вешали? Правда. публично не орали с трибун, не вопили на плошадях. Так нам
же этого и не нужно. Нам потрепаться бы всласть, позлословить, душу отвести.
В своей компании, за рюмашечкой. шепотком. Зачем глотку драть - она у нас
казенная, что ли?
Скажу более: наш парторг Капитолина Андреевна в узком кругу такое про
Хрушева рассказывала - закачаешься. Правда, после того, как его сняли.
Ну скажите мне откровенно: в том же Израиле или в Америке люди рвутся
на демонстрации, мешают уличному движению, публично скандалят - ну, и что
же они за это получают? Думаете, чего-нибудь добиваются? Шиш. Только
охрипнут, потеряют время и очень довольные, что воспользовались свободой,
расходятся по домам. А правительство остается на своем месте и ноль внимания
на их вопли, только посмеивается в кулачок. Потому что министров назначают
не уличные демонстранты и снимают их тоже не они. Как в СССР, так и во всем
мире, совсем другие людишки в эту игру играют.
А толпе дают цацку, такую игрушечку, именуемую свободой: на, забавляйся
и не лезь, куда не надо. В России, поверьте мне, хоть честнее. Никаких тебе
игрушек, а по принципу: всяк сверчок знай свой шесток, или всякому овощу
свое время. То есть сиди и не рыпайся, и веди себя, как следует быть. А не
то... Сами знаете, не маленький: можно в Сибири задницу остудить -
прекрасное лекарство.
И что же мы имеем?
А имеем мы вот что: в Нью-Йорке вечером носа на улицу не высунешь, сиди
взаперти и смотри в цветной телевизор, как полиция грузит в амбулансы
зарезанных чудаков, рискнувших-таки высунуть свой нос.
А что мы имеем в Москве? Гуляй себе всю ночь до самых до окраин, на
каждом углу постовой, дежурные патрули прохаживаются по кварталам,
дружинники дуют за ними, и ты так надежно зашишен, что лаже можешь пьяным
уснуть на мостовой. и тебя, в худшем случае, увезут, болезного, под белы
рученьки в вытрезвитель и там умоют, почистят, уложат под свежие простыни, а
утром вернут все документы до последнего и домой отпустят к соскучившейся
семье.
Вот я вас спрашиваю: где больше порядку и где понастояшему так вольно
дышит человек?
Как пишут в научных журналах: комментариев не требуется.
Севернее города Малый Ярославец. Высота 2400 метров.
Жаль, что мы с вами еше до отлета не были знакомы, я бы вам показал
картинку с выставки. Примерно за час до того, как мы поднялись в воздух, в
Нью-йорский аэропорт прибыл самолет из Рима. Битком набитый советскими
евреями. Не так давно сам был в их шкуре, таким же рейсом прилетел из Рима в
Нью-Йорк. Со своим барахлом под мышкой, измятый, пожеванный после всех
мытарств в Израиле и в Италии, и с точно такой же сумасшедшей надеждой на
Америку как последнее пристанище для обалдевшего еврея.
Скажи я им, что возврашаюсь в СССР, они бы меня порвали на части. Сочли
бы идиотом или советским агентом. Поэтому я даже не подошел, а стоял в
сторонке и наблюдал: вдруг увижу знакомое лицо? Таких не оказалось. Публика,
как я воспринял на слух, все больше из Одессы и Киева. Очень устали и очень
возбуждены. Знаете, кого они мне напомнили? Жертв кораблекрушения, которым
посчастливилось доплыть из последних сил до незнакомого берега. И теперь
стоят они, мокрые, продрогшие, сбившись в кучку, и лупят глаза. Счастливы,
что добрались до твердой земли. Но какая она, как встретит их - не знают. И
поэтому нервничают. Не говорят, а кричат.
Еше чуть-чуть - и начнется истерика, забьются в припадке.
Ведь уже проливали они слезы. прощаясь с Россией. седели и старились на
глазах, когда с кровью рвали все нити - друзья, родня - что связывали их с
прошлым. И снова плакали, приехав в Израиль, целуя землю в аэропорту Лод и
сняв тяжесть странствий с души. Это казалось концом скитаний. Последней
станцией. Затем опять бегство. С разбитым сердцем, с оплеванной душой, с
пустыми глазами, когда верить уже не хочется ни во что. Лишь бы прибиться
куда-нибудь. Где сытно и уютно и можно обо всем позабыть.
