ней тянет, потому что она соблюдает правила игры. Несколько
месяцев она изводила меня угрозами и ревностью, то делала
вид, что уходит, то клялась в вечной любви - и в то же время
зорко посматривала по сторонам, чтобы не упустить более
подходящую дичь. Это нормально, женщина как женщина, дочь
Евы, для нее смысл жизни - в радостях, среди которых главная
- оседлать мужа и погонять этого осла, куда захочется. А
Надя? Ничего похожего! Смысл жизни - в работе, образ жизни
- в зависимости от требований работы, любовь - в отпуск, то
есть в свободное от работы время. Надя слишком рассудочна.
Уверен, что она выбрала меня, как выбирают в квартиру
сервант: подходит по габаритам, по цвету и вписывается в
обстановку. Мне становится стыдно: я наговариваю на Надю
за то, что она трезво и логично оценила мои возможности. А
почему она должна мне льстить, что я, собственно, совершил?
Ну, взял два семитысячника, ну, попал в десятку на
слаломе-гиганте - и все, так себе, мастер-середнячок. У
Нади, которая добрых полтысячи беспомощных инвалидов научила
отбивать чечетку, мои подвиги могут вызвать разве что
снисходительную улыбку. А с четвертой лавиной решено:
ждать, пока она накопит боеприпасы, - себе дороже, сегодня
же будем ее спускать. Карусель подкатывает к нам кресла, мы
плюхаемся и уносимся ввысь. Контролеры разбаловались, не
помогают ни садиться, ни слезать - наш ненавязчивый сервис.
Надя молча любуется склонами, после долгого перерыва они
волнуют душу горнолыжника. Когда-то, задолго до нашего
знакомства, Надя недурно каталась, да и теперь иной раз
может показать класс. Наша беда в том, что мы увлеклись
горными лыжами слишком рано, еще в школьном возрасте, такие
увлечения к тридцати обычно угасают; на всю жизнь влюбляются
в лыжи те, кто познал их позже. Наде, например, теперь
достаточно двух-трех недель, чтобы год по склонам не
скучать. Слева над нами крутая и местами бугристая трасса
скоростного спуска - предмет неусыпных забот Хуссейна:
больше всего травм случается здесь. Хуссейн рад был бы ее
закрыть, да нельзя, трасса международная, одна из главных
приманок Кушкола. Впрочем, и самая элементарная, туристская
трасса не дает Хуссейну скучать - скольжение идеальное,
маслянистый фирн, а пойдет жизнерадостный "чайник" на обгон,
может и вылететь (и вылетает) на каменистые участки: лыжи -
в щепки, руки, ноги - как повезет.
Актау пылает на солнце, на склонах не протолкнуться, от
разноцветных костюмов рябит в глазах. Спасатели,
инструкторы орут в мегафоны: "Здесь закрыто, флажок не
видишь?", "Куда обгоняешь?", "Дэвушка в синем, у тэбе плохо
закреплен лыжа!" Крики, хохот, визг!
- БНП. - Я указываю Наде на двух новичков, которые
пытаются на скорости сделать "христианию" - поворот с
параллельным движением лыж. - Эй, ребята, помочь привязать
лыжи?
Будущие Надины пациенты в знак благодарности шлют меня
подальше, их пожелания еще долго втыкаются в мою уплывающую
вверх спину. Справедливо возмущены, лыжи у них супер, со
штырьками, которые при падении автоматически выскакивают и
втыкаются в снег, - у Тони Зайлера и Жана-Клода Килли
подобных не было. За оскорбительное "помочь привязать"
такие лыжи от горячего новичка можно схлопотать по морде.
- Держись, красавица!
С перекошенным от ужаса лицом, изо всех сил тормозя
палками, полная девица влетает на бугор и, как птица с
перебитыми крыльями, тяжело хлопается в снег. Любой чайник
превосходно усваивает, как надо разгоняться, единственное,
чего он не умеет, - это вовремя остановиться.
Склоны буквально пронизаны солнцем, лучи отражаются от
белого снега, жарят - в Сочи так не сгоришь. В стороне от
трасс, там, где снег подтаял, на разогретых черных камнях
загорают "горнопляжники", проносятся бронзовые девочки в
купальниках, мальчики в плавках, оглушительно гремят
транзисторы - праздник жизни на склонах! Голубое небо,
яркое солнце, ослепительный снег и черные камни - никакого
кино не надо.
