман исчез, да и смерть Гитлера еще
надо доказать, не зря же "Мэйл" печатала сообщение, что фюрер скрылся на
подводной лодке, причем якобы плыл через Ирландию..."
- Если этот материал опубликуют, - сказал наконец Сэмэл, постучав
пальцем по страничкам, - и он будет хорошо принят читателем, я должен буду
продолжать поиск. А где я получу дополнительные архивные материалы про
нацистов? Риск - риском, я готов на риск, но, перед тем как начнешь играть
втемную, надо все тщательно взвесить. Вы отказываетесь назвать свой адрес,
я публикую этот материал, читатели запросят продолжения, а что я отвечу?
- Ответите, что идете по следу, - усмехнулся человек. - Почему бы
нет? А я буду рядом... Я в этом больше заинтересован, чем вы, поверьте.
- Если бы вы назвали какого-то третьего человека... Нет, нет, это не
форма гарантии, которую я прошу... Просто в случае успеха материала я бы
обратился к этому третьему и сказал, что хочу вести эту тему и впредь...
- Адрес третьего человека? Что ж, об этом можно подумать. Очень
вероятно, что я дам положительный ответ... То есть наверняка я дам
положительный ответ: в том случае, конечно, если этот материал, - он ткнул
тонким пальцем в фотографии Штирлица, лежавшие на дубовом столике, -
прозвучит так, как ему надлежит прозвучать... Я дам вам адрес и телефон
вдовы Вальтера Рубенау. Вас это устроит?
- Пожалуй.
- Ну вот и договорились.
...Сэмэл проснулся поздно; солнце било в глаза сквозь жалюзи,
веселое, как щенок. Год назад он купил маленькую дворняжку с глазами
персидской княжны. Умна, дрессировку брала с лета: стоило Майклу показать
ей, как надо прыгать через скакалку, Нелли (он дал ей это странное имя)
сразу же повторила его движение - с такой можно в цирк.
Перед тем как идти в редакцию с готовым материалом о Бользене, он
завез Нелли маме: собака не переносила одиночества, скулила; когда он
возвращался, бежала ему навстречу, забрасывая зад, словно грузовик с плохо
отрегулированным развалом колес; только в этом и проявлялась ее
непородистость. Вообще-то, глупое слово в приложении к собакам; породистые
колли жрут своих стареньких хозяек, когда те отдают богу душу, - очень
"породисто", ничего не скажешь.
Сэмэл сладко потянулся, зевнул; подумал о том, что сегодня, если
газета с его статьей хорошо разойдется в розницу, можно сесть за книгу;
правда, чем больше он входил во вкус репортерской работы, тем меньше
оставалось времени на литературу. Все-таки главное дело засасывает,
газетная общность навязывает свой ритм жизни, и, что ни говори, он
прекрасен: в редакции за чашкой кофе, среди грохота пишущих машинок,
бормотания телетайпов, в общении с коллегами ощущаешь всю нежную малость
этого тревожного мира и свою высокую перед ним ответственность.
Сэмэл поднялся с тахты, не надевая трусов (спал голым), прошел на
кухню, посмотрел, что осталось в холодильнике: не густо - пяток яиц,
чуть-чуть масла, ломтик ветчины; на завтрак хватит; надо бы успеть купить
продуктов на неделю, пока не закрыли магазины; присел к столику, открыл
потрепанный блокнот, в который записывал хозяйственные траты, посчитал,
сколько придется истратить на тушенку, яичный порошок, пять упаковок сыра,
пачку кофе, масло и три ломтика ветчины. Покачал головой и начал считать
наново - слишком большая трата; ограничился тремя упаковками сыра и
ломтиком ветчины; вместо тушенки решил взять дешевые куриные потроха:
после крепкой выпивки горячий бульон - истинное спасение. Надо бы
проверить печень, сосет под ложечкой; нет ничего важнее печени - "котел
организма", точнее не скажешь.
Потом он пустил чуть теплую воду, забрался в ванну и десять минут
блаженствовал; вспомнил давешнего собеседника. Интересный старик. В наше
время колоритных людей мало, идет какая-то штампованная продукция, а не
люди. Отчего так? Говорят, раньше в газете значительно быстрее замечали
одаренных репортеров, ждали их публикаций; теперь ждут кратких сообщений,
как одета Джоан - диктор второй программы радиослужбы Би-би-си; не
очень-то даже и вслушиваются в то, что она читает; только когда дают
динамику роста доллара и соответственно падения фунта, кончают болтать,
пить чай или мыть посуду: деньги есть деньги - жизнь, говоря точнее.
Все-таки радио убивает журналистику, оно открывает дверь в любой дом
ногой, снисходительно и властно, причем особых усилий на это и не
затрачивает; материалы читают серые, с л о в а нет, чистая фиксация
фактов. А тут, в газете, надо вертеться пропеллером, чтобы найти изюминку.
О сенсации и говорить нечего, это стало редкостью. Статьи об "угрозе
Кремля", о стычках католиков с полицией, о ситуации в Греции стали бытом,
к этим трафаретам уже привыкли, своих забот хватает; люди все больше и
больше интересуются тем, что происходит на Острове, слишком много
нерешенных проблем.
Поэтому-то Сэмэл так искал сенсационные материалы, паблисити для
журналиста прежде всего: знакомился с замшелыми историками, которые
рассказывали забытые страницы биографий писателей, художников и актеров.
Кстати, про художников читают меньше, особенно интересуются актерами,
потому, видимо, что каждый человек в душе актер; все мы играем дюжину
ролей одномоментно, поди иначе проживи, вмиг сомнут.
Сэмэл вылез из ванны, докрасна растерся жестким полотенцем, потом
вернулся на кухню, включил плиту, поставил сковородку, разболтал в воде
яйца, сделал омлет, заварил кофе и включил радио; он называл его
"мусоропроводом", держал на кухне, на подоконнике. Вспомнился отчего-то
диск русского певца Вертинского - совсем недавно поступил в продажу в
цикле "Голоса минувшего". Там была прекрасная песня "Как хорошо проснуться
одному в холостяцкой постели". "Действительно, - подумал Сэмэл, - всего
одна строка, а сколько в ней высокого смысла. Бедная мама, она мечтает,
чтобы я женился. А я не женюсь, ни в коем случае не женюсь. Я не смогу
тогда сидеть на кухне голым и мечтать, о чем хочется; я должен буду гнать
самого себя с утра и до вечера - еще бы, семья. Конечно, я люблю мамочку,
но какая мука сидеть у нее в гостях и выслушивать ее советы; старики
все-таки несносны, живут своими представлениями, считают нас детьми,