Они стояли, сбившись в кучу под сводами прекрасного аэропорта имени
Кеннеди, нервно чавкали жевательной резинкой, что в Америке уже вышло из
моды, и впереди у них маячил предел мечтаний - американский паспорт.
Который выдадут через пять лет, не раньше. И еще при условии безупречного
поведения. И при многих других условиях. Которым надо соответствовать.
Иначе: вот - Бог, а вот - порог. Просим мотать отсюда к чертовой бабушке.
Я даже знал, какая мысль придет им в голову. - со мной ведь было то же
самое, - когда их посадят в автобус и повезут в Нью-Йорк, и Америка
встретит их не живыми людьми, а стадами автомобилей на дорогах и
бесчисленными кладбищами по сторонам. Еврейскими, католическими,
протестанскими. Тысячами надгробных камней. И под каждым камнем будет лежать
счастливый обладатель чуда из чудес - американского паспорта, которого нет
у них, едущих в автобусе. И неизвестно, будет ли. Что случится через пять
лет? Вог знает. Дотянут ли вообще до этого срока. Как я, например.
Сколько их, получив последний удар по лбу, взвоет, плюнет на все и
поплетется в Вашингтон на Шестнадцатую авеню.
Нет, нет, Шестнадцатая авеню в Вашингтоне не место для самоубийц, и там
нет бюро общественного призрения. Не то, что Вауэри-стрит в Нью-Йорке.
Шестнадцатая авеню - самый респектабельный район Вашингтона - весьма
паршивого городишки, скажу я вам откровенно. Рукой подать до Белого Дома.
Если повезет - можно президента живьем увидеть. Пока не взяли его на мушку.
На Шестнадцатой авеню в Вашингтоне стоит родное советское посольство.
Воистину последняя станция для очумевших евреев, некогда бывших советскими.
Сейчас вы немного посмеетесь вместе со мной. Хотя, откровенно говоря, я уж
не знаю, смешно ли это. Вам судить.
Перед советским посольством стоят не один, не двое, а целых четверо
американских полисменов. С широкими задами и спинами, как у битюгов. С
увесистыми дубинками в здоровенных лапах. Такой если врежет по черепу -
осколков не соберешь.
Они охраняют советское посольство от американских евреев, Сами знаете,
что тут иногда творится. Буря! Ураган! Американские евреи затопляют всю
авеню. Плакаты, крики в мегафоны, тысячные вопли: отпусти народ мой! Имеется
в виду та часть еврейского народа, что обитает в СССР и которой американские
братья пробивают дорогу в Израиль. Не в Америку, а в Израиль.
Сами американцы туда не едут. Чего они там не видали? А вот русским
евреям место там.
Поэтому: отпусти народ мой!
В такие дни не четверо, а сотни полисменов отжимают бушующую толпу
евреев от посольства, откуда носа не решается высунуть хоть кто-либо.
Но даже в будни, когда нет демонстраций, дежурят не меньше четырех
полисменов. Потому что напротив, через дорогу, каждый божий день с утра до
ночи, меняясь поочередно, тоже дежурят человек десять-пятнадцать
американских евреев. Из молодых, студенты, видать. Чаще в религиозных
ермолках. Взявшись в кружок, танцуют на тротуаре и время от времени дружно
кричат по-русски с американским акцентом:
- Фараону! Фараону говорю: отпусти народ мой!
Есть у евреев такая песня.
И так каждый день, с утра до ночи. Прохожие привыкли к этому, как к бою
городских часов. И полицейские. И посольские тоже.
Это на одной стороне Шестнадцатой авеню. На другой же, через дорогу, у
фасада посольства, за спинами полисменов можно тоже увидеть евреев. Не
американских, а бывших советских. Тех, за кого так надрываются американские
на митингах и демонстрациях.
Эти не вопят: отпусти народ мой! Потому что когда-то это кричалось ради
них, и их отпустили. Им сейчас впору тихо скулить, пробираясь за спинами
полисменов в советское посольство:
- Впусти народ мой!..
