миллионами лет привыкали к уединению и посему в штыки
встретили его нарушителей: чего иного ждать от мирно
спавшего в берлоге медведя, которого люди разбудили свистом
и улюлюканьем? "Да обойдут тебя лавины" - так напутствуют
жители гор своих ближних. Хорошо, если обойдут! Да минует
вас чаша сия - оказаться на их пути. Лавины -
неприхотливейшие существа: для того чтобы вызвать их к
жизни, нужны лишь снег да горы с подходящими склонами. Снег
для лавин - манна небесная, единственный источник пищи. Во
время снегопада он собирается в лавиносборе, на самой
верхотуре, чтобы затем выбрать подходящий момент, ринуться
со страшной скоростью по лотку вниз и образовать на месте
схода лавинный конус мощностью иной раз в несколько десятков
метров. Много снега - лавина расцветает, наливается соками
и, достигнув, как говорит Гвоздь, половой зрелости, начинает
беситься и сходить с ума; мало снега - лавина съеживается,
усыхает и лишь при исключительной удаче - скажем, если с ней
задумал поиграть в кошки-мышки ухарь-удалец, может сорваться
и утащить его в преисподнюю. Как пчела, погибает сама, но и
наказывает личность, которая отнеслась к ней без должного
уважения. Правда, жалит она побольнее. Про лавины я могу
ораторствовать часами, пока слушатель не озвереет, так что
буду закругляться. Каждому, кто ими интересуется всерьез, я
готов предоставить список специальной литературы из
двух-трех тысяч названий; меня же на данном отрезке времени
интересуют лишь лавины ущелья Кушкол, так как именно за них
я несу персональную ответственность.
Гора Актау - это не точно, на самом деле Актау - это отрог
Главного Кавказского хребта длиной в несколько километров,
со склонами средней крутизны, градусов под двадцать пять -
тридцать. Именно такие склоны и обожают лавины - с них так
приятно соскальзывать, можно набрать скорость. Обладай
лавины живой душой - а чем дольше с ними имеешь дело, тем
сильнее веришь, что именно так оно и есть,? вряд ли бы они
нашли более подходящее место для своих проказ. Мне они
крови испортили предостаточно:
И, признаюсь, от них бежал, И, мнится, с ужасом читал Над
их глазами надпись ада: Оставь надежду навсегда.
Вообще-то от них не очень-то убежишь - сухая лавина, к
примеру, мчится со скоростью гоночного автомобиля; но
ускользнуть в сторону - случалось и мне, и другим. Я знаю
одного "чайника", который проехал верхом на лавине, даже не
поломав лыж (правда, он до сих пор заикается), а в среде
горнолыжников рассказывают байки и похлеще. К слову, именно
с началом горнолыжного бума, когда этот вид спорта вдруг
стал престижным, спокойная жизнь в горах кончилась. Кого
лавины по-настоящему терпеть не могут, так это лихачей,
забывающих обо всем на свете при виде покрытого снегом
склона; впрочем, кроме доброго снегопада, они вообще никого
и ничего не любят.
Будем подрезать карниз, решаю я. А вдруг повезет?
Все хором соглашаются: подрезать карниз куда легче, чем
лавину. Я давно заметил, что все мои предложения облегчить
или отменить какую-либо работу принимаются единодушно.
Поведение лавин непредсказуемо, недаром Юрий Станиславович
настойчиво напоминал нам, что они - женского рода. Отсюда и
капризы. Бывает, сажаешь из зенитки снаряд за снарядом -
ну, как иголки в вату, никакого эффекта; а бывает и так, что
срываются от громкого голоса, от тяжести
одного-единственного лыжника. Все зависит от взаимодействия
доброго десятка факторов: подстилающей поверхности,
глубинной изморози, мощности снежного покрова и так далее, а
также, внушал Юрий Станиславович, от настроения лавины.
"Разгадайте ее настроение! - требовал он. - Здесь вам
никакая наука пока что не поможет - только и исключительно
интуиция!"
Оболенский был великим лавинщиком - вечная ему память...
На всякий случай мы стараемся говорить тихо, лавину нельзя
раздражать. Мы суеверны, как эскимосы. Мы знаем, что
лавина живая, что она слышит, о чем мы говорим, и видит, что
мы делаем. "Будь немножко трусом", - заклинает меня мама.
