не любовь; я забыла, как выглядело его лицо, как звучал его
голос, и теперь я, в конце концов, готова принять живого мужа"?
Я взял свой меч и отнес его к постели, чтобы он был под
рукой; а потом лег рядом с Гэнхумарой. Мотылек порхнул мимо
моего лица, но, кроме этого, в темноте рядом со мной ничто не
шевелилось.
К ее телу было приятно притрагиваться, исследовать его; ее
кожа была гладкой и шелковистой, несмотря на свою смуглоту, и я
чувствовал под ней легкие крепкие кости: мягкую клетку ребер,
длинные стройные бока. Она была слишком худой на вкус
большинства мужчин, но мне внезапно понравилось прикасаться к
ее костям. Пока она лежала в свете очага, я заметил на ее левой
груди розовую родинку, и я поискал ее наощупь и прижал ее
пальцем. Она была мягкой и странно живой, как бутон цветка, как
еще один маленький сосок, бесконечно маленький и мягкий, и
прикосновение к нему послало по моему телу и в мои чресла волну
восторженной дрожи. Я обхватил Гэнхумару руками и притянул к
себе. Она лежала совершенно пассивно, ничего не отдавая, ничего
не удерживая, как борозда покорно ждет зерна во время посева...
И в это мгновение, словно черная изморозь, пришла память, самый
вкус того последнего раза, когда я лежал с женщиной,
совокупления, которое было наполовину схваткой, наполовину
экстазом, как совокупление с дикой кошкой. Мне казалось, что
меня со всех сторон окружают холодные миазмы ненависти,
заставляя меня задыхаться, выстужая мне душу, высасывая из меня
все силы. Я сильнее стиснул Гэнхумару в объятиях - нет, скорее
вцепился в нее, как утопающий, - пытаясь выбросить этот ужас
из своего сознания, пытаясь изгнать стужу ее теплом, смерть ее
жизнью. Ее тело под моим больше не было пассивным, и, должно
быть, я причинил ей боль, потому что она вскрикнула, и я понял
в этот момент, что она была девственной; но все равно, боль,
которую я ей причинил, была сильнее, чем следовало бы по
природе вещей, и я не знал пощады. Я отчаянно сражался против
какой-то преграды, какого-то отрицания, в которых не она была
виновата.. Это было, не считая еще одного, самое горькое
сражение, в котором я когда-либо участвовал.
В конце концов я исполнил роль мужчины не так уж и плохо,
но это было пустым и безрадостным, простой оболочкой того, что
некогда было живым; и я знал, что и для Гэнхумары в этом не
было радости, которая могла бы преобразить боль. Я вспомнил
первую девушку, которой я овладел смеясь в теплом укрытии за
стогом бобовых стеблей, неуклюже, но с упоением. Тогда это было
чистым и свежим, но теперь все было изувечено. И я понял до
конца, что сделала со мной Игерна: каким-то образом она лишила
меня острия моей мужественности.
Я отпустил Гэнхумару и откатился от нее в сторону.
Кажется, я застонал. Я знаю, что был покрыт потом и дрожал с
головы до ног, как после смертельной схватки; я зарылся головой
в руки, ожидая, что Гэнхумара отстранится от меня с отвращением
или горькой насмешкой.
Вместо этого она спокойно, но так, будто что-то сжимало ей
горло, сказала:
- Это не должно было быть так, правда?
- Да, - сказал я. - Это не должно было быть так.
Я сильнее вжал лицо в руки, и перед моими глазами
закружились в темноте маленькие разноцветные светящиеся
облачка. Я услышал свой собственный голос, глухо доносящийся
сквозь кольцо рук:
- Несколько дней назад я наблюдал за одним из твоих
петухов. Он был привязан среди своих кур, но та, которую он
хотел, была вне его досягаемости, и каждый раз, когда он
пытался вскочить на нее, веревка останавливала его в самый
последний момент, и он падал в грязь до тех пор, пока его перья
не оказались вымазанными и перепачканными. Да смилостивится
надо мной Бог, сначала я думал, что это смешно.
