Машка почти и не слушал его. Что-то он загрустил, опечалился. Малина
напевал какую-то песенку (что-то типа: "А я сидю на заборе, а я сидю и пою а
пара таваи а валасатые нохи..." Далее в песенке шла речь о том, что вот,
мол, у тебя уже и дети выросли, "и у всех волосатые ноги", а я, дескать, все
сидю да пою...), Шина развлекал близняшек байками про своего приятеля из
какого-то Богом забытого совершенно города... Магадан-на-Уфе, короче, где-то
так... ах да, из Владимира, из Владимира, с которым они вместе как-то целый
год успешно боролись с трезвостью, и который писал ему теперь какие-то
специальные письма с рефреном "необходимо добавить"... Кто еще?.. Густав
молчал в основном, тихо наяривал проигрыватель ("Tatjana Iwanowa singt
Russische folklore und Zigennerlieder"), а Ибрагим, до безобразности уж
пьяный, икал и веселился сквозь туман:
"Этого человека зовут "Сегодня в мире"!"
Ну, вот таким примерно образом и подвигалось торжество, посвященное
таинствам брака. Каждый выступил с каким-нибудь сольным заходом, иногда
удачным, иногда - не очень. Ибрагим отрубился, Новость тоже что-то круто
закосел, да и у всех, впрочем, глаза уж плавали в яичном дезальянсе.
Проводили Густава. Пели всякие песни - от "Любо, братцы, любо" (могучим
хором) до "Оды к радости" Бетховена, которую премило исполнила Фанни,
довольно клево побрякивая на фоно. Безуспешно пытались разбудить Ибрагима,
чтобы тот продемонстрировал собравшимся свой коронный номер - "Брачный рев
марала", но увы...
Никто впоследствии не помнил уже толком, кому же первому пришла в
голову эта мысль. "Да-а... - говорили все (только это и помнили), - это было
бы круто... а что, давайте?.. Кайф, кайф, ребята!.." Короче, кто-то (
кажется, все-таки это была Фанни) предложил - вернее, просто кинул идею, что
хорошо бы организовать сейшенок, такое, знаете, небольшое шоу с глотанием
шпаг и раздачей слонов, для чего требуется немедленно напрячь Машку, как
обладателя огромной мужской силы, и который, в принципе, может, ребята, если
не будет валять дурака... ну, ребята, он может, вообще-то, при желании,
динамить красиво и фирменно, самоотводов не принимать, а в случае
необходимости даже применить к нему третью степень устрашения, и вообще,
конечно же, всем нужно постараться, чтобы было здорово и круто.
Впрочем, Машку уламывать не пришлось, ему эта мысль даже понравилась, и
он сразу согласился, заявив, что их дело - найти точку, а он всегда в форме.
"Молодец, - похвалила его Фанни, чмокнув в бороду. - Я знала, что ты
старый партизан, а не маленький кокетка".
На удивление, нашлась даже точка, а нашла ее все та же Фанни - просто
позвонила знакомой тетеньке, заведовавшей каким-то маленьким ДК, и тут же
сходу договорилась.
"Если бесплатно, то хоть каждый день приезжайте", - сказала заведующая.
"Четверка первачей", как обозначил их Шина (то есть: Машка, Фанни, Таня
и Малина), смылась в другую комнату, дабы, не теряя драгоценного времени,
набросать сценарий, остальные тоже подсуетились: мужики отправились в
маркет, чтобы затариться дополнительно спиртным, близняшки, правда, ничего
такого не делали, но тоже - бегали, прыгали, стояли на ушах... - тоже, в
общем, как бы поддерживали общий кайф.
Ну, а покуда они готовятся, дорогой читатель, я расскажу тебе сказку.
ПЕРЕВОРАЧИВАЙ!
(В бумажном оригинале след. кусок печатается вверх ногами - прим.
автора.)
Жил-был бомж.
Был он, как уже сказано, бомжем, и не было у него ни денег, ни порток,
зато елда была до кишок.
И жила-была девочка Фанни.
Была она, как уже сказано, девочка, и не было еще в ее активе тех
сугубо женских атрибутов, как то: полна пазуха цицек, полна задница порток,
но во всем ее теле уже играла отважная музыка.
