страна, родина всего прогрессивного человечества? На самолет. Современный
авиалайнер. Обтекаемой, самой модной формы. И все у этого самолета такое же,
как у его капиталистического собрата. Как, скажем, у французской "Каравеллы
" или у американского "Боинга". И крылья стрелой, и хвост - только держись,
и фюзеляж-сигара. На одно лишь ума и силенок не хватило - мотора не
поставили. И вот взвалили эту алюминиевую дуру на плечи трудящихся, те
кряхтят, качаются, но держат, не дают упасть на землю. А начальство победно
орет на весь мир: "Смотрите! Летит!" И все делают вид, что верят:
действительно, мол, летит. От земли оторвался и весь устремлен вперед, к
сияющим вершинам. А как же иначе? Не поверишь - научат. Для того и Сибирь у
нас с морозами. Одна прогулка под конвоем - и всю дурь из башки выдует. Еще
как заорешь вместе со всеми: "Летит! Летит! Дальше всех! Выше всех! Быстрее
всех!" Вот так, брат Рубинчик, летим мы в светлое будушее, без мотора, на
желудочных газах. Рухнем, много вони будет.
И через зеркальце косит на меня еврейские глазки:
- Вашему брату, Рубинчик, этой вони достанется больше всех и в первую
очередь. Сомневаюсь, чтоб вы уцелели.
Над долиной реки Рейн. Высота 28500 футов.
Постойте, постойте. Что объявили по радио? Мы приближаемся к Берлину?
Господи, скоро Москва!
Жаль, что под нами сплошные облака. Ничего не видно. А то я бы непрочь
посмотреть на Берлин сверху и увидеть сразу Восточный и Западный. Редкий
случай, когда одновременно видишь и социализм, и капитализм. И Берлинскую
стенку. Вы думаете, отсюда можно разглядеть, если б не было облаков?
С этим городом у меня связана одна история, которая случилась не со
мной, а с одним моим знакомым, который, к сожалению, умер и похоронен в
Западном Берлине. Хотя отдал он Богу душу в Восточном. История очень
поучительная, и вы не пожалеете, что потратили еще немного времени, слушая
меня. Тем более, что скоро Москва, и конец вашим мукам: вы избавитесь и от
меня, и от моей болтовни.
С немцами у меня свои счеты. Осыпьте меня золотом, я бы в Германии жить
не стал. То, что они сделали с евреями и, в частности, почти со всеми моими
родственниками - достаточный повод, чтоб не пылать к ним любовью. Этим я
отличаюсь от многих евреев из Риги, которых немцы объявили чуть ли не
соотечественниками и предложили им свое гражданство из-за их, видите ли,
близости к немецкой культуре. В Риге когда-то было несколько немецких
гимназий, и уцелевшие от немецких газовых камер евреи-рижане почувствовали
себя очень польщенными, что их в Германии посчитали своими. И полетели из
Израиля туда как мухи на мед, предав память своих близких за пачку немецких
марок, которые считаются самой устойчивой валютой.
Не только рижане, но и кое-кто из евреев-москвичей, не имевших чести
вырасти в сфере немецкой культуры, также сунулись туда. Правда, с черного
хода. Не очень званые. Но приперлись, и их не выгнали. Евреям хамить в
Германии не принято. После Освенцима и Майданека, после газовых камер и
крематориев это считается дурным тоном, и немцы демонстрируют вежливость.
Пока хватает терпения.
Иногда не хватает. Тогда вылезают клыки.
Один скрипач московской школы - а лучшей аттестации не нужно -
потолкался немножко в Израиле, стал задыхаться от провинциализма и махнул в
Германию. Там он пошел нарасхват, концерт за концертом, газеты воют от
восторга, прекрасная вилла на Рейне, немецкая чистота на улицах, денег -
куры не клюют. Поклонников и поклонниц - хоть пруд пруди. Немцы любят
музыку, ценят хорошего исполнителя.
Наш скрипач то во фраке, то в смокинге стал порхать с одного приема на
другой, с банкета на банкет. И все зто в лучших домах, среди сливок
общества. Свой человек. Он - дома.
Однажды на каком-то приеме он нарвался: ему указали, кто он есть.
