дымом физиономию. Сажусь поближе и нагло показываю ему два
пальца. Кисло осклабившись, он снимает с жаровни два
шашлыка. Я придирчиво их осматриваю, упрекаю за недовес и
не торопясь принимаюсь за еду.
- Здравствуйте, Максим Васильевич! - Ко мне, запыхавшись,
подлетает парнишка в видавшей лучшие времена нейлоновой
куртке. - Я вас искал, Хуссейн сказал, что вы пошли сюда.
- Он слишком много знает, твой Хуссейн, - ворчу я. -
Садись и ешь.
- У меня есть деньги, не беспокойтесь.
- Положи их на книжку, "Волгу" купишь. Ешь.
- Спасибо.
Это Вася Лукин, механик из Рязани, влюбленный в горные
лыжи фан. Так мы называем фанатиков, готовых на любые
жертвы, лишь бы добраться до Кушкола, заполучить крышу над
головой и кататься до упора. Иные счастливчики приезжают по
путевкам, но большинство снимает углы у местных жителей, в
пристройках и даже дровяных сараях, фаны - публика
неприхотливая. В прошлом году я обнаружил Васю в нетопленой
сакле и привел его на станцию, где за койку и питание он
отремонтировал нам приборы и переделал кучу другой работы.
Я смотрю на часы и протягиваю Васе талончик на канатку.
Приятно сознавать себя благодетелем человечества.
- Беги, в три часа канатка останавливается.
- Значит, можно? - Вася расцветает.
- Марш, пока не передумал!
Славный шкет, чем-то напоминает Валерку, которого
раздавила четвертая, будь она проклята. Такой же
белобрысый, с улыбкой до ушей...
Мы, старожилы, делим туристов на четыре категории.
О фанах я уже говорил. Это в основном ребята и девчата
без особого достатка, с тощими кошельками, но с относительно
неплохими лыжами и ботинками: фан годами собирает деньги,
чтобы приобрести хотя бы югославские "Эланы" и "Альпины".
Встает фан ни свет ни заря, чтобы успеть к подъемникам до
столпотворения, вырваться на склоны и кататься до дрожи в
ногах, не думая о еде и отдыхе. Фан любит рисковать,
носиться по буграм, прыгать через изломы; фан по натуре
своей лихач, с ним хлопот полон рот - гоняет-то он без
присмотра, на свой страх и риск. Укатавшись вусмерть, фан
после обеда ложится спать и к вечеру выползает на божий
свет, чтобы найти родственную душу и всласть потолковать о
лыжах, склонах и великих горнолыжниках. Контингент молодой
и отчаянный, умные тренеры специально приезжают к ним
присматриваться: иной раз такой алмазик блеснет...
Вторая категория - элы, туристская элита. Здесь одержимых
не увидишь, для элов Кушкол - это престиж, праздничная
атмосфера первоклассного горнолыжного курорта; элы приезжают
сюда щегольнуть костюмами и снаряжением, загореть и
фотографироваться полуголыми на склоне. В марте - апреле
элов большинство, ибо раздобыть путевки в разгар сезона без
солидных связей и сверхмощных телефонных звонков - дело
фантастически трудное. Эл много спит, на канатку идет
только тогда, когда очередь рассосется, и на склонах
проводит час-полтора - он не любит уставать, бережет силы на
развлечения. Однако среди элов с их великолепием
встречаются и вполне симпатичные люди - известные актеры,
композиторы, гроссмейстеры. Как правило, чем заслуженнее
эл, тем он скромнее; самые требовательные и капризные -
деятели из системы бытового обслуживания, с их замашками
дореволюционных золотопромышленников. Ибрагим чует их за
версту - вон лично побежал встречать, смахивать пыль.
Третья категория - промежуточная; по одежде и снаряжению -
ближе к элам, по поведению - к фанам. Это в основном
ошалевшие от лабораторий научные сотрудники, иной раз с
мировым именем, бывшие чемпионы по разным видам спорта,
врачи и даже космонавты. Среди них тоже много одержимых,
публика приятная.
Четвертая - случайные, попавшие в Кушкол по воле нелепого
случая. Они и в мыслях не имели кувыркаться с горных
склонов, но у них по графику отпуск, а завком получил по
разнарядке несколько льготных путевок. Случайных легко
определить по явно не спортивного кроя одежде и обиженному
недоумению, с которым они смотрят на окружающую их
действительность: "Куда я попал? Вернусь, скажу
завкомовцам парочку ласковых слов!"
