безопасности, чтобы мир мог противостоять Гитлеру!
Громыко с улыбкой вспомнил, как на приеме, когда он был еще послом в
Вашингтоне, а не представлял Советский Союз в Организации Объединенных
Наций, встретился с Уоллесом. Тот поинтересовался: "Отчего господин посол
один, где миссис Лидия?" Громыко ответил, что жена приболела, мигрень,
раскалывается голова.
Назавтра в восемь утра комендант посольства позвонил на квартиру
посла:
- Андрей Андреевич, извините, что отрываю вас от работы, но тут
пришел какой-то Уоллес, сидит в приемной, говорит, что он вице-президент и
принес Лидии Дмитриевне лекарство. Что с ним делать?
"Какой-то Уоллес" - вице-президент Соединенных Штатов - ночью после
приема заехал к своему лечащему врачу и попросил у него самое хорошее
лекарство от головной боли для миссис Громыко; в семь пятьдесят утра
пришел в посольство с упаковкой пилюль от мигрени.
После того как Громыко, спустившись к Уоллесу, поблагодарил его и
угостил кофе, тот задумчиво сказал:
- Знаете, чем больше я думаю о будущем послевоенного мира, тем больше
убеждаюсь, как много зависит от позиции Вашингтона и Москвы. Наши правые
полны предубеждений против вашей страны... Когда я рассказывал им, что
ваши ведущие ученые, писатели и артисты имеют значительно большие
заработки, чем народные комиссары и высшие руководители страны, надо мной
посмеивались. Когда я заметил, что русский социализм гарантировал всем
национальностям равные права, меня стали обвинять в приверженности к
коммунизму. А когда я заявил, что ваша культурная политика и просвещение
совершенно блистательны и что женщина на практике, а не на словах,
получила равные права с мужчинами, у наших правых начались форменные
корчи... Я сейчас готовлю заявление о том, что лишь Соединенные Штаты и
Советская Россия могут гарантировать мир на земле - после нашей общей
победы над Гитлером. Я непременно скажу об этом во всеуслышание, но не
думаю, что правая банда мне это простит... Увы, в этой стране, особенно на
юге, есть свои фашисты, которым Рузвельт стоит поперек горла...
Слова Уоллеса оказались пророческими: правые не пустили его в Белый
дом на второй срок, п о д в е д я к Рузвельту с в о е г о Трумэна -
первое звено в тайном заговоре реакции против великого президента.
Громче всех Уоллеса травил в прессе Игорь Касини, сын последнего
царского посла в Америке. Он и его брат Олег (тот был модельером в
Голливуде, одевал первую леди) славились громкими скандалами; сплетники,
они постоянно вращались в с а л о н а х; не пропускали ни одного приема у
Громыко. Игорь подвизался в "Херальд трибюн", писал в разделе "Светские
новости". Однажды после того, как он оболгал кого-то из крепких
бизнесменов в своей статье (писал хлестко, но как-то исподтишка, слишком
уж злобствуя, - впрочем, такая манера нравится лавочникам и неудачникам от
искусства), его схватили люди обиженного, обмазали дегтем и обсыпали
перьями.
Громыко очень потешался, когда редактор газеты, рассказав ему эту
историю, изумленно заключил:
- И ведь знаете, что сделал, проказник? Другой бы тайком прибежал
домой отмываться, так нет! Этот - в дегте и перьях - пришел в редакцию и
радостно воскликнул: "Снимайте меня! Вот что значит честно служить делу
свободы информации!" И умолил напечатать его фотографию! Каково?! Или я
чего-то не понимаю, или времена меняются: даже позор превращен в
рекламу...
Встречаясь с Игорем Федоровичем Стравинским, посол любил слушать, как
тот увлеченно рассказывал о Рахманинове. Генеральный консул в Нью-Йорке
Федяшин познакомил их; Рахманинов, уже тяжело больной, приехал говорить о
том, что после войны намерен возвратиться на Родину: "Грежу Россией, сны
про нее вижу. Если не дождусь победы и умру, завещаю похоронить себя в
свинцовом гробу, чтобы потом перевезли в Новгород"... Познакомился
Рахманинов с Федяшиным в ноябре сорок первого года, когда переслал в
советское консульство четыре тысячи долларов: "Это единственный способ,
каким я могу выразить мое сочувствие страданиям народа моей родной
земли..." Рахманинов именно тогда рассказал о письме Ванды Тосканини,
дочери великого дирижера, вышедшей замуж за пианиста Владимира Горовица:
"Концерт моего отца и мужа в Лос-Анджелесе в пользу русских воинов
возбудил большой интерес публики, и полагают, что доход составит около
двадцати тысяч долларов. Сумма огромная для такого города, как
Лос-Анджелес...".
Громыко всегда помнил, сколько грусти было в глазах Стравинского,
когда тот сказал:
- Мне порой тычут: "Эмигрант, эмигрант"... А ведь я из царской России
уехал-то, мне наши салонные традиционалисты руки выламывали, а никакие не
комиссары. Да разве мне одному?! Почему Дягилев свой балет создал в
Париже, а не в Санкт-Петербурге?! Все потому же, Андрей Андреевич, потому
же: самодержавие, православие, народность, не смей искать, делай, как
прежде, попроще да попривычней... Хоть Победоносцев и умер к тому времени,
а все равно его крыла были распростерты над несчастной Россией... Труден
путь художника. Голгофа...
...Громыко пролистал свое расписание на следующий день: беседа с
американским представителем в ООН Джонсоном, встреча с дирижером Сергеем
Кусевицким (подружились еще два года назад в Вашингтоне),
пресс-конференция, затем составление отчета о сегодняшнем и завтрашнем
заседаниях; судя по всему, предстоит сражение; спустя полтора года после
разгрома Гитлера у его союзника Франко появились могущественные
покровители; если отбросить в сторону словесную шелуху, станет ясно:
постановка "испанского вопроса" явно нежелательна для большинства его
коллег по Совету Безопасности.