Элегантная дама, то ли баронесса, то ли графиня, высоко отозвавшись о его
мастерстве, во всеуслышание сказала:
- Подумать только, что еще совсем недавно наши родители делали из кожи
ваших родителей абажуры для ламп. Ах, я смотрю на ваши талантливые руки и
вижу кожу с них на абажуре в моей спальне.
Наш скрипач вспылил: "Антисемитизм! Фашистские происки!" А ему вежливо,
даже с улыбкой:
- Шуметь можете у себя в Израиле. Здесь вы в гостях. Никто вас сюда не
звал.
Все это я знаю из первых рук, с его слов.
Вы думаете, он в гневе уехал из Германии? Побулькал, побулькал - и
остыл. Играет как миленький, услаждает тонкий немецкий слух. И только порой
у него дрогнег рука со смычком. Когда увидит наведенный на него из публики
театральный бинокль. Ему все кажется, что владелец бинокля с вожделением
гурмана рассматривает кожу его рук, прикидывая и примеряя, подойдет ли она
для сумочки его жене.
Веселенькая история. Но это все так, для аппетита. То, что я собираюсь
вам рассказать, имеет отношение не к скрипачу, а к дантисту. И то, и другое,
как вы знаете, еврейские профессии. Но если скрипачи принесли нашему народу
мировую славу, то смею вас заверить. с дантистами все наоборот. и они
навлекут на нас большие несчастья.
Я не люблю дантистов. Евреев и неевреев - безразлично. Это - жуткая
публика, враги человечества. Они эксплуатируют нашу боль и, как мародеры,
сдирают последние сапоги с трупов. Они вздули цены до небес, наживаются,
жиреют на наших несчастьях, и кажутся мне международной мафией, ухватившей
за горло все население земного шара. За исключением грудных младенцев.
Если у вас заныли зубы, то есть два выхода с одинаковым результатом. Не
пойти к дантисту, значит - умереть с голоду, потому что ничего в рот не
возьмете. Пойти, значит, с вылеченными зубами загнуться от истошения, потому
что жевать будет нечего, все деньги забрал дантист.
Когда я прохожу по улице и вижу на доме табличку "дантист", у меня
делается гусиная кожа и начинаются галлюцинации. В моем воображении
обязательно возникает большая паутина, и в центре ее - мохнатый
паук-дантист, под заунывное гудение бор-машины высасываюший последние гроши
из несчастной мухи-клиента.
Клянусь вам, я не встречал среди дантистов нравственных людей -
профессия накладывает свою печать. В Америке - это страшилища, каких свет
не видывал. Если там начнут бить евреев, а этого ждать недолго, то начнут с
дантистов.
Даже в Советском Союзе, где медицина бесплатная, и поэтому грабить,
казалось бы, некого, они умудряются делать немалые деньги. И как только
начался выезд в Израиль, ринулись толпами, заглатывая бриллианты, чтоб
проскочить таможенный досмотр. А если бриллианты не умещались в желудке, то
их запихивали в специально изготовленные полые зубные протезы и всю дорогу
ничего не жевали, чтоб случайно не подавиться драгоценным камнем.
Для дантиста капиталистическая страна - Клондайк, золотые прииски. В
СССР так никогда не развернуться, всю жизнь клевать по мелочи. А там...
Там вырвал зуб - сто долларов в кармане, можно целый день не вылезать
из борделя.
Так говорил, сверкая глазами, мой знакомый дантист, которого мы назовем
Аликом. Это было в Москве, незадолго до отъезда. Он сходил с ума от
предвкушений. Нетерпеливо, как застоявшийся конь, ждал визы, чтоб, наконец,
вырваться из проклятого советского быта в блистательную Европу, загребать
деньги лопатой и гулять, гулять по самым злачным местам, познавая сладкую
жизнь не по фильмам, а наяву.
Как вы понимаете, в Израиль Алик заглянул только на минуточку -
убедиться, что это не совсем то, о чем он грезил. Сделать копейку можно, но
тратить где?
