просил Ваню сведений о нем не разглашать, и о том, что в
"Актау" проживает светило в области радиофизики, знают Ваня,
я и по долгу службы Гулиев, которому радиофизика до лампочки
и который предпочел, чтобы Алексей Игоревич был заведующим
магазином "Ковры". И Гулиев по-своему прав:
баллотироваться в академики он не собирается, а какую пользу
можно еще извлечь из оторванного от жизни ученого?
Зал напряжен, наконец-то задан вопрос, имеющий прямое
отношение к тому, что каждый ценит превыше всего.
- Давайте сначала поставим вопрос по-иному, - говорю я, -
предположим, что лыжник видит несущуюся на него лавину.
Практически убежать от нее почти невозможно - лавина из
сухого снега развивает скорость до ста восьмидесяти
километров в час; почти - потому что опытный, сохранивший
самообладание лыжник, особенно если он на ходу, может успеть
свернуть. Возьмем худший вариант: времени свернуть нет, но
секунда-другая в запасе имеется. Прежде всего попытайтесь
освободиться от лыж - это чрезвычайно важно вы обретете
некоторую свободу действий; но вот лавина уже вас подхватила
и куда-то несет, вы беспомощны, но - два действия вам под
силу: делайте плавательные движения, это даст шанс
удержаться на поверхности, и, самое главное, опустите на
голову капюшон, прикройте рот и нос! Ни в коем случае не
забудьте это сделать, иначе пыль и лавинный снег могут
быстро забить дыхательные пути и задушить.
Я делаю длинную паузу, чтобы насладиться абсолютной
тишиной: даже барбосы и охламоны перестали ухмыляться и
ерзать. В зале находятся несколько человек, которые не хуже
меня знают, как мало помогут мои наставления тем, кто
попадет в лавину, но это не имеет значения: людям
свойственно во что-то верить и на что-то надеяться.
Теоретически наставления безупречны, однако мой личный опыт
говорит, что если уж лавина подхватила - твое спасение
зависит от тебя чуть больше, чем если бы ты попал в
бетономешалку.
Я привожу примеры, рассказываю о лыжниках, чудесным
образом спасшихся, - ни во что иные люди так не верят, как в
чудеса. Я называю фамилии - это еще убедительнее.
Валентина Фоменко и Николай Петров - двое из одиннадцати -
остались в живых, так как сохранили между снегом и
дыхательными органами пространство, так называемые
"воздушные мешки". Около получаса лежал в лавине Олег
Фролов - можете взять у него автограф, он сидит в шестом
ряду, в черном с белыми оленями свитере (это тебе за
аплодисменты!). А обнаружить и спасти его удалось благодаря
лавинному шнуру, кончик которого остался на поверхности, -
мы точно знали, где Олега искать. Требуйте у дирекции
напрокат лавинный шнур - и вы получите лишний шанс.
Гулиев исподтишка показывает мне кулак: завтра туристы
насядут, а в прокатном пункте шнура нет. Сам виноват, я
предупреждал.
- Ну а лучший, по секрету, способ спасения от лавин - это
в них не попадать, - заключаю я под облегченный смех
аудитории. - Чего от всей души вам желаю.
Потом я отвечаю на несколько подобранных для меня записок,
откланиваюсь и спускаюсь в зал - помочь маме и Наде с
аппаратом. Публика расходится медленно: одни
сгруппировались вокруг Олега, другим что-то заливает Гвоздь,
третьи атакуют вопросами Хуссейна, четвертые - маму и меня.
Ко мне - чудное видение! - пробивается осрамленный перед
всем залом барбос.
- Какого черта, - рычит он, - ты выдумал насчет опоры?
- Мой сын ничего не выдумывает, - авторитетно говорит
мама, делая акцент на слове "сын". Тоже отработанный прием:
"Так это ваш сын?", "Ах, вам можно позавидовать!" и прочее.
- Разве это был не ты? - удивляюсь я, протирая глаза. -
В самом деле - не ты. Меня иногда подводит зрительная
память, тот малый тоже был похож на бульдога, у которого
из-под носа стащили кость.
Барбос багровеет, мерит меня взглядом - я, пожалуй,
потяжелее, это его не устраивает. - Не будь рядом твоей
мамы...
- Это невозможно, - перебиваю я, - мы с мамой неразлучны.
Моя мама всегда рядом, она не позволит, чтобы ее сына
кто-нибудь обидел. Правда, мама?