Транспарант с этим заклинанием висит у нас на станции
рядом с хрестоматийным афоризмом Оболенского: "Лучше сто
раз попасть под дождь, чем один раз под лавину". И я требую
от моих бездельников "трусливой храбрости" - такой термин я
ввел в обиход. Чтобы храбрость не перешла в безрассудство,
мне нужно, чтобы ее сдерживала бескорыстная любовь к
собственной шкуре. Тогда получается как раз то, что нужно.
Был у меня один любитель отбивать чечетку на лавине, но
теперь он там (можете вообразить, что на словечке "там" я
ткнул пальцем в небо). Поплевывают на лавины и бахвалы из
туристов - пока их как следует не напугаешь. Мы-то знаем,
что безопасной лавина бывает только тогда, когда она мертва,
то есть спущена вниз. Этим мы сейчас и занимаемся.
Конечно, приятнее всего спускать лавину, обстреливая ее из
зениток (лаять на медведя лучше всего издали), но опыта у
нас еще маловато, да и мороки много: нужно вызывать
артиллеристов из центра, а пока они приедут и пристреляются
- глядишь, либо лавина сама сошла, либо снаряды кончились.
Взрывчатка хороша, но дают нам ее в обрез, приходится
экономить. На четвертую ее хватило, а остальные мы время от
времени подрезаем - хотя и дедовский, а надежный способ, к
тому же самый дешевый. Делается это так. Мы проходим
лавиноопасный склон, соблюдая железное правило: один - на
лыжне, остальные страхуют его веревками. Только так. Если
лавина созрела, она может сорваться от малейшей нагрузки, и
гигантская утрамбованная плита - мы называем ее снежной
доской - устремится вниз. В этой игре лавина единственный
раз в своей жизни ведет себя по-честному: прежде чем
сорваться, она издает утробный звук: "бух! вум! ух!",
оставляя лавинщику на размышления несколько потрясающе
быстротечных секунд. Если ты оказался на склоне один -
драпай в сторону со всей доступной тебе скоростью; если же
подстрахован - тебя подсекут веревками и ты пропустишь доску
под собой. Дело, как видите, не такое уж и хитрое,
мало-мальски опытный лавинщик всегда имеет шанс. Случаются
и забавные эпизоды. Однажды мы с Олегом пытались подрезать
доску, несколько раз прошлись туда-сюда, убедились, что она
не созрела, отпустили ребят на другой объект и, съехавшись,
стали беззаботно любоваться пейзажем. Помнится, мы даже
присели и закурили - так нам было приятно ощущать себя
молодыми и полными сил идиотами. И вдруг - "вум!".
Жизнеутверждающий звук, напоминает первый такт знаменитой
мелодии Шопена. Словно нам кое-куда всадили по здоровому
перу, мы на скорости бросились в разные стороны - Олег
направо, я налево. Секунда, другая, сильный рывок - и я
покатился по снегу (говорю о себе, хотя наши дальнейшие
показания совпали в деталях, оба идиота были связаны одной
сорокаметровой веревкой). Чувствую, какая-то сила меня
останавливает, ни туда, ни сюда, задираю голову - мама
любимая, катится огромный вал! Напяливаю, согласно
инструкции, капюшон и морально готовлюсь к переходу в новое
качество. Ну, пора, пора, почему я так долго дышу? Не
выдерживаю, открываю глаза - вал остановился в двух шагах.
На ватных ногах мы поднялись, на цыпочках, стараясь не
дышать, съехали вниз и тихо поклялись друг другу остаток
жизни потратить на то, чтобы чуточку поумнеть.
Карниз, снежный наддув весом этак тонны в три, мы
подрезаем тонким стальным тросом - примерно так, как
продавец в магазине разделывает брусок масла. Мы мечтаем,
чтобы карниз, падая, спустил лавину, сделав за нас самую
неприятную часть работы. Осман и Рома пилят его, стоя на
гребне, а мы смотрим и ждем, замирая от предвкушения. По
нашим данным, под основанием седьмого лавинного очага - слой
глубинной изморози, отличнейшей смазки: от сильного удара
доска может оторваться и покатиться вниз с километровой
высоты, как на шарикоподшипниках.
Далеко внизу, по ту сторону речки Кёксу, разрезавшей
ущелье пополам, столпились зеваки. Мы против этого не
возражаем, они в безопасном месте, пусть смотрят и
набираются впечатлений - меньше лихачить будут. Их,
наверное, человек двести - биноклями, фото- и
киноаппаратами. Об этом я догадываюсь, сверху-то они
кажутся букашками. Они жаждут зрелища - и они его получают!