- Максим, кофе?
Это Петя Никитенко, инженер из Минска и старый приятель.
Он каждый год приезжает сюда в отпуск, в сезон требуется
много внештатных инструкторов, с ними заранее списываются и
заключают договоры: жилье и катание бесплатное, да еще и
зарплата идет. Петя мне нравится, он типичный фан, а к этой
разновидности человеческого рода я всегда неравнодушен.
- Как твои цыплята? - спрашиваю.
Петя смеется. Одна девица, едва прибыв, взволнованно
спросила, правда ли, что гора Бектау - это вулкан. Петя
подтвердил, а через час увидел, что девица тащит чемоданы к
автобусу: "Не для того я деньги платила, чтобы под вулкан
попадать!" Петя еле ее убедил, что в последний раз Бектау
извергался в субботу пять тысяч лет тому назад.
Мы пьем кофе и беседуем. Группой Петя доволен: в
основном симпатяги, смотрят в рот и слушаются, как папу.
Вот кого бы он охотно передал в другую группу, так это
главного инженера автосервиса ("Посмотрел бы, как вокруг
него вертятся!"), трех сорвиголов-аспирантов и их
приятельницу красотку манекенщицу ("Да ты с ней утром на
канатке поднимался, пустячок на все сто, правда?").
- Тобой интересовалась, - смеется Петя. - Я сказал, что
по приметам вроде бы тот, кого милиция ищет.
- Молодец, - хвалю я. - А что за тройка барбосов вокруг
нее?
- Твой дружок, - тихо шепчет Петя. Я оглядываюсь. Ого,
сам Мурат Хаджиев, начальник управления туризма, собственной
персоной. То-то Ибрагим и его братия забегали. Большая
честь - Хаджиев подходит ко мне, хлопает по плечу, садится
рядом.
- Кофе!
- Получили французский... - На лице Ибрагима преданность
и счастье.
- Ко-фе! - чеканит Хаджиев. - Если мне нужен будет
коньяк, я скажу - коньяк. Хаджиев красив, могуч, выхолен и
властен, каждый его жест, прищур черных глаз свидетельствуют
о том, что он - чрезвычайно значительная фигура. Так оно и
есть: хотя в Кушколе существует поселковый Совет,
значительная доля фактической власти сосредоточена в
управлении - турбазы, гостиницы, транспорт, кафе и
рестораны. Мурат Хаджиев - личность незаурядная. Он из
породы везунчиков, которым удача так и плывет в руки,
отдается без сопротивления. Еще лет десять назад он был
призером по слалому и хотя с той поры слегка располнел, но
сохранил мощь, красоту и обаяние. На малознакомых людей он
производит большое впечатление своей искренностью,
добродушием и открытым нравом, то есть именно теми
качествами, которых у него давно нет; человек, который ему
не нужен, для него не существует. Зато начальство от него в
восторге - сказочное гостеприимство, бьющая через край
энергия! А когда-то он был душа-парень, мы вместе начинали
и считались друзьями, пока наши пути не разошлись. За
последние пять лет он сделал головокружительную карьеру, из
простого спасателя вырос до крупного шефа и, отдаю ему
должное, успешно руководит большим хозяйством - хватка у
него железная. Хаджиев смакует кофе (в который Ибрагим
все-таки влил ложечку коньяка) и дружелюбно на меня
поглядывает. Вот уже недели две он передает мне приветы,
хвалит за глаза и вообще очень любит: ему до зарезу
необходима моя подпись. Он и в кафе наверняка зашел
исключительно для того, чтобы, не роняя достоинства,
"случайно" меня встретить: много чести для захудалого
лавинщика - разыскивать его и звать в свой кабинет.
- Как поживает Анна Федоровна?
Я рассыпаюсь в благодарностях: такой большой человек,
такой занятой, а помнит, заботится.
- Почему не заходишь?
Я честно отвечаю, что по той же причине, по какой не
захожу на заседания Совета Министров: меня не приглашают.
- Зазнался, зазнался, - упрекает Хаджиев. - Друзья ко мне
приходят без приглашения, а ты - из самых старых и верных
друзей. Сколько лет... Помнишь Гренобль, как ты отдал мне
свои лыжи? Я изображаю работу мысли.