Долго ли, коротко ли, а и встретились они однажды в чистом поле. И
подумал бомж тогда: "Вот ведь какая вкусная дамочка гуляет, воздухом грудь
укрепляет. Ничего вкуснее не видывал".
И говорит ей: "Хороша!"
И говорит ей: "Мне, - говорит, - члены ваши очень симпатичны".
Но послала бомжа Фаничка туда, откуда он больше не возвращался, и где
он до сих пор, а возможно, был там и гораздо раньше, чем она его послала.
Вот и сказке конец.
БОЕВЫЕ ИСКУССТВА ШАО-ЛИНЯ
Машка вылезает на сцену. Прикид: замотан он в какой-то балахон
(кольчуга?), покрытый с головы до пят, как рыба чешуей, слоем значков и
медалей. Морда залеплена густой мыльной пеной, словно бы он изготовился
бриться - и точно: держит он в руке опасную бритву, мерцающую в свете рампы
кровавым пламенем (подсветка: алые, багровые тона). Следом - скромно так, в
уголочек, - проступают Таня и Малина. Таня - в зеленом пиджаке, в узких
клетчатых траузерах, в стоптанных кедах и с коком радужной волосни на
макушке. Малина - голый по пояс, рука татуирована пацификом, а из одежды
есть на нем - покрывают нижний ярус белые вельветовые портки. Держит он в
руках свистающую флейту, за спиной скрипка; Таня же увешана перкуссией из
пустых пивных банок, на которых она весьма искусно выбивает нечто
маршеобразное маленькими пионерскими палочками.
Сцена: декорация выполнена без особой помпы, в стиле почти домашнем.
Деревянный табурет в центре. В углу - железная скрипучая койка. Мужик,
возлежащий на койке спиною к зрителю, в ватнике до колен и в желтых
резиновых сапогах ниже, - на мужике (роль его исполнил Новость) с функцией
статической фигуры настоял Малина, он же предложил для него единственную
фразу: "Как хорошо мне, бесполому, на пружинном матрасе" - которую тот, в
итоге, так и не успел произнести. Далее. Задник сцены оформлен в виде стены
жилого помещения: обклеен какими-то коричневыми обоями, окно, частью
аккуратно разбитое, с туманной перспективой... Юрий Алексеевич, рисованный в
регалиях на фоне космического агрегата, напоминающего приблизительностью
письменный прибор. Два рисунка детских акварелью (натурально детских -
исполнены они сынишкой Тани и Малины): первый называется "Клоун и пять
червяков в яблоке" (можете представить себе), второй без названия, а
изображены на нем самолет с звездою на хвосте и пожарная машина,
занимающиеся, как можно понять, перетягиванием каната (из сопла самолета
торчит кусок пламени, из выхлопа машины пружинит дым...) - чувствуется нечто
обреченно-физкультурное в этом фантастическом запечатлении... И наконец,
имеют место быть на стене множество портретов и фото замечательных людей.
Среди них: Рита Хейворт, Мэрилин Монро, Ширли Темпл, Тони Кьюритс, Марлон
Брандо, Стен Лорел, Паташон, радикальный сан-францисский политик Тимоти
Лири, писатели Олдос Хаксли, Эдгар По, Оскар Уайльд, Тарзан Джонни
Вейсмюллер, физик Альберт Эйнштейн, шансонье Эдит Пиаф, типолог Карл Юнг,
танцовщик Фред Астер, оружейник Том Микс, композитор Карлхайнц Штокгаузен.
Зал. На стене висит огнетушитель. Больше, вроде, ничего тут не висит.
Лишь выделяются незакрашенные проплешины от портретов бывшего руководства.
Зал относительно вместительный, гулкий. По ночам здесь маршируют призраки
аплодисментов, а днем приходит скучный оформитель и выводит зубным порошком
строгие лозунги и здравицы.
Таня и Малина - оглядывают зал. Вроде, довольны.
"Только бы красная свитка не появилась", - вздыхает Таня.
"Хоп! Хоп!" - Огромный Машка с грацией грубого шута, как бы в виде
проминажа, исполняет нечто среднее между "Танцем с саблями", танцем живота и
разминкой дворового каратиста.
Публика... Да, надобно б ее сначала обозначить.