Под вопли охрипших американцев с противоположного тротуара: отпусти
народ мой! - виновники всего этого шума на брюхе вползают в посольство
проситься назад. В Россию. Домой. К маме. К папе.
Я не только наблюдал это со стороны. Как вы сами догадываетесь, я был
одним из тех, кто с виноватым видом скребся в двери советского посольства.
За широкими спинами полисменов. Под аккомпанемент уже охрипших на той
стороне улицы в своей бесконечной пляске борцов за советских евреев:
- Отпусти народ мой!
Меня впустили в посольство. Пришел я не один, а с приятелем, уже не
первый раз сюда ходившим. У него все было на мази: документы отправили в
Москву, ждал окончательного решения оттуда. Он повел меня, как новичка, чтоб
показать, что это не так страшно, а заодно прозондировать почву - как
движутся его дела. Должен вам сказать, как только я очутился внутри, все мои
страхи и опасения как рукой сняло. К нам вышел работник посольства, то ли
консул, то ли вице-консул - не помню, улыбнулся нам так по-свойски и
сказал:
- Заходите, дорогие товариши. Будьте как дома.
Представляете? Это нам, которые по всем статьям советского закона -
изменники Родины, отшепенцы, предатели, лакеи сионизма и империализма -
такие слова: дорогие товариши.
С ума сойти! Да еше будьте как дома.
Мне даже показалось, что я ослышался. А он, этот малый из посольства,
рубаха-парень, истинно русская душа, усадил нас в мягкие кресла, вызвал
девушку, тоже русскую, с таким милым, немного монгольским личиком, и
говорит:
- Принимай гостей, Тамара. Кофе нам, пожалуйста. И торт "Сюрприз". -
И нам так по-хорошему, по-свойски подмигнул. - Тортик свеженький. Вчера
прилетел из Москвы.
Нет, положительно можно было сойти с ума. Для нас тут торт "Сюрприз".
Только что из Москвы.
Я этот вафельный торт с шоколадом, который, кроме как в СССР, нигде не
выпекают, в свое время не очень жаловал. Суховат. Приторен. Всегда можно
найти что-нибудь получше. Например, торт "Пражский" из ресторана "Прага" на
Арбате.
Но здесь, в Вашингтоне, в фойе посольства, под тремя портретами
советских вождей, которые строго, но без злости, а скорее - по-отечески,
смотрели на нас, своих двух бывших подданных еврейского происхождения,
наломавщих кучу дров, и теперь как блудные сыны приползших к родимому
порогу, этот торт "Сюрприз" показался мне вершиной кондитерского искусства,
и таял во рту, как сливочный крем.
А Тамара эта - Боже мой, сколько приятнейших воспоминаний связано у
меня с этим именем - смотрела на нас так ласково, как младшая сестра.
- Каждый имеет право на ошибку, - понимаюше сказал нам этот парень из
посольства, и у меня запрыгало сердце. Такого в СССР не говорят. По крайней
мере, раньше не говорили. В тюрьму отправляли не только за ошибку, но и без
всякой твоей ошибки. Так, для профилактики. Бей своих, чтоб чужие боялись.
Значит, многое изменилось в России, пока я тут гулял по заграницам.
Либерализм.
Мой приятель, а ему палец в рот не клади, жутко хитрый и ловкий малый,
стал задавать посольскому вопросы специально ради меня, чтобы я выслушал
ответы и не думал о нем, что зря трепался.
Вопрос первый:
- Скажите, пожалуйста, товарищ начальник, что нужно сделать человеку,
потерявшему советское гражданство, чтоб восстановить его и вернуться домой?
Ответ:
- Написать заявление с изложением мотивов. В четырех экземплярах. И
заполнить четыре анкеты. Кроме того, желательно иметь формальный вызов от
родственников, живуших в СССР, для воссоединения семьи.
Тут я чуть не заржал. Комедия! Водевиль!
Когда мы просились из СССР в Израиль, от нас тоже требовали вызов от
израильских родственников на предмет воссоединения семьи. У большинства из
нас никакой родни за границей сроду не было. Тогда в Тель-Авиве стали