- Такие вещи не забываются, - проникновенно продолжает
Хаджиев, и его черные глаза покрываются мечтательной
поволокой. В эту минуту он явно не помнит, что каких-нибудь
два месяца назад проехал мимо меня на "Волге", изогнув бровь
в знак приветствия и оставив старого верного друга мерзнуть
на шоссе в двадцати километрах от Кушкола. - К кому
обращаются, когда нужда? К другу. На кого опора в жизни?
На друга. И сегодня, Максим, ты мне нужен.
Я радостно удивляюсь: такая мелкая сошка - и нужен самому
начальнику управления! Может быть, это шутка?
- Не шутка, - заверяет Хаджиев. - Забюрократился ты,
Максим, до сих пор не подписал проект.
Мне стыдно, я сокрушенно развожу руками: да,
забюрократился, не подписал.
- Тогда поехали. - Хаджиев встает, роняет вполголоса: -
У меня в сейфе для тебя сюрприз, новые "Саломоны".
Это лучшие в мире крепления, моя давняя мечта, они мне не
по карману. Нащупал, собака, мое больное место.
- Спасибо, верный друг, - с чувством говорю я, - но
импортные крепления не употребляю, мне дороги интересы
отечественной промышленности. Ибрагим, еще чашечку!
- Понятно, подписывать не жэлаешь. - Когда Хаджиев
злится, у него появляется акцент. - Думаешь, бэз тебя нэ
обойдусь, шишка, да?
- Обойдешься, - успокаиваю я, - у тебя одних телефонов
четыре штуки. Позвони кому надо, скажи, пусть Уварову
намылят холку.
- Позвоню, будь уверен, - на ходу обещает Хаджиев. И,
спохватившись, мстительно улыбается: - Чуть не забыл!
Привет от Юлии!
- Ты еще забыл заплатить за кофе! - бросаю я ему вслед к
ужасу Ибрагима. С каменным лицом Хаджиев лезет в карман,
швыряет на стойку какую-то мелочь и выходит - красивое,
уверенное в себе могучее животное.
- Неплохо ты его отделал! - Петя чрезвычайно доволен. -
Что там за подпись?
Я рассказываю, что Хаджиев, который живет в непрестижном
двухэтажном доме, в непрестижной квартире, задумал строить
большой и комфортабельный жилой дом. Проект уже готов,
фонды выбиты, даже будущие квартиры уже распределены, но
подпись я не даю: проект привязан к лавиноопасному участку.
Ну не то чтобы явно опасному, но шансы есть - если седьмая
лавина когда-нибудь окажется катастрофической. Правда,
местные жители не припомнят, чтобы она так далеко заходила,
но это для меня не аргумент: и в Альпах, и у нас отмечены
случаи, когда лавины спят по нескольку веков, а потом вдруг
просыпаются и безобразничают, позабыв про стыд и совесть. Я
Хаджиева и. о складе предупреждал, но склад что - пустяки,
он построил его без моей подписи, а позапрошлогодняя
одиннадцатая не оставила от него камня на камне. Жилой дом
- совсем другое дело, здесь можно при случае и под суд
угодить, без согласия лавинщика строить дом Хаджиев не
решится. И этого согласия он не получит. Насчет Юлии Петя
вопросов не задавал - парень он тактичный. К тому же он в
Кушколе не первый год и, наверное, эту историю знает.
x x x
Я иду домой, размышляя о том, какой пакости следует
ожидать от моего старого и верного друга. Ну, выжить меня
из Кушкола ему не удастся - разные ведомства. Что он,
конечно, сделает, так это запретит давать мне служебные
машины для разъездов: время от времени я осматриваю лавины
на трассе Кушкол - райцентр. Не беда, поклонюсь
собственникам или, в крайнем случае, прокачусь на рейсовом
автобусе. Хуже, если он лишит меня бесплатного проезда на
канатке, а это два рубля сорок копеек ежедневно - ощутимый
удар по моему бюджету. Пока пошлю телеграмму в центр, а там
согласуют, ответят, прикажут - пройдет не меньше месяца, как
минимум на полсотни он меня накажет. Еще что? Пожалуй,
все. А может, и обойдется, человек он весьма неглупый и
понимает, что с таким винтиком, как я, лучше в эти игры не
играть: от лавин бывают большие убытки, а без моей доброй
воли он их не спишет. Так что, успокаиваю я себя, придется
Мурату Хаджиеву со мною мирно сосуществовать. А ведь
подумать только, что на студенческой олимпиаде в Гренобле я
и в самом деле отдал ему свои лыжи - подарил, как говорили
ребята, второе место. Перед самым стартом отдал - свои он
