Когда генералы разрешили опубликовать оба эти письма и ознакомить
народ с текстом ноты государственного секретаря США Хэлла, в стране
разразился взрыв: так еще никто и никогда не смел говорить с аргентинцами.
Адмирал Сторни был снят, на его место назначили генерала Альберто
Жильбера, а пост министра внутренних дел занял ультраправый генерал Луис
Пелингер, который сразу же обрушился на левых, загнал в подполье
коммунистическую партию; не скрывая, высказывался в поддержку нацистов и
их "героической борьбы против мирового большевизма"; провел закон о
контроле над средствами массовой информации. Генерал метался, как слон в
лавке, наводил террор; Перон в это время был в тени, отошел в сторону,
посиживая в кафе "Дель Молино" напротив Конгресса и в маленьких барах на
улице Флорида, прислушиваясь к тому, что говорят люди, - по традиции
именно в этих местах аргентинской столицы вызревало общественное мнение.
Когда генерал Рамирес начал формировать свой кабинет, полковник Перон
мягко отклонил предложение войти в него и начал кампанию за избрание
генерала Фарелла вице-президентом, оставаясь его адъютантом и ближайшим
помощником; Фарелл в то время стал министром обороны.
Перон продлил начатые ранее, до переворота еще, контакты с ФОРХА
("Фронтом радикальной ориентации аргентинской молодежи"), созданным
группой молодых интеллектуалов, философов, писателей и экономистов еще в
тридцать пятом году. Молодые люди требовали сохранения верности идеям
Иригойена, но добавляли к его доктрине "социальной справедливости"
экстремистские пункты, содержавшие резкую критику империализма - как
британского, так и "североамериканского колосса", - но не с марксистских
позиций, а с тех, которые весьма и весьма смыкались с демагогией
Муссолини.
Следствием конспиративных встреч Перона с радикалами явилось
опубликование в столичной газете "Ла Пренса" сообщения некоего анонимного
чилийского журналиста о том, что три тысячи шестьсот офицеров Аргентины
считают своим истинным каудильо не президента Рамиреса и не генерала
Фарелла, а именно полковника Перона. Это произвело впечатление
разорвавшейся бомбы. Перон напечатал опровержение: "Я служу армии и
родине, у меня нет и не было никаких персональных амбиций".
Генерал Рамирес, исполнявший обязанности президента, отправил ему
благодарственное письмо: "Так и только так может поступать истинный
патриот Аргентины!"
Слово генерала не разошлось с делом: Перон был назначен министром
труда; странное и, по аргентинским понятиям того времени, не престижное
назначение было, тем не менее, истинной победой Перона: он получил под
свой контроль триста тридцать тысяч филиалов профсоюзных организаций по
всей стране, соединив, таким образом, г о л о в ы ФОРХА с руками "Всеобщей
конфедерации труда".
...В конце сорок третьего в Боливии тоже произошел переворот;
правительство возглавил Вильярроэль; незадолго до переворота в
Буэнос-Айресе была зафиксирована встреча одного из друзей Вильярроэля с
Пероном. Соединенные Штаты открыто объявили о том, что в Латинской Америке
начинается аргентинская экспансия, подогреваемая изза рубежа;
военно-морские силы США остановились у берегов Уругвая в непосредственной
близости от Аргентины; в Вашингтоне не скрывали подготовки к тому, чтобы
арестовать все золото Аргентины в американских банках.
(Именно в это время Ева Дуарте сошлась с подполковником Анибалом
Франсиско Имбером; именно он представил ее своему шефу, генералу Доминго
Мартинесу, возглавлявшему инженерный аппарат армии, а до того он был одним
из начальников полиции. Ева совершенно очаровала генерала, и тот разрешил
Имберу, руководившему отделом почт и телеграфов, подписать указ,
предоставлявший сеньорите Дуарте особые привилегии на радиостанции
"Бельграно".
