седенький-еврейский дедушка в черной старомодной шляпе и таком же пальто,
засеменил к упавшему мотоциклу, кряхтя опустился на одно колено и прижал к
себе голову своего незадачливого стража. Дюжий парень, затянутый в черную
кожу, стал всхлипывать на его плече, а он гладил его кудрявую голову,
совсем, как своему внуку. Выглядело это все нелепо и комично, как в
еврейском анекдоте, но поверьте мне, вместо того, чтобы рассмеяться, я чуть
не заревел в голос. Потому что такое можно увидеть только в еврейском
государстве, непохожем на все остальные. И до своих последних дней я никогда
не забуду этой картины: плачущий солдат, ушибший плечо, и глава государства,
утешающий его, как дедушка.
Над Атлантическим океаном. Высота - 306ОО футов.
Как разрешить ближневосточный конфликт? Как примирить арабов и евреев?
Вы знаете как? Кто-нибудь знает?
Можно с ума сойти, когда каждый день об одном и том же пишут все
газеты, кричит радио, да и в телевизор заглянешь - не станет легче. Будь я
не евреем, я бы только за то, что они отнимают у меня столько времени, не
дают спокойно жить на земле, возненавидел бы лютой ненавистью и арабов, и
евреев и пожелал бы им вместе провалиться - с глаз долой!
Дипломаты уже много лет на этом деле имеют свой кусок хлеба. Громыко и
Киссинджер когда-нибудь выколют друг другу глаза. Америка с одной стороны, а
Советский Союз - с другой всаживают в это проклятое Богом место, как в
бездонную бочку, миллиарды денег и черт знает сколько оружия. Все, кто
только может, подливают масла в огонь. А решением проблемы и не пахнет, и
каждый, как цыганка, гадает, что произойдет там в ближайшее время.
И если вспыхнет война, то когда? И если вмешаются великие державы, то
будет ли третья мировая война? А если будет, то применят ли атомное оружие и
взорвут к чертовой бабушке весь земной шар, совершенно забыв, что все
началось из-за того, что какие-то арабы и какие-то евреи не могли поделить
маленькую Палестину.
Я не дипломат. Я не Киссинджер и, тем более, не Громыко. Я - простой
человек, и мое имя, Аркадий Рубинчик, ровным счетом ничего не говорит
мировому общественному мнению.
А зря.
Под моим продырявленным немецкой пулей черепом залегают не совсем уж
прямые извилины, и по ним, если нет других забот, пробегают иногда довольно
интересные мысли. Потому что я - наблюдательный. У меня острый глаз. И это
отмечали не раз еще в Москве мои постоянные клиенты из Дворянского гнезда -
писатели и художники, которых в СССР совсем не зря называют инженерами
человеческих душ.
Дипломаты сидят за круглыми столами, смотрят друг на друга и, кроме
очков и лысин, ничего не видят. Я же хожу по земле и, если меня ничто не
отвлекает, наблюдаю жизнь. И должен вам заметить, делаю порой весьма
любопытные наблюдения.
Конечно, я не могу сказать, что я знаю, как разрешить ближневосточный
конфликт. Но, живя в Израиле, правда, не очень долго, я кое-что успел
заметить, и это наводит меня на размышления.
Вот вам две сценки, которые я видел собственными глазами. В обоих
случаях были и евреи, и арабы, и никакого конфликта я не обнаружил, а скорее
всего, наоборот. Поэтому не поленитесь выслушать. Заодно это обогатит ваши
знания о жизни в такой, ни на что не похожей стране, как Израиль.
Представьте себе на минуточку Иерусалим - город, который весь остроен
из желтоватого камня и поэтому при определенном освещении кажется золотым.
Из этого камня продолжают строить и сейчас, и арабы в своих белых платочках
с черными жгутами на голове таскают обтесанный песчанник и складывают стены
все новых и новых домов. Потому что Израиль живет надеждой: понемногу все
евреи съедутся сюда, и понадобится множество квартир. Поэтому арабы строят,
а евреи не спешат ехать, и тысячи готовых квартир стоят пустыми.