В глазах у барбоса сверкают искорки юмора.
- А ты парень ничего. - Он примирительно протягивает
руку. - Анатолий. Где я мог тебя раньше видеть?
- Наверное, в кино, я иногда снимаюсь под псевдонимом
Бельмондо.
- Вот что, снежный барс, занимайся своими лавинами, а кое
от кого держись подальше...
Условие задачи понятно?
- Не спортивно, - отрезаю я. - Пусть победит сильнейший.
Больше ничего примечательного в этот вечер не произошло.
НА СКЛОНАХ АКТАУ
Ночью мне снились горы - высоченные пики, гребни и
кулуары, и все незнакомые, на них я не бывал; а под конец
произошла удивительная вещь - я точно, в деталях повторил во
сне одно на редкость неудачное восхождение и остро пережил
все его стадии. Особенно когда принял решение спускаться по
леднику, хотя отлично знал, чем это кончилось.
Потрясающее ощущение - знать, что ты идешь на верную
гибель, и быть не в силах шевельнуть пальцем, чтобы
задержать себя и ребят. Единственное, что я смог сделать, -
это проснуться в холодном поту.
Я уже оделся, умылся, накормил Жулика, а нервы никак не
успокоятся. Когда мне снятся такие сны, что-то должно
произойти - так уже бывало. Ерунда, конечно, но я человек
суеверный, сон просто так не приходит. Надо будет
рассказать Наде, она любит проникать в мое подсознание.
Мама ушла на работу, а мы с Надей завтракаем. Я ворчу, я
не выспался, мне надоел овощной сок и не лезет в рот каша,
но претензий Надя не принимает.
- Мне велено позвонить и доложить, все ли ты съел, -
шантажирует она. - К тому же тебе нужны силы, чтобы
натереть паркет в номере 89 гостиницы "Актау".
- Какой, к черту, паркет? - тупо переспрашиваю я.
- Пр-рохвосты! - врывается Жулик. - Смени носки!
За такие штучки положено десять минут строгой изоляции -
на клетку набрасывается халат.
- До чего у тебя глупый вид, - смеется Надя. - Выдаю
тайну: записка с этой милой просьбой подписана К.
- Ах паркет. - Я вспоминаю, как втирал Катюше очки. -
Там не сказано, что обязательно сегодня?
- Спроси у мамы, - советует Надя, - она собиралась зайти в
номер 89 и уточнить.
- Ну, тогда все в порядке, - успокаиваюсь я, - мама обо
всем договорится. Какие планы?
- Мы же собирались прокатиться в Каракол.
Каракол - это наш райцентр, на сегодня я планировал
осмотреть склоны вдоль шоссе.
- А не хочешь открыть сезон? Давай сначала махнем на
Актау.
- С удовольствием.
Надя звонит маме и докладывает, а у меня из головы не
выходит сон. Эту историю, происшедшую еще тогда, когда я
делил свои страсти между горными лыжами и альпинизмом, я во
всех подробностях рассказывал Высоцкому. Он сидел здесь,
напротив меня, его лицо было непроницаемо, челюсти крепко
сжаты, и, помню, мне вдруг почудилось, что он не просто меня
слушает - он вместе с нами участвует в восхождении, идет в
одной связке! Мы шли к вершине втроем - со мной были два
крепких разрядника из альплагеря, Сергей и Никита, - шли по
гребню, а по пути натолкнулись на довольно серьезного
"жандарма" (скальное образование, вроде башни). Направо
обрыв, налево ледник - и крутой, так что "жандарма" никак не
миновать. Одолели его за час с гаком, а вершина - в тумане,
фен задул, теплый ветер. В таких случаях положено
возвращаться: когда в горах резко теплеет, лавины
становятся на "товсь". Но снова карабкаться через
"жандарма" не хотелось, и мы стали спускаться по леднику -
быстрее и легче. Ледник подходящий, метров четыреста,
сверху слой сырого снега, кошки еле впиваются в лед.
Техника здесь незамысловатая: страхуем друг друга, клюв
ледоруба - в лед, ноги - в разворот, и пятимся вниз. И
спустились бы благополучно, сто раз так ходили, да фен
сделал свое черное дело.
Вдруг слышу крик Никиты: "Держись!" - сверху, набирая
скорость, летит лавина. Впились в лед кошками, ледорубами,
сжались в комок, а лавина идет сквозь нас, нарастает,
нарастает! Сорвало Сергея, нас за ним - и понесло вниз всех
троих, неуправляемых. Успел увидеть справа широкую трещину,
погоревал долю секунды, что не увижу маму, и тут лавина
затормаживает, затормаживает и мягко так, как мешки с мукой,
перебрасывает нас через трещину - слезай, приехали!