Сидят тут уже частью знакомые и друзья (большей частью), разные это
люди: студенты, музыканты, просто кайфовальщики и системные девочки - этих
всех трудно выделить из общего котла (спектр от порванных штанин до
фирменных троек), роднит их, разве что, огонь неравнодушия в глазах и
непринужденность поведения. Милая девочка Фанни стучит копытами, разносит
"Фанту" и бутерброды с колбасой на подносе... Шоу Машки называется "БОЕВЫЕ
ИСКУССТВА ШАО-ЛИНЯ" - странное название, да? - что, возможно, и послужило
причиной того, что в зал диссонансом просочилась куча людей посторонних, не
из нашей толпы: тут и квазиматрос - лох в тельнике, а также, под эгидой
тетеньки-заведующей, - пара орденоносых пенсионеров, ну и прочая пузатая
мелочь в виде юношей с синими кулаками и с лицами, не омраченными тенью
мысли.
Итак, публика... Впрочем, что же там говорит Машка?..
"Итак, публика... - говорит Машка, утирая пену с лица и сразу же теряя
сходство с Дедом Морозом. И бритву он успел куда-то деть. Скорбен ныне лик
его, и наглости - поубавилось. - Вам ли говорить, друзья мои, - молвит он,
простирая длани к первым рядам, - как важна для художника любовь
народная..."
"Да, да, - кивают в ответ друзья из первых рядов. - Давай, Маша! Знаем.
Любим мы тебя, Маша..."
"Подобно тому, как водка... - продолжает Машка (при слове "водка" в
рядах зрителей происходит движение, и лица кулачных юношей впервые озаряются
проблеском мысли). - Подобно тому, как водка сама по себе не может вызвать
ощущение кайфа..."
"Ну, это еще как сказать", - мычит из угла лох в тельнике.
Машка оживляется.
"Нет, нет, - говорит он, с этой минуты обращаясь как бы исключительно к
лоху. - Водка, друг мой, да и вообще спиртное, сама по себе кайфа, повторяю,
вызвать не способна. А почему? А потому. Пьющий водку получает кайф только
от общения! И даже пьющий в одиночку, в темную, - и тот в процессе пития
непременно вынужден изображать себе общение, собеседника. Водка ценна тем,
что снимает условности, преграды в общении, в контакте между людьми, и
облегчает получение кайфа от общения. Киряющий же тупо, без собеседника,
даже мнимого, - тот человек, напротив, не просто не получает этого самого
кайфа, а он просто-напросто жалок! Он жалок, он подобен размазанному по
стеклу насекомому, он болен, вял и неприятен сам себе, он мрачно отрубается,
он едет в ригу и у него нет будущего... Итак, что я хочу сказать? Я хочу
сказать, что всякий художник, творец - подобен пьющему водку. Ему
необходимо, жизненно необходимо общение! Необходима обратная связь, отдача и
любовь, и понимание. А без этого он болен. Он болен, и у него нет
будущего..."
Машка аж вспотел в своей боевой чешуе, но улыбался победительно, и
глаза его разъезжались от радости. В зале слышались смешки. Лох, видимо,
неудовлетворенный пируэтом Машкиной мысли, лишь крякал в своем углу, а
вскорости куда-то смылся - может, похмеляться.
"Машка, ты б для начала что-нибудь рассказал народу о себе-то, а?" -
высказал пожелание кто-то из публики, кажется, Шина.
"Ну... что о себе? - удивился Машка. - Что о себе говорить?"
"Ну, что-нибудь".
"Не понял".
"Ну, по анкете что-нибудь".
"А-а... по анкете... Ну, что по анкете?.. Возраст - критический, рост -
не знаю, голос - сопрано (вру) - контрабаритон... Зовут меня на самом деле
Саша, а не Маша, фамилия моя - БОгаев, а не БУгаев, как тоже почему-то
думают многие, а между тем тут разница большая, потому что Бугаев, как
известно, происходит от слова "бугай", то есть "бык", а Богаев - от слов
"Бог" и "Ева"... Еще вопросы будут?"
"Как вы оцениваете ваш стиль?"
"Стиль зависит от запаса красок, которые даны внешне, как говорят
научные работники, и объективно".
"Ну, а в каких рамках ты поешь?"
"В рамках поют канарейки", - отвечал Машка под смех.
"На эстраду не хочешь?"
"Петь "Кисель в иллюминаторе", "Миллион пьяных рож"? Увольте".