Наступила долгая тишина, потом Гэнхумара спросила: - Это
всегда было так?
- Неужели ты думаешь, что, если бы это было так, я взял
бы тебя в жены и в приданое за тобой - целое войско? Я не был
с женщиной десять лет. Я не знал.
Снова тишина; трепетавшее пламя угасло, и я слышал снаружи
мягкий шелест дождя; сквозь открытый дверной проем доносился
слабый запах влажной теплой земли. И за всем этим я слышал
тишину заброшенного замка.
Потом Гэнхумара спросила:
- Что случилось? Расскажи мне один раз и покончи со всем
этим.
И, лежа там и по-прежнему не поднимая головы, я рассказал
ей всю эту постыдную историю, которую не рассказывал в течение
десяти лет, даже Бедуиру, который был мне ближе, чем мое
собственное сердце. Она имела право знать.
Рассказав все до последнего слова, я ждал, что она в ужасе
отшатнется от меня. она не отзывалась так долго, что в конце
концов я поднял голову и снова взглянул на нее в темноте. И
когда я сделал это, случилась странная вещь, потому что она
слегка повернулась ко мне, и нашла наощупь мое лицо, и взяла
его в ладони, и поцеловала меня, как мать, которой у меня
никогда не было.
- Да поможет Бог нам обоим, дорогой, - сказала она.
Глава восемнадцатая. Любовники
Известие о том, что случилось, достигло Кастра Кунетиум и
Крепости Трех Холмов раньше, чем я сам (может быть, его
передали племена, может быть, его принесли Маленькие Темные
Люди, которые знают все). Я увидел это в глазах людей, глазах,
которые, когда я въехал в крепость, встречались со мной слишком
долгим или недостаточно долгим взглядом, но только двое из моих
Товарищей заговорили об этом, не дожидаясь, пока я заговорю
первым.
Гуалькмай, прихрамывая, вошел в мои комнаты, когда я все
еще смывал с себя пыль и пот летних дорог. Он приехал всего за
несколько часов до меня по какому-то делу, связанному с
поставками и начал разговор с отчета о том, как обстояли дела у
Бедуира в саксонских поселениях, так что сперва я подумал, что
это все, зачем он пришел. И, действительно, он даже встал,
чтобы идти, но потом снова повернулся ко мне, явно в
замешательстве насчет чего-то еще, что хотел сказать. Ему почти
всегда было нелегко говорить о том, что было для него важно.
- Весь форт гудит вестью о том, что ты взял жену из
дамнониев, - выговорил он наконец, - и что она приедет сюда к
тебе, когда мы устроимся на зимних квартирах. Артос, это
правда?
- Это правда, что я взял жену, да, - сказал я.
- И что она приедет сюда?
- Да, и еще сотня лучших всадников ее отца под
командованием ее брата.
- Сотне мы во всяком случае будем рады.
- Но не одной?
Он заколебался.
- Мы не привыкли к мысли об одной, и эта мысль кажется
нам странной. Ты должен дать нам немного времени, - он сменил
тему. - Артос, нам с последним обозом не прислали ни
перевязочного материала, ни мазей. Как я уже сказал, у нас
довольно много раненых, и мы не можем вечно продолжать рвать
свои плащи для перевязок. У меня нет возможности поехать
самому, я должен завтра вернуться к Бедуиру, но позволь мне
послать Конона в Карбридж, чтобы он устроил там скандал и
добился, чтобы нам прислали то, что нам нужно.
А вот Кей, когда мы с ним позже вечером собирались на
последний обход, был не так сдержан.
- Во имя Бога, если ты хотел эту девчонку, почему было не
переспать с ней - и не подарить ей на прощание красивое
ожерелье, и дело с концом.
- маглаун, ее отец, возможно, не дал бы мне сотню
всадников на прекрасных лошадях за то, что я повалял его дочь
под кустом ракитника.
- Да, ничего не скажешь, такое приданое заслуживает того,
чтобы его получить, - признал Кей; а потом проворчал глухим
голосом, в котором смешивались отвращение и расчетливость: но
какая-то вертихвостка, которая будет постоянно наряжаться перед
зеркалом! Наверно, она привезет с собой рой хихикающих девиц,
которые будут ей прислуживать?
