После окончания срочной службы Перон был направлен в офицерскую
школу. Здесь под руководством немецких инструкторов он не только проходил
курс наук, но и написал цикл статей, а также перевел с немецкого ряд глав
для инструктажа солдат. Ему, в частности, принадлежал авторизованный
перевод главы о том, как надо мыть руки: для солдат это было весьма важно
- новобранцы приходили из маленьких деревушек, где личная гигиена была
неизвестна, жили в п о л е, мылись редко. Вот она, проблема Аргентины -
вопиющая, немыслимая в первой четверти двадцатого века! (Именно в это
время в маленькой деревне Ла Унион у Хуаны Дуарте родилась младшая дочь
Ева - "незаконная", как и Перон.) Сталкиваясь каждый день с теми
негативными явлениями, которые не могли не ранить его сердце, Перон
увлекся самоанализом, прочитал множество переводных книг, в первую очередь
немецких; это научило его искусству говорить с солдатами - без комплексов,
доходчиво, но в то же время зажигающе. Тогда же он увлекся атлетизмом и
боксом - эпидемия пришла из Соединенных Штатов; дрался отважно. Когда
молодой англичанин переломил ему нос на ринге, Перон долго разглядывал
себя в зеркале, а потом улыбнулся своему изображению, - он теперь нравился
себе еще больше: то, о чем говорили немецкие инструкторы (шрамы на лице,
столь угодные офицерской чести, - зримые признаки отваги), сделалось ныне
явственным, каждый мог сказать, что перед ним настоящий офицер, боксер,
эталон бесстрашия.
Затем он вступил в аристократический "Жокей клаб де Буэнос-Айрес" и
сразу же зарекомендовал себя блистательным наездником...
Поступление в Высшую военную школу было делом вполне логичным, он сам
пробил себе дорогу.
Получение диплома отмечали в столичном районе Л а Бока, в царстве
песни и танго, в кабачке настоящих портеньяс'. Там он познакомился с
семнадцатилетней преподавательницей игры на гитаре Аурелией Тизон. Друзья
звали ее Потота, - пожалуй, единственная испанка в этом итальянском районе
столицы, рыжая, стремительная, Потота была душой здешней молодежи;
восьмого января двадцать шестого года она была помолвлена с Пероном.
_______________
' Так в Аргентине называют жителей Буэнос-Айреса.
(Восьмого января этого же года в автомобильной катастрофе погиб отец
"незаконной" Евы Дуарте. Его официальная жена Эстелла Крисолиа запретила
матери Евы и "незаконным детям" проводить их родного, хотя и
"незаконного", отца в последний путь. Хуан Крисолиа, мэр района,
мучительно посредничал между своей сестрой и матерью детей, которых так
любил покойный, дав им свое имя. Человек, который тогда утешал маленькую
Еву, стал ее наставником, а потом сделался советником и "серым кардиналом
перонизма", был Мойсес Лебензон, сын эмигранта из Херсона.)
Пятого января двадцать девятого года Аурелия Тизон стала сеньорой
Перон.
(Двадцатого января того же года Ева Дуарте переехала а Буэнос-Айрес -
ей тогда было десять лет - и поселилась у своей сестры на улице Рок
Васкеса, - сегодня она переименована в улицу Мойсеса Лебензона.)
Именно в это время среди военных зрел заговор против либерального
правительства Ипполито Иригойена.
Поначалу, мальчиком еще, в Патагонии, Перон - как и все пеоны в
округе - поддерживал концепцию политического мэтра аргентинского
радикализма, вызревшего на идеях французской революции и потаенного
антиамериканизма.
Иригойен требовал гарантий основных прав человека; настаивал на
необходимости соблюдения "моральной чистоты" аргентинской жизни, выступал
против коррупции (открыто) и против помещичьей олигархии (сдержанно),
поддерживал право рабочих-ремесленников на создание профсоюзов и на
забастовки; повторял, что аграрная реформа необходима, дабы позволить
землевладельцам (не помещикам) объединяться для совместного использования
сельскохозяйственных машин и продажи сельскохозяйственного продукта
непосредственно самими производителями и - что самое главное - выступал за
национализацию нефти и наиболее крупных мясобоен.