Побитые, помогли друг дружке подняться, проверили кости -
целехоньки, и прикинули: метров триста несло нас по
леднику... Точно помню, Высоцкий ничего не спрашивал об
ощущениях - он сам их пережил во время рассказа! А потом
задумчиво, будто про себя: "Странный вид спорта -
единственный, где победителям не аплодируют". Я тогда еще
возразил: часто бывает, что победителей вовсе нет, одни
побежденные, и привел пример с гибелью женского отряда на
пике Ленина, когда они замерзали, а мужчины в нижнем лагере
сходили с ума: ураганный ветер, в двух шагах ничего не
видно, а чтобы попытаться выручить, нужно лезть на отвесную
стену... Надя слушает, кивает - видимо, мама дает ценные
указания, - а я нетерпеливо жду. Мне как-то тревожно, кожу
холодит предчувствие. А ведь на небе ни облачка, ветви
деревьев не колышутся, все спокойно... Оболенский в таких
случаях внушал: "Верь сводке погоды, но доверяй - интуиции.
Будь особенно бдителен, когда все хорошо и нет поводов для
тревоги".
У нас слишком долго все хорошо! Я рассказываю про сон
Наде. Она сочувственно слушает - историю с ледником она не
знала, - проницательно на меня смотрит и начинает проникать
в мое подсознание. Первая мысль - поверхностная: уж не
намылился ли я в горы? Вряд ли, подумав, решает она, с
горами кончено, на мало- мальски подходящее восхождение меня
не возьмут - давно потерял форму, одна акклиматизация перед
штурмом, скажем, семитысячника потребует месяца. Отбросив
горы, Надя вдруг возвращается к вчерашнему вечеру, к моему
разговору с Хуссейном за чашкой кофе. В огромном, площадью
в сотню гектаров лавиносборе четвертой лавины скрывается
снежная доска, из-за которой Хуссейн плохо спит: видит
наяву, как на нее закатываются лихачи. Я просил его
поставить между туристской трассой и четвертой лишний
десяток флажков, а Хуссейн разгорячился: "Волк не пойдет
туда, где флажки, волк понимает, а человек не понимает, и ты
не понимаешь, что не флажки нужны, а лавину спустить!"
Отталкиваясь от этого разговора, Надя выстраивает цепочку:
вечером, вернувшись домой, мы смотрели французский фильм
"Смерть проводника" - главный герой фильма погибает в лавине
- моя лавина на леднике - альпинистам не аплодируют -
горнолыжники, наоборот, обожают показуху - Хуссейн боится,
что они сорвут четвертую, - этого же в глубине души боюсь и
я, недаром я вздрогнул, когда раздался телефонный звонок
(мама интересовалась, не забыл ли я накормить Жулика).
Снабдив меня материалом для размышлений, Надя уходит
переодеваться. А я злюсь, мне обидно, что она так запросто
и безжалостно поставила на моей альпинистской карьере крест:
"...конечно... не возьмут... потерял форму..." Если даже
это и так, не обязательно хлестать человека по больному
месту, может, я до сих пор жалею... Ребята, с которыми я
начинал, пошли на Эверест, шансы попасть в штурмовую группу
у меня были, это не я, это другие так считали. Так нет,
мама отговорила: "Ты должен раз и навсегда выбрать, двум
богам нельзя поклоняться!" И я выбрал первенство страны по
горным лыжам... По-настоящему у Нади есть один серьезный
недостаток: она всегда права. В этом отношении она похожа
на маму, которая тоже всегда права, и меня ужасает мысль,
что эти две женщины вместе будут меня воспитывать. Ну,
месяц - куда ни шло, а если всю жизнь? Этого, пожалуй, для
меня многовато. Да, еще один недостаток: Надя подавляет
меня своим великодушием - не закатывает сцен ревности, не
претендует на мое время, ни на что не намекает, словом, не
ведет на меня атаку (или предпочитает, чтобы это за нее
делала мама). А я хочу, чтобы не только я, но и меня
добивались: я - спортсмен, а борьба лишь тогда борьба,
когда в ней участвуют обе стороны. Вот Юлия - сплошь
отрицательная: лентяйка, кокетка, тунеядка, тряпочница, а к