- Одну женщину. Я сказал Гэнхумаре, что она может
привезти одну служанку; она выбрала свою старую няньку - зубов
нет, Кей, одна нога в могиле, а другая уже наготове.
- Действительно, ценное приобретение! - расчетливость
Кея растворилась в отвращении.
- Согласен, мой старый козел, и досадное беспокойство
здесь, в форте, но, даст Бог, вторая нога соскользнет скоро, -
свирепо сказал я. Я испытывал злость и омерзение ко всему под
солнцем, и больше всего к самому себе.
- Похоже, любовь не смягчила твой характер, мой Артос.
Я натягивал сапоги из сыромятной кожи, и я не поднял на
него глаз.
- А кто сказал хоть слово о любви?
- Нет, все дело в сотне всадников, не так ли? Но, ради
великого Бога, приятель, она не может жить здесь - только она
и старая карга в форте, полном мужчин.
- Еще есть веселые девушки из обоза, - сказал я и,
поднявшись на ноги, протянул руку к мечу, который лежал на
койке рядом со мной.
- Если она порядочная женщина, она скорее умрет, чем
дотронется до мизинца одной из этих сестричек.
- Кей, ты много знаешь о порядочных женщинах?
Он расхохотался против своей воли и пожал плечами, но
когда он поднял свирепые голубые глаза от пламени лампы, в них
была тревога.
- Ты, упрямец, хочешь сделать все по-своему. Но, о
Христос, я предвижу впереди бурные воды!
Потом он встряхнулся, точно сбрасывая с себя тревогу, как
старый плащ, и расхохотался снова, и забросил мне на плечи свою
тяжелую руку, и мы вышли из залитой светом комнаты в темноту
холмов.
- Вполне возможно, я попытаюсь соблазнить ее сам - в
погоне за новыми знаниями.
- Спасибо за предупреждение, - достаточно спокойно
отозвался я, стараясь не обращать внимания на пронзившее меня
черное жало ревности. В этот миг я впервые понял, что люблю
Гэнхумару.
А в следующий - растянулся во весь рост, споткнувшись о
свинью (к этому времени мы держали довольно много скота),
которая, оскорбленно визжа, поднялась и тяжело заковыляла в
ночь, оставив меня потирать ушибленный локоть и проклинать
Судьбу, которой угодно лишать человека даже его достоинства,
делая из него шута в то время, когда она поворачивает нож в
ране, которую сама же и нанесла.
Все в Тримонтиуме было в отличном состоянии, ибо, несмотря
на свою вспыльчивость и свои похождения, Кей был надежен, как
скала, и поэтому на следующее утро, когда Гуалькмай снова
отправился на восток - вместе с отрядом, который должен был
сменить часть гарнизона, - я поехал с ним. И несколько вечеров
спустя стоял рядом с Бедуиром под прикрытием искривленной
ветром купы кустов бузины, отмечающей нижний конец наших
коновязей. От Бедуира пахло дымом, но это был не свежий дымок
лагерных костров, а едкая и немного маслянистая вонь, которая
происходит от пожара в местах, где живут люди. Бедуир не терял
времени даром с тех пор, как я видел его в последний раз.
Он говорил:
- Мне думается, что мир был бы более простым местом, если
бы Бог, в которого верит Гуалькмай, не вынул ребро из бока
Адама и не сотворил женщину.
- Тебе бы ее очень не хватало, когда ты начал бы
настраивать свою арфу.
- Есть и другие темы, помимо женщин, для песни арфы.
Охота, и война, и вересковое пиво - и братство мужчин.
- Всего несколько дней назад я обнаружил, что мне нужно
просить Малька не оставлять меня, - сказал я. - Не думал я,
что мне придется просить об этом тебя, Бедуир.
Он стоял, глядя вдаль, на лагерь, где тянулись в темноту
косые дымки кухонных костров и с моря через вересковые равнины
наползал легкий туман.
- Если бы я оставил тебя, то, думаю, из-за чего-то
большего, чем женщина.
