барбосам, изнывающим от нетерпения в своих креслах. Мои
попытки возобновить беседу терпят крах, даже заманчивое
предложение бесплатно съесть один из двух шашлыков, которые
должен Ибрагим, остается без ответа. На промежуточной
станции я откланиваюсь и через служебный вход иду на
следующую канатку, барбосы вь¦нуждены становиться в очередь
и грозят мне кулаками. Прощай, любимая!
Кресло ползет вверх в десяти метрах над склоном. Трасса
на Актау первоклассная, не хуже, чем в Альпах, и я с
удовлетворением отмечаю, что средний уровень любителей за
последние годы заметно вырос. Вот совсем юная девочка лет
пятнадцати, а катается минимум по первому разряду, и
парнишка, который пытается ее обогнать, совсем не плох.
"Не сворачивай с трассы!" - ору я. Кивнул, послушался.
Кого я не терплю, так это лихачей, черт бы их побрал!
Половина бед на склонах - из-за них.
На верхней станции я захожу к спасателям и беру свои лыжи.
Под ногами повсюду снег, а солнце жарит, девчонки катаются в
купальниках - загляденье! До моего хозяйства отсюда метров
триста по горизонтали, выше идти некуда, это вершина Актау -
три тысячи шестьсот метров над уровнем моря, перепад высот
до ущелья километр двести метров, есть где разогнаться,
потешить душу и вывихнуть конечности. "Зачем напялили на
себя столько одежд?" - негодующе спрашиваю у двух бронзовых
красавиц, загорающих на соломенных креслах в бикини, и, не
дожидаясь ответа, качу к себе.
Мое хозяйство - это щитовой домик из двух комнат с кухней,
с довольно примитивной метеоплощадкой и скудным
оборудованием: мы - практики и по совместительству сборщики
первичного научного сырья. У дверей гордая вывеска:
"Лавинная станция Гидрометслужбы" и бочонок с талой водой.
Таких станций у меня две - вторая на Бектау, но там работы
меньше, всего четыре лавины, да и те в стороне от трасс.
Мой аппарат в ожидании начальства не тратит времени даром:
Олег, задрав ноги на стол, читает детектив, Осман спит, а
радист Лева слушает Окуджаву.
Молодцы ребята, с такими горы можно своротить. "Не
верьте, не верьте, когда над землею поют соловьи..." Я тоже
люблю Окуджаву и с удовольствием бы его послушал в тысячный
раз, но мне очень не нравится ночная сводка. С юго-запада
идет циклон, от которого я не жду ничего хорошего, ибо он
имеет обыкновение с напористой наглостью переваливать через
Главный Кавказский хребет. Чтобы окончательно испортить мне
настроение, Лева подсовывает РД от коллег из Северной
Грузии: там началась снежная буря. Я напоминаю ему об
одном средневековом короле, который казнил гонцов,
приносящих недобрую весть, и приезжает комиссия. Этого
только мне и не хватало! Нужно срочно драить полы и
приводить в порядок отчеты; чистота помещений и аккуратно
подколотые бумаги вызывают у комиссии слезы умиления.
Сегодня же вечером сажусь за отчет или, пожалуй, завтра.
Отчеты лучше всего писать завтра.
- Полундра, чиф, - гудит Олег, отрываясь от детектива. -
Быть снегопаду.
Олег у нас морской волк.
- Не лублю снегопад, - подает голос Осман. - Лублю солнца
и дэвушки.
- А работать? - спрашиваю я.
- Нэ понымаю, - отзывается Осман. - Нэзнакомое слово.
- Молоток, - с уважением говорит Лева. - Гвозди бы делать
из этих людей.
- Сейчас начнем, - соглашаюсь я. - Где остальные?
- Как приказано, роют шурфы на четвертой, - докладывает
Лева. - Взрывчатка в акье, детонаторы у Османа.
Обычно четвертую лавину, самую гнусную (за последние годы
проглотила пятерых туристов и двух моих ребят), мы
обстреливаем, на сей раз в порядке эксперимента я решил
начинить ее взрывчаткой. Повезем ее в акье, этакой
лодке-плоскодонке, на которой спасатели вывозят со склонов
травмированных.
- На выход с вещами! Начинается рабочий день.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ
Нас мало, но мы в тельняшках - нам их дарит на дни
рождения Олег. На Камчатке, где он служил, у него остался
корешок, который заведует тельняшками на флотской базе.