При этом он настаивал на реформе армии, которую и вознамерился,
наконец, провести в девятьсот тридцатом году.
Армия, являющаяся государством в государстве, не могла, естественно,
быть безучастной к предстоящим событиям, и если солдаты и капралы
выступали за предложение президента, то верхушка - генералитет, связанный
незримыми узами с земельной олигархией и владельцами нефти, крупных
мясобоен, британским капиталом, - выступала, совершенно понятно, против
всего того, на чем настаивал президент.
Капитан Перон, назначенный для продолжения службы в генеральный штаб,
был вовлечен в антиправительственный заговор генерала Хосе Урибуру -
выученика прусской школы (с детства, как и Перон, генерал получил от своих
немецких наставников сильнейшую инъекцию ненависти по отношению ко всем и
всяческим "марксистам", "социал-демократам" и "коммунистам"). При этом
нужно отметить, что и жена Перона, и его тесть были активными членами
радикальной партии Иригойена, так что капитану приходилось соблюдать
конспирацию, таясь не только от своих коллег, но и от семьи, - психическая
нагрузка не из легких.
Риск, которому он подвергался, окупил себя; сразу же после свержения
Иригойена и прихода к власти военных Перон сделался личным секретарем
министра обороны. Вскоре же (поработав два месяца военным следователем в
специальной комиссии) капитан Перон был направлен в качестве профессора в
Высшую военную школу Аргентины. Получив звание майора, он одновременно
становится адъютантом начальника генерального штаба.
Именно там, в Высшей военной школе и генштабе, он написал свои книги
"Восточный фронт первой мировой войны", "Ряд вопросов военной истории" и
"Анализ некоторых аспектов русско-японской кампании 1904-1905 годов".
Наиболее примечательной была работа, посвященная вопросам военной
теории, потому что именно в этой книге Перон впервые превознес концепцию
немецкого генерала фон дер Гольца о "вооруженном народе".
(В этом же, тридцать пятом году Ева Дуарте поселилась в отеле на
Кажао, между улицами Сармьенто и Кориентес, чтобы по вечерам принимать
участие в спектакле, который давали в театре на улице Карлоса Пелигрини;
т о л к а л ее в театр известный певец Агустин Магальди; старик, он видел
в молоденькой девушке не столько талант, сколько характер, это, он
полагал, - дорогого стоит; актером, тем более сейчас, когда появился
кинематограф, может стать каждый; из десяти отснятых дублей вполне просто
выбрать подходящий, а вот устремленный, яркий характер полуребенка Евы
Дуарте, характер совершенно определенный, да еще в той стране, где место
женщины было заранее определено в детской и на кухне, - это редкость куда
большая, чем талант лицедейства.)
Не опираясь на факты, трудно утверждать что-либо с полной
определенностью, но некоторые исследователи, как, например, Джозеф Пейдж в
своем двухтомном труде "Перон", опубликованном издательством Ксавьера
Вергара в восемьдесят четвертом году в Барселоне, Буэнос-Айресе, Мехико и
Сантьяго-де-Чили, утверждают, что, когда Перон получил назначение на
работу в Чили, - а было это в тридцать шестом году, он уже стал
подполковником, "теньенте коронель", - именно там, в пригородах
Вальпараисо состоялся первый контакт между секретной службой рейха и
молодым военным из Аргентины.
Впрочем, этому посылу возражают другие исследователи, которые
связывают факт выдворения Перона из Чили с тем, что левое правительство
страны не хотело терпеть у себя дома человека, открыто выражавшего свое
негативное отношение к республике и ее политике, приближавшейся в чем-то к
позиции "Народного фронта" республиканской Испании.