Но разговор сейчас не об этом.
Арабы работают вручную, самым примитивным образом. Песок таскают в
брезентовых ведрах, камень - на собственном горбу. Движутся медленно, как
сонные мухи. Командует ими еврей. Сабра. Десятник, очевидно. Молодой, в
шортах и сандалиях. Волосатые ноги, волосатая грудь. Выражение лица -
никакого.
Сабра - это бывший еврей. Точнее, человек, родившийся от евреев,
приехавших в Палестину. От нормального еврея он отличается полным
отсутствием еврейских качеств. Как-то чувства юмора, мягкости,
сентиментальности, живости ума. Что же он приобрел взамен этих качеств,
знают только еврейский Бог и отдел пропаганды бессменно правящей партии
МАПАЙ.
На стройку приехал грузовик-самосвал с точно таким же саброй за рулем.
Как будто оба отштампованы на одном конвейере. Грузовик привез песок для
бетономешалки и высыпал целую гору не в том месте, которое облюбовал для
него сабра-десятник.
Оба сабры - шофер и десятник - стали выяснять отношения. В отличие от
евреев, им не понадобилось долгих предварительных пререканий, чтоб взалкать
крови. Обменявшись парой слов, они ринулись, как бизоны, друг на друга. Один
- схватив тяжелый молот, коим арабы дробили камень, другой - подняв
увесистую глыбу желтого песчанника, коим облицован наш золотой Иерусалим.
Еше миг - и треснут черепа, и хлынет фонтаном кровь. Еврейская кровь!
Драгоценная, хотя бы потому, что ее так мало осталось на этой земле.
И тут на обоих сабр прыгнула и повисла на плечах и руках целая куча
арабов. В своих белых платочках с черными жтутами, в рваных, до земли,
хламидах. Повисли, загалдели по-арабски, хором, наперебой, как стая птиц. Я
не знаю арабского, но по голосам понял, что эти арабы умоляли двух очумевших
евреев не драться и не проливать крови. Еврейской крови, которой так мало
осталось.
Они развели евреев в разные стороны, своими спинами отгородили друг от
друга, уговорами и ласковыми прикосновениями рук остудили вспышку гнева.
Конфликт был исчерпан. И мне в этот момент очень остро захотелось, вы
знаете, чего? Чтобы Киссинджер и Громыко сидели на моем месте и все это
видели. Мне было бы очень любопытно спросить потом их мнение. Другой случай.
Стена Плача, как известно, еврейская святыня, и я, упаси Бог, не
собираюсь смеяться или кощунствовать над этим. Потому что я уважаю чувства
верующих, какому бы Богу они ни молились. и тем более, когда речь заходит о
евреях.
Стена Плача, насколько мне известно, это все, что осталось от
разрушенного две тысячи лет тому назад Храма Соломона. Я могу себе
представить, какой это был грандиозный храм, если только уцелевшая часть -
высотой в пять человеческих ростов и выложена из обтесанных, конечно,
вручную базальтовых глыб, каждая из которых весит не одну тонну.
Тысячи лет лежат эти камни друг на друге, без цемента, скрепленные
своей тяжестью, и тысячи лет евреи тянутся сюда и самозабвенно молятся,
изливая Богу все, что накопилось на душе. А так как веселого у евреев
испокон веков было мало что вспомнить, то отсюда и понятно, почему эти камни
назвали Стеной Плача.
Евреи - народ поголовно грамотный, и поэтому разговаривают с Богом не
только устно, но и письменно. Мужчины и особенно женщины излагают в
письменном виде свои заботы и огорчения, свои скромные житейские просьбы и,
аккуратно сложив записочку вчетверо, приносят к Стене и засовывают в щели
между древними глыбами. Считается. что так ближе к Богу. вернее дойдет до
него. Каждый день сотни, тысячи таких записок пропихивают кончиками пальцев
в священные щели евреи со всего света. Годами. Десятилетиями. И я как-то не
задумывался, какой умопомрачительной емкости должны быть эти щели, куда
запихиваются тонны бумаги, и всегда остается свободное место для новых
записок.