После этого она переехала в еще более роскошный апартамент на улицу
Посадас, 1567, - как раз напротив радиостанции; в случае экстренной
необходимости выход в эфир мог быть обеспечен в любое время суток...
В эти же дни она познакомилась и подружилась с писателем Франсиско
Хосе Муньос Аспири, тесно связанным с факультетом философии и литературы;
вместе начали готовить цикл радиоспектаклей о выдающихся женщинах мира.)
Пятнадцатого января сорок четвертого года в городе Сан Хуане
произошло страшное землетрясение, тысячи людей остались без крова. Перон
обратился к актерам, писателям и художникам Аргентины с просьбой собраться
на фестиваль в Луна Парке: "Все сборы от фестиваля должны пойти нашим
сестрам и братьям в Сан Хуане! Мы - аргентинцы! Мы - общность! Если мы не
поможем себе, нам не поможет никто!".
Здесь, на фестивале, он и встретился с Евой Дуарте; через два дня
Перон приехал в студию, где работала Ева, на радиостанции "Бельграно". В
прессе появились первые фотографии, на которых Перон и Ева были вместе.
Затем он съехал со своей квартиры на улице Ареналес, где жил с молоденькой
медичкой, и переселился в тот дом, где этажом выше жила Ева. Писатель
Муньос Аспири - по представлению Перона - был назначен директором
управления пропаганды в министерстве информации.
Именно он, Аспири, и внес предложение выдвинуть Перона кандидатом в
президенты Аргентины на предстоящих выборах.
Директор жандармерии генерал Фортунато Дживанони пригласил Перона к
себе в ставку:
- Полковник, это правда, что актриса Ева Дуарте посещает вас в
министерстве труда?
- Истинная правда, - ответил Перон, помолодевший за эти недели на
десять лет, подобранный, улыбающийся, со светящимися глазами. - Она
посещала меня там и будет посещать, потому что она борется за права
женщин, а я - за права армии.
- Вы считаете, что это хороший пример для офицеров?
- Да, если они имеют таких же подруг, как великая актриса Ева Дуарте.
И он отправился в Сенат, где выступил в защиту феминисток,
требовавших предоставления женщинам права участвовать в выборах.
Выдающиеся актрисы страны, писательницы и художницы немедленно поддержали
полковника.
Не скрываясь, Перон поддержал фильм по сценарию Алехандро Касона, в
котором Ева играла главную роль, получив за это немыслимый гонорар -
пятьдесят тысяч песо!
(Неизвестно, какую сумму уплатила Ева Дуарте своему другу,
натурализовавшемуся немцу, члену НСДАП Людвигу Фрейде, но именно тогда она
приобрела у него маленький отель по улице Теодоро Гарсия, 2102.)
Все эти месяцы Ева работала день и ночь, выпуская радиоспектакли о
выдающихся женщинах мира: тут была и Анна Австрийская, и госпожа Чан
Кайши, и Сара Бернар, и Элеонора Дузе, и, наконец, леди Гамильтон.
А когда по просьбе Евы ее старый приятель Оскар Николини получил
назначение - опять-таки с подачи Перона - на пост директора почт и
телеграфа, армия поднялась на дыбы.
Перон, тем не менее, стоял на своем.
Армия отказывалась утвердить это назначение.
Тогда Перон отрекся от всех своих должностей и вышел из
правительства.
Капитаны генерального штаба подняли части столичного гарнизона и
окружили его дом. Ева и Перон успели выйти черным ходом на улицу: там их
ждал автомобиль Людвига Фрейде, он вывез их в свой маленький замок на
острове в курортном местечке Тигре.
В Буэнос-Айресе трудно сохранить тайну: на остров прибыл шеф полиции
столицы Аристобуло Миттльбах и арестовал Перона, отправив его в заключение
на остров Мартин Гарсиа.