Приехав в здание ООН, понял, что его предположения правильны,
особенно когда выслушал речь английского представителя сэра Александра
Кадогана:
- У правительства Соединенного Королевства нет сведений о каких-либо
германских военных преступниках или нацистских лидерах, которым было бы
предоставлено убежище в Испании. Мы не можем чем-либо подтвердить недавно
сделанные в газетах заявления, будто нацистский генерал Фаупель находится
в Испании и возглавляет какое-то иберийско-американское учреждение.
Посольство Соединенного Королевства в Мадриде сообщило в январе, что
нет никаких доказательств того, что немецкие ученые в Испании занимаются
научно-исследовательской работой, относящейся к разработке новых методов
ведения войны, и у нас нет в настоящее время сведений, которые
подтверждали бы такое утверждение. Союзные миссии в Мадриде следят за
немецкими техническими специалистами в Испании, и если бы последние
занялись нежелательной деятельностью, то об этом, по всей вероятности,
стало бы известно. В действительности большинство находящихся в Испании
немцев ведут спокойный и скромный образ жизни.
Я не могу признать, что обвинения, которые до сих пор были выдвинуты
против испанского правительства, подтверждают существование угрозы миру,
нарушения мира или акта агрессии, и поэтому не считаю, что было бы
правильно требовать сейчас коллективного разрыва дипломатических
отношений. Исходя из только что мною сказанного, я также не считаю, что
такой шаг был бы благоразумен.
Я уже указал, что в Испании что-то делается для искоренения немецкого
влияния. Это делается по настоянию наших дипломатических миссий, которые
внимательно следят за всеми действиями испанского правительства и
постоянно оказывают на это правительство давление, требуя выполнения им
своих обязательств. Если бы эти миссии были отозваны, то немцам в Испании
было бы предоставлено свободное поле деятельности, и у нас не было бы
возможности за ними следить.
По всем этим причинам я не могу голосовать за резолюцию, внесенную в
Совет Безопасности представителем Польши.
Громыко выступил сразу же после Кадогана в своей обычной манере -
суховатая сдержанность и доказательность каждого положения:
- Господин Кадоган пытался доказывать, что обращение польского
правительства и тот сигнал тревоги, который это правительство подает,
являются будто бы необоснованными и что положение в Испании якобы не
представляет никакой угрозы для дела мира и безопасности. И далее делается
вывод, будто Совету Безопасности незачем предпринимать какие-либо
практические шаги в связи с обсуждением этого вопроса.
Я позволяю себе решительным образом не согласиться с подобными
утверждениями и постараюсь показать, насколько такие утверждения не имеют
ничего общего с действительностью. Я позволю себе остановиться на трех
главных вопросах, с моей точки зрения требующих рассмотрения в связи с
обращением правительства Польши: во-первых, на природе режима Франко,
во-вторых - на вопросе внешней политики Франко во время второй мировой
войны и, в-третьих, на вопросе о том, что продолжение существования режима
Франко действительно представляет угрозу миру и безопасности.
Вряд ли кто-либо из членов Совета Безопасности возьмет на себя
смелость отрицать фашистскую природу режима Франко. К каким бы методам
камуфляжа ни прибегал Франко после полного разгрома его покровителей и
друзей - Гитлера и Муссолини, эти жалкие попытки не могут ввести в
заблуждение мировое общественное мнение. Для всех, кто хочет видеть вещи
такими, какими они являются на самом деле, существующий в Испании режим
был и продолжает оставаться фашистским со всеми характерными для такого
режима атрибутами.
Невозможно подписываться под международными актами, призывающими
добиваться искоренения остатков фашизма, и в то же время мириться с
существованием фашизма в Испании. Невозможно быть последовательным, если в
одно и то же время принимать меры к уничтожению остатков фашизма, например
в Германии и Италии, и спокойно допускать существование фашизма в Испании.
Смысл выступлений господина Кадогана сводится к тому, что будто бы
можно, не нарушая Устава, в одно и то же время вести борьбу за искоренение
фашизма и не обращать внимания на наследие Гитлера и Муссолини, каковым
является режим Франко. Если это называется логикой, то тогда нужно
договориться о том, чтобы логику и здравый смысл называть абсурдом.
Перехожу к вопросу о внешней политике франкистского режима во время
второй мировой войны.
В настоящее время на свет появилось много документов, вскрывающих
отношения Франко с гитлеровской Германией, документов, которые ранее были
скрыты от общественного мнения мира. Теперь эти документы стали достоянием
общественности. Они лежат, в частности, на столе Международного трибунала
в Нюрнберге. В числе этих документов имеется донесение гитлеровского посла
в Мадриде Шторера от 10 августа 1940 года, в котором изложены условия,
выставленные Франко для немедленного вступления в войну на стороне держав
"оси". Уже 11 ноября 1940 года тот же Шторер сообщил в Берлин, что министр
иностранных дел Испании подписал испано-германское соглашение о вступлении
Испании в войну.
Громыко постоянно чувствовал на себе пристальный, тяжелый взгляд
американского представителя Джонсона, который тщательно прижимал к уху
наушник синхронного перевода. В кулуарах Громыко разговаривал с ним
по-английски, язык знает отменно, помнит наизусть почти всего Роберта
Бернса; однако на такого рода заседании, представляя ко всеобщему сведению
позицию Советского Союза, говорил по-русски, неторопливо, обстоятельно,
сдерживая понятное волнение, - только на щеках появились два едва заметных