Однажды, лунной ночью, я гулял по Старому городу, пустынному и от этого
совсем похожему на волшебные декорации к "Тысяче и одной ночи". На
запутанных кривых улочках встречались порой лишь военные патрули: медленно
бредушие израильские парни с автоматами на ремне, тоже очарованные
таинственным дыханием древности.
Я вышел к Стене Плача. Только тяжелые камни громоздились высоко к небу,
к двурогому месяцу, и их шершавые тесаные бока золотились в лунном свете. На
меня снизошло просветление. На какой-то миг в моей безбожной душе
шевельнулось некое подобие религиозного чувства. Я мысленно увидел своих
далеких предков, как они без всяких машин укладывали многотонные глыбы и
возвели здесь прекрасный храм, равного которому не было до него и после.
Я стоял и размышлял, растроганный почти до слез, и поэтому не сразу
заметил людей, направлявшихся к Стене. Это были арабы, судя по платочкам на
головах. В руках они держали длинные железные прутья и, подойдя к Стене,
рассыпались вдоль нее и со скрежетом стали шуровать этими прутьями между
древними камнями. Сотни белых мотыльков вспорхнули с камней и замелькали в
лунном свете. Они летали, кружились, подхваченные холодным горным ветерком,
дующим здесь ночами. Новые и новые горсти белых хлопьев извлекались,
выдергивались из каменных щелей железными прутьями, и скоро все пространство
перед Стеной напоминало снегопад, а еще вернее - еврейский погром, когда в
воздухе носится пух из вспоротых перин.
Но мой ужас быстро улетучился, как только я сообразил, что это не пух
летит, а записки, засунутые евреями между камнями, в надежде вернее достичь
божьего слуха.
Арабы с крючьями были рабочие Иерусалимского муниципалитета и совершали
свою еженощную работу: очищали Стену, выковыривали из щелей бумажки. Чтоб
назавтра тысячи других евреев нашли свободное место в камнях, куда можно
сунуть заветное послание.
Извлеченные из Стены бумажки стаями веселых мотыльков кружились и
плясали над моей головой, и холодное дыханье Иудейских гор поднимало их все
выше и выше, пока они не таяли в лунном свете. И казалось, что небо
поглощает их, что они, действительно, уходят туда, куда посылали их евреи.
Я уже не злился на арабов за кощунственное вторжение в сказку. Они сами
вошли в нее как волшебники, как добрые гномы, чтоб помочь еврейским мольбам
и просьбам добраться туда, куда следует.
Это была идиллия. И я с болью в душе подумал: почему жизнь так не
похожа на сказку.
Почему ближневосточный конфликт пытаются решить в Нью-Йорке и Женеве, а
не догадаются расставить столы мирной конференции на площади перед этой
Стеной, и чтоб все делегаты увидели евреев и евреек, сующих записки в щели,
и ночной дозор арабов, возносящих эти записки к Богу.
Над Атлантическим океаном. Высота - 306ОО футов.
Всему свое время. Надо вас немножечко развлечь. А что лучше может
позабавить двух уважаемых мужчин, чем то, что сейчас называют сексуальными
проблемами.
Я проблем никаких ставить не собираюсь. Просто потреплемся всласть,
языками почешем.
Но это не просто истории про баб. Это часть моей биографии, и поэтому
вы узнаете кое-какие пикантные подробности из жизни простого советского
парикмахера Аркадия Рубинчика. А поскольку советский человек, как ни
вертись, никуда от политики не может спрятаться, то все, что вы дальше
услышите, будет иметь и политический оттенок, и чуть-чуть социальный, и,
если хотите, даже исторический. Потому что каждый из нас - частица народа,
а народ, как завещали классики марксизмаленинизма, - творец истории.
Я эти формулировочки назубок знаю, потому что все парикмахеры нашего
треста были стопроцентно охвачены политическим просвещением и каждый год
зубрили все те же самые цитаты из Маркса и Ленина. После работы, вечерами. И
от всего этого осталось одно ощущение - зверски хочется спать. Но на