Он ринулся в Германию. Так как он не из Риги, а из Москвы, то въехал
полулегально. В Берлин. Потому что туда легче. Все же фронтовой город, как
его называют в газетах. И, как вы догадываетесь, не в Восточный Берлин. Там
же коммунисты, а он от своих, московских, еле вырвался. Приехал Алик в
Западный Берлин. Сверкающий неоновыми рекламами, с ломящимися от добра
витринами, с лучшими публичными домами Европы. В настояшую жизнь, как он ее
понимал. И бегал по городу, разинув рот и выпучив глаза. Пробивал себе вид
на жительство и вид на частную практику, заранее облизываясь. Потому что
вот-вот должна была начаться настоящая жизнь: вырвал зуб - сто долларов в
кармане: целый день не вылезай из борделя.
Носился, носился наш Алик по Берлину и вдруг свалился с гнойным
аппендицитом. Жена кинулась с ним в больницу. Не берут. Кто заплатит? А
деньги нужны большие. Они в другую - то же самое.
И вот по сверкающему неоном городу, мимо богатейших витрин и лучших в
Европе публичных домов возила жена впадающего от боли в беспамятство Алика
из одной больницы в другую. и везле перед ним захлопывались двери. Деньги
вперел! Никаких сентиментов. А где гуманность? Клятва Гиппократа?
Алик взвыл:
- Буржуи! Загнивающий капитализм! Человек человеку - волк!
Слабеющим голосом велел он жене мчаться через стену в Восточный Берлин,
к коммунистам. Там - гуманизм. Там меньше неона, пустые витрины, нет
публичных домов. Зато там человек человеку - друг, товарищ и брат. Там -
бесплатная медицинская помощь.
В Восточном Берлине Алика положили на операционный стол, даже не
заикнувшись о деньгах. Жена благодарно рыдала, убедившись в несомненных
преимуществах социализма. Сам Алик, приходя в сознание, растроганно шептал:
- Пролетарии всех стран, соединяйтесь!..
Пока окончательно не уснул под наркозом. Он так и не очнулся. Слишком
долго коммунисты проверяли его документы у Бранденбургских ворот, -
наступил перитонит, и никакие усилия врачей Восточного Берлина спасти его не
могли. Он скончался на бесплатном операционном столе, и так же бесплатно
труп передали через стену на Запад, где его и похоронили в кредит, обременив
вдову долгами...
Очень жаль, что сплошные облака под нами. Интересно взглянуть на оба
Берлина с такой высоты. Один, говорят, выглядит очень мрачно, почти без
огней, а второй сверкает, переливается неоном. Его называют витриной
свободного мира.
Севернее города Берлина. Высота 30000 футов.
Господи, Боже ты мой! Каких только евреев не бывает на свете!
Прогуляйтесь по Тель-Авиву или еще лучше - по Иерусалиму, посмотрите по
сторонам, загляните в лица встречным. Да зачем в лица? Посмотрите, как они
одеты, какие украшения носят. Да, наконец, какой у них цвет кожи?
Нам, которые всю жизнь свою прожили черт знает где, но не со своим
народом, всегда казалось, что портрет типичного еврея - это длинный, а для
пущей красы, горбатый нос, темные, курчавые волосы и оттопыренные уши.
Размером, конечно, поменьше, чем у слона, но побольше, чем, скажем, у Коли
Мухина.
Так вот, таким представляли себе еврея мы, люди без роду, без племени,
да еще карикатурист уважаемой газеты "Правда" Борис Ефимов (по секрету могу
сообщить: тоже еврей, и настоящая его фамилия, которую юмористы называют
девичьей - Фридлянд), а также самые заурядные антисемиты. И все очень
заблуждались.
Только в Израиле я узнал, как в действительности выглядит еврей. И
узнал я вот что: еврей никак не выглядит. Потому что нет еврейского типа.
Есть сто типов, и все разные, как народы, среди которых евреям приходилось
жить из поколения в поколение. Что это была за жизнь - это другой вопрос, и
мы его не будем сейчас касаться.
Еврейка из Индии - как родная сестра Индиры Ганди. И глаза такие же, и
цвет кожи, и в такую же ткань завернута сверху донизу - это у них
называется сари. И бриллиантик вколот вместо мочки уха в крыло ноздри. Может
быть, у Индиры Ганди бриллиантик на несколько каратов покрупнее. Но разве в