Но Перона, вернувшегося в Буэнос-Айрес в тридцать восьмом году, мало
тревожили эти обвинения: в санатории умирала его молодая жена от рака
почек.
Похоронив р ы ж у ю, которая так была к нему привязана, Перон купил
машину и отправился в путешествие по бескрайней Патагонии. Он проехал
через Вьедму, миновал Барилоче, жил в Андах, спустился к океану, изъездил
всю Огненную землю и лишь в тридцать девятом году, накрутив двадцать тысяч
километров, вернулся в Буэнос-Айрес.
(Именно в этом году Ева Дуарте объявила о своем намерении выйти замуж
за кавалера Франсиско Де Паула.)
Семнадцатого февраля тридцать девятого года подполковник Перон отплыл
в Европу на борту итальянского трансатлантического лайнера "Конте Гранде",
осуществлявшего рейсы между Европой и Латинской Америкой.
С июля тридцать девятого по конец мая сорокового года Перон проходил
тренировку в альпийских подразделениях итальянской армии. Здесь, в Европе,
он наблюдал, как Гитлер вошел в Варшаву, оккупировал Бельгию, Голландию и
Францию; именно здесь он вкусил то, чего так недоставало его стране, -
жесткого, хрусткого п о р я д к а. Однако между п о р я д к о м и "новым
порядком", провозглашенным фюрером, была огромная разница, в которую
посвящали только избранных, кому безусловно верили; Перона тогда еще
только и з у ч а л и.
Рожденного в стране, где население было по своей сути
интернационально, - громадная волна русских, югославских, английских,
еврейских, немецких, украинских эмигрантов врастала в Аргентину легко:
страна словно бы растворяла в себе пришельцев; не внуки даже, а дети
эмигрантов теряли родной язык за три, от силы пять лет, становясь
настоящими аргентинцами, даже распространенное сочетание букв "лл"
произносили как "ж", нигде в мире так не произносят, определишь человека
сразу, тайна какая-то, - Перона не могли не коробить расизм Гитлера, его
слепая ненависть к славянам, болезненный антисемитизм, брезгливость по
отношению к неграм. "А там недалеко и до отторжения цветных, а ведь
мамочка - индианка, разве можно так, кто на свете добрее мамочки, нежнее
ее и умнее?!"
Когда он поделился этими своими мыслями с полковником итальянской
армии Карло Алигьери, тот посоветовал:
- А вы не обращайте внимания на то, что вас ранит. Вы берите то, что
нравится. Вам ведь нравится что-то в том эксперименте, который начали мы,
фашисты, дети великого дуче Бенито Муссолини? Вам не может не нравиться
то, что мы покончили с безработицей, прекратили изматывающую душу болтовню
в парламенте, а вместо этого создали вертикальные профсоюзы, подчиняющиеся
лишь логике и озарению руководителя? Вам не может не нравиться, что мы
заставили рабочих стоять у станков, а не болтаться по улицам под красными
флагами бунтовщиков? Вам не может не нравиться, не спорьте, и то, что мы -
благодаря этому - прессингу - построили для рабочих больницы, которых у
них раньше не было, повысили им заработную плату и подняли социальную
страховку. Вы возразите мне: "Да, но они поплатились за это потерей
политических свобод!" И я вам отвечу, что они поплатились правом на
болтовню и забастовки. Но их жен и детей интересует не болтовня, а жилье,
хлеб, оливковое масло и кофе. И они это получили. При этом мы ограничили
аристократов, контролируем банки, даем рекомендации промышленникам. Все
это ныне в наших руках, подполковник, в руках дуче и Движения. И служим мы
не кому-нибудь, а нации. Вот так-то. Что же касается несколько
аффектированного отношения Гитлера к славянам и евреям, то это с годами
пройдет, уверяю вас. Как и всякое молодое государственное образование,
рейх понял, что антисемитизм есть вполне понятное для всех людей
объединяющее начало, вы же католик - не правда ли? - а инквизиция именно