Кроме Олега, Османа и Левы в ведомости на зарплату
расписываются Рома и Гвоздь (подлинная фамилия, а не
кличка-Степан Гвоздь). Оба великие труженики - могут ночами
не спать (на Новый год и если попадаются интересные книжки)
и работать до седьмого пота (за обеденным столом). Все
пятеро - выдающиеся профессионалы по сну и мастера пустого
трепа, а Гвоздь к тому же известный и многократно
пострадавший на этом поприще покоритель женских сердец.
Лева и Гвоздь, люди с чувствами, больше любят Окуджаву,
остальные предпочитают Высоцкого, которого готовы слушать
все свободное от сна время. Всех объединяют здоровый
аппетит, ироническое отношение к туристам и глубокое
отвращение к выполнению своих прямых обязанностей. Вот с
такими людьми мне приходится работать. Я бы их давным-давно
уволил, если бы нашлись другие голубоглазые ослы, готовые
круглый год жить на Актау, подрезать лавины и при случае в
них оставаться за сто сорок рублей в месяц. Предложения
прошу высылать по адресу: поселок Кушкол, лавинная станция,
мне. Не забудьте указать, имеете ли специальное
образование, спортивный разряд по горным лыжам и обещаете ли
хотя бы три года не жениться.
В этой достойной компании я - аксакал, убеленный сединами
долгожитель, остальным от двадцати трех до двадцати семи лет
(Леве девятнадцать, но он не типичен: временно сбежал в
горы в поисках смысла жизни).
Называемся мы лавинщиками. Нас вообще мало, по всей
стране и трех-четырех сотен не наберется. Мы - очень
дефицитны, я по ночам вздрагиваю от ужаса, вспоминая угрозы
Олега махнуть на Камчатку и брачные обязательства Гвоздя,
Без этих молодчиков мне оставалось бы разве что повесить на
лавинах таблички "Санитарный день" и прикрыть лавочку, так
как гидролог Олег по совместительству еще метеоролог и
актинометрист, а гляциолог Гвоздь исполняет обязанности
повара (хлебнули бы вы его харчо!). Лишь за Османа,
здешнего уроженца, я спокоен, он единственный мужчина в
семье и хозяин стада баранов - лучшего якоря и не
придумаешь. Ну и два с половиной года ко мне будет прикован
Рома, его прислали по распределению.
Платят нам деньги за то, что мы предупреждаем о лавинной
опасности и принимаем меры к ее ликвидации. Помимо того, мы
обязаны не допустить собственной гибели, хватать за шиворот
лихачей, любящих лавиноопасные склоны больше жизни, и
собирать материалы для диссертаций вышестоящих товарищей.
Хотя специальная литература достаточно обширна, в
бессмертную душу лавины проникла она еще слабовато: о
последствиях мы пока что знаем куда больше, чем о механизме
ее действия. Впрочем, не дальше нас по пути познания ушли
вулканологи и исследователи цунами и тайфунов, не говоря уже
о многострадальных синоптиках, ибо куда проще дать прогноз
на ближайшую тысячу лет, чем на завтрашний день. А что мы
знаем о глубинах Земли, о причинах, побуждающих ее
сотрясаться в плясках святого Витта? А что вы можете
сказать о завихрениях в собственном мозгу и
сверхтаинственном явлении, называемом любовью? Ну, кто
возьмет на себя смелость утверждать, что он знает о любви
больше, чем первобытный Ромео, притащивший к ногам своей
Джульетты добытую в смертельном единоборстве шкуру
саблезубого тигра?
Если такой человек объявится, скажите ему в глаза, что он
- шарлатан, будь он даже поэтом, сочинившим сотню
стихотворений о любви по два рубля за строчку. Попробую
объяснить, почему я занялся лавинами и что это такое. В
детстве я любил помогать взрослым - в таком духе меня
воспитали. Вместе со сверстниками, разделявшими мои
убеждения, я после каждого снегопада карабкался на крышу,
чтобы сбрасывать вниз снег. Мы работали бескорыстно, без
всякой надежды на оплату своего труда - только ради
самоутверждения, сознания того, что ты приносишь людям
пользу. Единственное, в чем мы нуждались, так это в точном
попадании: чем громче вопил и обзывал нас сбитый наземь
прохожий, тем большее счастье мы испытывали - всегда приятно
видеть, что твой труд не пропал даром. Припоминаю, что даже
на фильмах Чаплина мы не доходили до такого изнеможения. И
лишь тогда, когда на тротуаре распластался, как лягушка,
директор магазина "Мясо - рыба", наш труд впервые был
вознагражден, причем без всяких требований с нашей стороны.
