- Собаки, должно быть, теперь хорошо его знают. Хол говорит, что
Самогонщик почти каждую ночь охотится на енотов. Но его собаки никогда не
тронут Енота. Даже если во время охоты натыкаются на его след, то в азарте
идут некоторое время по его следу, но затем сворачивают.
- О, эти собаки достаточно умны, - сказал Джиб. - Умнее их только сам
старина Енот.
- Они по-прежнему здесь, - сказал Джиб. - Видно их движение в
темноте.
- Они с нами с того самого времени, как мы перешли реку, - сказал
Снивли. - Мы их, конечно, не видим. Но они все время следят за нами.
Кто-то потянул Мери за рукав. Повернув голову, она увидела маленькое
существо со сморщенным лицом.
- Один из них здесь, - сказала она. - Он вышел на открытое место. Не
делайте резких движений, чтобы не испугать его.
Маленькое существо сказало:
- Я Бромли, тролль. Ты меня помнишь?
- Не уверена, - сказала она с сомнением. - Ты один из тех, с кем я
играла?
- Ты была маленькой девочкой, - сказал Бромли, - не больше нас. Там
был домовой Скрипичные Пальцы, а иногда Соломенная фея или эльф. Ты
никогда не считала нас другими, чем сама. Ты была слишком мала, чтобы
думать иначе. Мы делали пироги из грязи в ручье, и хотя я и Скрипичные
Пальцы считали пироги из грязи пустым занятием, нам было весело с тобой.
Если ты хотела стряпать пироги, мы шли и стряпали их.
- Теперь я вспомнила, - сказала Мери. - Ты жил под мостом, и я всегда
считала это очень странным местом жительства.
- Теперь ты уже знаешь, - с некоторым высокомерием сказал Бромли, -
что настоящие тролли всегда живут под мостами. Никакое другое место для
них не пригодно.
- Да, конечно, я знаю об этом.
- Мы часто ходили дразнить людоеда-великана: бросали камни, комья
грязи, обломки дерева и другие предметы в его берлогу, а потом побыстрее
убегали, чтобы он нас не поймал. Сейчас я думаю, что людоед вряд ли нас
замечал. Мы были робкими и боялись даже тени.
Корнуэлл хотел заговорить, но Мери покачала головой.
- Зачем остальные следят за нами? - спросила она. - Почему они не
показываются? Мы посидели бы вокруг костра и поговорили, могли бы даже
потанцевать. У нас есть еда. Можно сварить больше каши, так что хватит на
всех.
- Они не придут, - сказал Бромли, - даже за кашей. Они были против
моего прихода к вам, хотели задержать меня, но я пришел. Я знаю тебя очень
давно. Ты была в пограничье.
- Меня увели туда.
- Я искал тебя и не мог понять, почему ты ушла. Если не считать
пирогов из грязи - это скучное и противное занятие - мы отлично проводили
время.
- А где сейчас Скрипичные Пальцы?
- Не знаю, он ушел. Домовые все бродяги. Всегда бродят. А мы, тролли,
остаемся на месте: находим мост, селимся под ним и живем.
Неожиданно послышалось гудение. Позже, вспоминая, все согласились,
что оно не было таким уж неожиданным. Оно раздавалось некоторое время,
пока тролль разговаривал с Мери, звучало, как писк насекомого, но теперь
оно стало громче, перешло в вой, висящий в воздухе: дикая, ужасная музыка,
частично похожая на бормотание сумасшедшего.
Мери, испуганная, вскочила. Корнуэлл тоже и его быстрое движение
перевернуло кастрюлю с кашей. Лошади в ужасе заржали.
Снивли попытался крикнуть, но издал какой-то писк.
- Темный Трубач? - пропищал он, и потом повторил еще несколько раз. -
Темный Трубач, Темный Трубач...
Что-то круглое покатилось по склону к лагерю. Оно катилось
подпрыгивая и издавая глухой звук, когда касалось земли. Подкатившись к
освещенному кругу, оно остановилось и осталось лежать, оскалив рот, как в
усмешке.
Это была отрубленная человеческая голова.
19
На следующий день, в полдень, они нашли место, где была отрублена
голова. Сама голова осталась погребенной после торопливой молитвы у
подножия большого гранитного камня у прежнего лагеря. Над ней поставили
грубый крест.
Оливер возражал против установки креста.