- Обрати внимание на скульптурную группу, - говорю я, -
лично товарищ Петухов в окружении подхалимов. На нем тысяч
пять, не меньше.
- Так много? - сомневается Надя.
- Можем прикинуть: "россиньолы" с петухом на стреле -
девятьсот рублей, ботинки "Саломоны", с креплениями три
семерки - супер! - семьсот рублей, итальянский эластик на
пуху тянет на две с половиной, не меньше, плюс японские
перчатки "Для красивых мужчин", палки, очки с двойными
фильтрами...
- Ты обещал с ним поговорить, - напоминает Надя. - Может,
спустимся и подойдем?
- В этом свитере и в штанах новочеркасской фабрики? Да
товарищ Петухов и узнать меня не захочет!
Мы плывем по канатке, беседуя на эту тему. Мы завидуем, у
нас никогда не будет такого снаряжения, у меня, во всяком
случае; Надя - та, если пожелает, может продать машину,
деньги на которую копила семь лет, а что могу продать я?
Жулика? Осман за него готов выложить тысячу, да я этого
сквернослова и за десять не отдам. Правда, мама все
собирается из каждой получки откладывать по десятке на лыжи
ребенку, но почему-то так получается, что к получкам мы
выходим на нуле. С горнолыжным спортом за какие-то
пятнадцать - двадцать лет произошла удивительная
метаморфоза: из обычного и ничем не примечательного он
превратился в самый дорогостоящий и престижный. Монти
Отуотер объясняет это переворотом в производстве лыж, одежды
и, главное, бурным строительством подъемников, что сделало
склоны доступными широкой публике. Наверное, так оно и
есть. Лыжи, на которых мы начинали, теперь и на пацанах не
увидишь - дрова; лыжи нынче делают из пластика, с
металлической окантовкой, для каждого вида троеборья и
каждого состояния снега - разные; костюмы эластичные и на
пуху, невесомо легкие, отталкивающие влагу и очень теплые, а
крепления - вообще верх совершенства: когда эл сует в них
ботинок и тот с мгновенным щелканьем закрепляется, лично я
бледнею от зависти. Особенно хороши французские крепления,
они почти что гарантируют от травм. Из-за чего чаще всего
случаются травмы? Падая, ты катишься по склону, цепляя
лыжами за снег и камни, - вот тебе и вывих, перелом ноги; а
на тех креплениях мгновенно срабатывает автоматика, и лыжи
отлетают. А двухслойные ботинки, снаружи жесткие,
пластиковые, а внутри из специального материала,
принимающего форму ноги? Так что дорогое снаряжение совсем
не прихоть, без него нынче хороших результатов не покажешь,
лучше в соревнования и не суйся. С таким можно позволить
себе и скорость развить, какая раньше и не снилась (сто
километров в час на скоростном спуске сегодня и середнячок
сделает), и глубокий вираж заложить, и рискнуть на крутом
склоне, а ведь вся прелесть горнолыжного спорта - именно в
скорости и в риске, в неповторимом ощущении свободного
скольжения, когда ты, не задумываясь, вписываешься в
повороты, и тело твое, будто запрограммированное, интуитивно
выбирает лучший вариант!
- Хорошо идет, - я уже так не сумею, - говорит Надя.
Лихой парнишка - да это же мой Вася Лукин! - обходит
одного, второго... сейчас врежется!.. нет, проходит между
двумя чайниками, как через ворота!.. поворот прыжком, еще
один через бугор - ив низкой стойке несется вниз. Молодец
Васек, хотя скорость развил не по чину, свободно мог
вылететь на камни. Внизу его приветствуют овацией.
- Видишь? - торжествует Надя. - Пусть здесь встречают по
одежке, зато провожают по классу!
Я согласно киваю. Настоящая, подлинная элита Кушкола -
это спортсмен, мастерством которого любуются все, будь на
нем даже стираный тренировочный костюм и взятые напрокат
самые обыкновенные лыжи.
Надя катается и загорает, а мы с ребятами осматриваем
шурфы, куда заложен в ящиках аммонит. Детонаторы Осман
поставит в последний момент. В три часа дня канатка
прекращает работу, склоны опустеют - и прощай, четвертая, до
нового снегопада.