В то время я и подумать не мог, что эти детские шалости -
намек судьбы, пролог будущей профессиональной деятельности.
Я вспомнил о них лишь на первом курсе геофака, когда наш
общий любимец профессор Оболенский начал очередную лекцию
такими словами: "Что такое лавина? Пласт снега, сброшенный
мальчишками с крыши и вбивший прохожего, как кол, в
мостовую, - это и есть снежная лавина в ее элементарном
виде. Мысленно увеличьте ее размеры в тысячу раз - и вы
получите вполне приличную лавину, достойную внимания
исследователя..." Ну почему я не законспектировал эту
лекцию? Я бы просто перепечатал ее дословно - и все
оказались бы в чистом выигрыше. Но именно тогда, в середине
первого семестра, куда большим авторитетом, чем профессор
Оболенский, для меня было одно усыпанное веснушками существо
в короткой юбке и с восхитительными точеными ножками,
которые в моих глазах обладали неизмеримо большей ценностью,
чем географическая или любая другая наука. Может быть,
кто-либо другой на моем месте сумел бы одновременно слушать,
конспектировать лекцию и косить глаза на эти ножки, но я
весь отдался лишь последнему, наиболее приятному занятию и
поэтому сдавал экзамен по чужим конспектам. Дурной пример,
которому молодой читатель не должен следовать (впрочем, мода
на короткие юбки вроде бы прошла). Однако Оболенский
почему-то меня приметил (я уже упоминал о своем росте) и
включил в свою свиту. Вместе с ним мы составляли карты
лавиноопасных участков БАМа, уносили ноги от лавин на
Памире, чуть не отдали богу душу в Сванетии и как соавторы
обобщали добытый материал: Юрий Станиславович писал статьи,
а я аккуратно перепечатывал их на машинке. Под его
руководством защитил я по лавинам диплом и был как любимый
ученик распределен в Кушкол, куда профессор, несмотря на
почтенный возраст, на пару недель в году приезжал кататься
на лыжах. А веснушки не простили мне измены и уже со
второго курса перебрались к моему сопернику, тоже
высоченному дылде, и теперь у них трое детей.
Боюсь, однако, как бы своими россказнями я не создал у вас
легкомысленного представления о лавинах: заверяю, лично я
отношусь к ним весьма серьезно. Говоря упрощенно, лавина -
это масса снега, скатывающаяся с горных склонов. Иногда
этой массы не хватает, чтобы засыпать собаку, но случаются
лавины, от которых запросто можно рехнуться. Так, лавина
1962 года в Перу достигла на своем пути с вершины Уаскаран
объема в десять миллионов кубометров и погубила четыре
тысячи человек. А через восемь лет с той же вершины в Андах
сошла совсем уж чудовищная лавина, похоронившая город с
двадцатью тысячами жителей. Такие безобразия редко
позволяют себе даже вулканы, о которых широкая публика знает
куда больше, чем о лавинах. А между тем задолго до
последнего дня Помпеи, более двух тысяч лет назад, лавины
проклинал Ганнибал, когда вел на Рим войско через Альпы (не
по- христиански, но этот факт благословляют ученые,
получившие первое исторически достоверное свидетельство о
лавинной деятельности); примерно к тому же времени относится
письменное упоминание о лавинах на Кавказе; средневековые
хроники уже пестрят описаниями лавинных катастроф с
леденящими душу подробностями.
В наше время особенно страдают от лавин Альпы, заселенные
людьми, как ульи пчелами; свирепствуют лавины в обеих
Америках, срываются с вершин Тянь-Шаня, скандалят в Хибинах,
в Сибири, на Камчатке и вообще во всех горных районах. Как
говорил Юрий Станиславович, лавины заинтересовали человека
лишь тогда, когда стали ему мешать, то есть тогда, когда
человек начал обживать горы. Одновременно и лавины
заинтересовались человеком - так называемым нездоровым
интересом. Возникнув в тот период, когда Земля выдавила из
себя горные хребты, а с неба пошел первый снег, лавины