Карниз рухнул, доска вздрогнула, оторвалась по всей длине
метров на двести и с ревом и грохотом пошла вниз, лопаясь по
пути на блоки, побольше и потяжелее тех, из которых лепят
дома. Как бальзам на душу - пинком ноги одолеть такого
дракона! - Была доска - нет доски, - философски замечает
Олег. - Тысяч на пятьдесят потянет, чиф?
Мы считаем на кубометры. Не на полсотни, но тысяч на
тридцать дощечка, пожалуй, потянет. Для Кушкола - так,
середнячок, здесь лавины бывают и на полмиллиона, но это
после хорошего снегопада.
- По гривеннику бы с каждого, - кивая на толпу зевак,
мечтает Гвоздь. - Посидели бы вечерок в "Кюне". В "Кюн" (в
переводе на русский - "Солнце") мы совершаем культпоходы
после получки, чаще ходить нам туда не по карману.
- Кажется, я проголодался, - выжидательно глядя на меня,
сообщает Рома.
Это вызывает всеобщее сочувствие. При нормальном для
акселерата росте метр восемьдесят Рома весит пятьдесят пять
килограммов - вместе с очками. Куда девается невероятное
количество пищи, которую он поглощает, - одна из
неразгаданных тайн природы. С появлением Ромы на станции
даже вечно голодный Гвоздь отошел на задний план.
- Не человэк, а удав, - негодует Осман. - Аллыгатор.
Теперь все сочувствуют Осману. Полгода назад, едва
освоившись в нашем коллективе, Рома с самым наивным видом
предложил Осману на спор скушать небольшого барашка. Осман
примерил Ромины ботинки, отправился за барашком - и
вытаращенными глазами смотрел, как в чужой утробе бесплатно
исчезает килограммов шесть отборного мяса: рублей сорок в
переводе на шашлыки. Впрочем, раза два Осман водил Рому в
гости к кунакам, ставил на него и свое отыграл с лихвой.
Спасается Рома тем, что Гвоздь варит для него и себя
сверхплановый полуведерный горшок каши. Кое-как
подкармливают Рому и пари, которые он легко навязывает
самоуверенным туристам, - кто быстрее пройдет трассу. Кому
придет в голову, что этот сверхинтеллигентного вида очкарик
- мастер спорта по горным лыжам? На сегодня хватит, Рома
прав - одними эмоциями сыт не будешь.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ
(Окончание)
Добрая весть! Циклон застрял на полпути, выдохся - не
хватило сил. Кавказские боги, христианский и мусульманский,
пощадили нашу маленькую горную республику. Снегопада, лавин
не будет, праздник продолжается.
Спускаюсь вниз на лыжах, лишний раз проверить склоны не
мешает. Главные склоны маркированы флажками и знаками, но
кое-где лыжня уходит в сторону, а в одном месте - прямо под
четвертую лавину. Кому-то, наверное, очень надоело жить.
Заезжаю в расположенный на середине трассы домик спасателей,
отрываю от чаепития Хуссейна и его помощника Ахмата, прошу
их встать на лыжи и следовать за мной. Хуссейн багровеет и
крепко, по-русски, ругается: след свежий, полчаса назад его
не было. А знак "Лавиноопасно!" какой-то остряк
отредактировал на "Лавинопрекрасно!" Четвертую остряк
подрезал лихо, даже мы остерегаемся с ней шутить, уж очень
мощная доска. Будем считать, что проскочил, похороны
откладываются.
А Хуссейн неутешен: "Четыре травмы за день, а тут еще
такой баран!" Он привычно проклинает инструкторов, которые
выпускают на склоны начинающих и не следят за лихачами, хотя
знает, что инструкторы здесь ни при чем, туристы приезжают
на две-три недели не для того, чтобы барахтаться в
"лягушатнике". А на склонах - попробуй уследи за ними: дух
соревнования, гончий инстинкт, все рвутся в бой -
самоутверждаться. Каждый из нас, когда начинал, через
неделю мнил себя асом. Мы спускаемся. Пожелав Хуссейну
удачи (он грозится отыскать лихача, накостылять ему по шее и
выпроводить домой), я оставляю лыжи в его резиденции и иду
взыскивать отложенный штраф. Половина столиков в "Кюне"
свободны, это вечером здесь будет столпотворение. Ибрагим
меня не замечает, воротит в сторону прокопченную шашлычным