К нашему возвращению Лева кладет на стол сводку погоды:
синоптики снова обещают циклон, третий раз за неделю, черт
бы их побрал, ветродувов! Общее мнение - не верить, тем
более что в прогнозе имеется любимое словечко всех
синоптиков: "возможен". Чтобы я не передумал, Олег
торопливо докладывает, что научное оборудование к спуску
четвертой готово. Там, внизу, где при сходе лавины
образуется лавинный конус, мы установили стальную мачту с
датчиками, которые по замыслу должны фиксировать силу удара
лавины. Замысел сам по себе превосходный, но датчики никуда
не годятся, и большее доверие я испытываю к гениальному
изобретению Олега: к трехдюймовой доске, в которую шляпкой
всобачен гвоздь. Лавина бьет по доске, острие гвоздя
вонзается в специальную подставку, и в зависимости от
глубины, на которую оно вонзилось, определяется сила удара.
Изобретение, достойное нашего термоядерного века. Вместе с
Хуссейном, за которым я послал Рому, приходит Измаилов,
начальник канатной дороги. Ему нужна бумага, в которой
будет написано, что взрывом не повредит опоры и трассы.
"Финансовый план! -важно задрав палец, поясняет он. - Я нэ
перестраховщик, лавина - твое дело, план - мое дело, пиши
бумагу". У меня даже во рту становится противно - так не
хочется сочинять эту бумагу. В прошлом году, взрывая
четвертую, мы переборщили с аммонитом и изуродовали трассу
специального слалома - как раз за неделю до первенства
"Буревестника". Ну, к первенству трассу восстановили, но
нас долго клеймили и осыпали мусором, и, что хуже всего,
Измаилов приказал лавинщиков бесплатно не поднимать - пусть
платят деньги. Тогда еще Мурат Хаджиев меня любил и приказ
отменил, но предупредил, что в следующий раз... Морщась и
отплевываясь, я сочиняю бумагу, и Измаилов уходит
победителем. Совещание открывается. Если наши расчеты
правильны, то четвертую сорвет полностью. Однако есть
опасение, что от взрыва могут прийти в движение непуганые
лавины на западных склонах Актау, где лыжных трасс нет, но
внизу могут оказаться дикари-одиночки и ищущие уединения
влюбленные из соседних турбаз. Поэтому главная задача -
оповещение и контроль, который возлагается на Хуссейна и его
абреков. Взрыв назначается на шестнадцать ноль-ноль.
Хуссейн убегает мобилизовывать общественников, и я, дав
последние ЦУ, спрашиваю, нет ли вопросов. Слово просит
Рома. Тихо и скромно, потупив глаза, он приглашает всех нас
отобедать в "Кюне", где у него заказан столик на восемь
персон. Считая Васю, нас семеро, но Рома надеется, что
Надежда Сергеевна не откажется разделить нашу трапезу, итого
- восемь. Фраки не обязательны, можно в галошах. Роман
извиняется, он спешит, ему нужно нагулять аппетит.
Гвоздь, который кое-что знает, советует, не теряя времени,
спуститься вниз, к финишу трассы скоростного спуска. Свой
знаменитый кулеш он на всякий случай приготовил (из кухни
тянет чем-то паленым), но думает, что это варево пригодится
только на ужин.
Строя догадки относительно потрясающей платежеспособности
Ромы, мы идем к верхней станции. Здесь загорает Надя - на
шезлонге для почетных гостей, предоставленном ей по личному
распоряжению Хуссейна. Надя хнычет, что пять раз съезжала,
страшно устала и ей здесь очень хорошо, но я вытаскиваю из
ее сумки зеркальце, и Надя содрогается при виде своего
покрасневшего носа. Она мажет нос кремом, быстро одевается,
и мы на лыжах спускаемся вниз.
Слева от нижней станции собралась изрядная толпа, в
которую затесался весь мой научный персонал. Олег призывно
машет палкой:
- Быстрее, чиф!
По трассе скоростного спуска с огромной быстротой летят
две фигурки. Одна впереди метров на двадцать, разрыв
увеличивается - и с каждым мгновением я все более отчетливо
вижу Рому. Эту трассу я знаю, как таблицу умножения, на ней
можно дать сто тридцать километров в час - сто двадцать, во
всяком случае, я показывал. Не тормози, Рома, иди в низкой
стойке по дуге! Молодец! Рома сидит "на горшке" так низко,
что колени чуть ли не упираются в плечи - классно идет,
ничего не скажешь. Сейчас излом, держись! Прыжок метров на
тридцать... приземление на пологий склон... теперь
закладывай последний вираж на выкате! Пятерка, Рома,