В тот же день Ева вернулась в Буэнос-Айрес и поселилась у своей
подруги - актрисы Пьерины Далесси. Именно оттуда, на машине испанской
певицы Кончиты Пикер, она отправилась на фабрики столицы, в рабочие
окраины, в студенческие общежития; позже к ней присоединился руководитель
профсоюзов холодильной индустрии анархист Чиприано Рейес; назавтра сотни
тысяч рабочих, причем самых бедных, собрались на Пласа де Майо; множество
людей пришли без рубашек. "Вы, безрубашечники, - воскликнула Ева, -
являетесь армией Перона! Он пришел, чтобы дать вам права, труд и счастье!"
С площади она отправилась на радиостанцию "Бельграно" и повела оттуда
репортаж о происходящем на Пласа де Майо. В тот же день Перон был
освобожден и прибыл в дом правительства; оттуда - уже в качестве нового
руководителя страны - он вместе с Евой отправился в имение Сан Николас к
доктору Роману Субица, будущему министру иностранных дел. Через неделю он
бракосочетался с Евой; ни один журналист на церемонию не был допущен; акт
подписал Хуан Антонио Ордиалес, будущий директор "Комиссии по вопросам
собственности немцев и японцев" в правительстве Перона.
Следом за этим Перон отправился в турне по стране - приближались
выборы; все ключевые посты заняли его сподвижники; однако исход дела
решали голоса аргентинцев.
И когда Перон впервые вышел к микрофонам для того, чтобы произнести
речь в качестве претендента на пост президента Республики, и Ева стояла
рядом с ним - двадцатичетырехлетняя женщина с умом опытного политика, - он
почувствовал растерянность, а "безрубашечники", собравшиеся слушать
человека, который должен дать им труд, хлеб и свободу, напряженно ждали
его программу.
А он стоял у микрофонов, и перед глазами проходила его жизнь, и
сквозь прекрасное лицо Евы, которая теперь постоянно была с ним, где бы он
ни находился, он вспоминал и свое детство в Патагонии, и Рим, и немецких
друзей и слышал свои слова восторга по поводу их побед над большевиками, а
после он вспомнил, каким ударом для него было крушение Гитлера под
Сталинградом, а потом был Курск, когда он как военный историк понял
неизбежность краха третьего рейха, - воистину, война есть продолжение
политики иными средствами, - а после он видел кадры хроники о штурме
Берлина. И тут он осознал, что в нынешнем мире, в сегодняшней ситуации он
не сможет сказать ни одного слова в поддержку разгромленных друзей,
наоборот, он должен отдать их на заклание, и говорить сейчас следует
совсем не то, что было написано на тоненьких листочках людьми из его
предвыборного штаба, но то именно, чего ждут "безрубашечники"; лишь
выиграв их, можно будет подумать о прошлом, а сейчас следует жить будущим.
И Перон, отложив листочки с написанным текстом, заговорил о том, как
богата страна и как беден народ, как бесправны неграмотные, женщины,
юноши, сколь могучи силы олигархии, именно она парализует любое начинание,
связанное с попытками улучшить жизнь крестьян; он называл болезни
общества, которые были понятны всем, и призывал покончить с ними тем
способом, который известен ему одному; он говорил о том, что лишь реализм
должен отличать настоящего политика: "Мы не боимся контактов с тем миром,
который неприемлем, - я имею в виду Россию. Если народ хочет, мы установим
с ней дипломатические отношения, пусть все убедятся воочию, что между
американским империализмом, британским колониализмом и русским
большевизмом нет особых различий, наш путь, аргентинский, свой, особый,
приведет нас к победе, пусть только мне поверят!"
Рев толпы, столь похожий на шум прибоя, был ответом ему. И еще -
напряженная, какая-то осторожная при всей ее открытой ослепительности -
улыбка Евы...
ШТИРЛИЦ (Игуасу, ноябрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
Когда индеец уснул - а он мужественно боролся со сном почти до самого
рассвета (раннего, весеннего, ноябрьского, многокрасочного), - Штирлиц,