- Они не трогают нас, - говорил он. - Зачем же оскорблять их? Ваши
глупые скрещенные палки для них - проклятье!
Но Корнуэлл не уступил.
- А как насчет швыряния в нас человеческими головами? - сказал он. -
Это значит, нас не трогают? Крест - это не оскорбление. Голова принадлежит
человеку и, по всей вероятности, христианину. Мы просто обязаны прочитать
над ней последнюю молитву и поставить крест. И мы сделаем это.
- Вы думаете, что это один из людей Беккета? - спросил Джиб.
- Возможно, - ответил Корнуэлл. - От самой гостиницы у нас нет
сведений о Беккете. Мы не знаем, пересек ли он границу. Но если здесь есть
люди, то это вполне могут быть люди Беккета. Этот вполне мог отстать от
остальных, заблудиться и встретиться с кем-то, кто не любит людей.
- Вы упрощаете, - заметил Снивли, - в Диких Землях нет никого, кто бы
любил людей.
- Но если не считать этой головы, против нас не было предпринято
ничего, - заметил Корнуэлл.
- Дайте им время, - заметил Снивли.
- Вы также должны принять во внимание, - сказал Оливер, - что среди
нас вы единственный человек. Возможно, и нас они не очень любят, но все
же...
- А Мери?
- Мери жила здесь ребенком. К тому же, у нее рог, который какой-то
пустоголовый единорог оставил в дереве.
- Мы же не армия вторжения, - сказал Джиб. - Мы иммигранты, если
хотите. Им нет причин бояться нас.
- Но нам нужно считаться не с их страхами, - сказал Снивли, - а
скорее с их ненавистью к нам. Эта ненависть, существующая уже не одно
столетие, глубоко вошла в них.
Корнуэлл спал мало. Как только он засыпал, его преследовал кошмар. Он
снова видел голову, а, вернее, дикую, искаженную карикатуру на нее,
вселяющую ужас.
Он просыпался в холодном поту. Подавив страх, вызванный кошмаром, он
снова вспоминал голову, но не во сне, а наяву, как она лежала у костра.
Искры поджигали ей волосы и бороду, глаза были открыты и, казалось,
смотрели на них. Они были похожи скорее на камни, чем на глаза. Рот и лицо
были искажены, как будто кто-то взял голову в сильные руки и сжал.
Оскаленные зубы сверкали, отражая пламя костра, а из угла рта тянулась
нить высохшей слюны.
Наконец, к утру он погрузился в сон, настолько истощенный, что даже
видение головы не могло разбудить его. Когда он проснулся, завтрак уже был
готов. Корнуэлл поел, стараясь, правда, не совсем успешно, не смотреть в
ту сторону, где стоял крест. Разговаривали мало, торопливо оседлали
лошадей и тронулись в путь.
Они двигались по тропе, которая не расширялась и не превращалась в
дорогу. Местность становилась все более дикой и неровной, пересеченной
глубокими ущельями. Тропа то опускалась вниз, то поднималась на вершины,
чтобы снова углубиться в ущелье. Страшновато было даже разговаривать, так
как, казалось, звуки могли разбудить кого-нибудь, притаившегося в тишине.
Не было ни жилища, ни следа чего-либо живого.
По общему согласию, без обсуждений, путники решили днем не
останавливаться.
Вскоре после полудня Хол догнал Корнуэлла, ехавшего впереди.
- Взгляните туда, - сказал он.
Он указал на узкую полоску неба, видимую между кронами больших
деревьев, росших по обе стороны тропы.
Корнуэлл посмотрел.
- Я ничего не вижу. Только одну или две точки. Это, наверно, птицы.
- Я давно слежу за ними, - сказал Хол. - Их становиться все больше.
Это канюки. Там что-то мертвое.
- Корова, вероятно.
- Здесь нет ферм, и, следовательно, нет коров.
- Тогда олень или лось.
- Не просто олень или лось. Канюков много, значит, много и падали.
Корнуэлл натянул поводья.
- К чему вы клоните?
- Голова, - сказал Хол, - она ведь откуда-то взялась. Тропа впереди
опускается в очередное ущелье. Там прекрасное место для засады. Если нас
захватят здесь, ни одному не уйти.
- Но мы уверены, что Беккет здесь не проходил. Ведь он не показывался
у Башни, и мы ни разу не встретили никаких следов его отряда: ни
отпечатков копыт лошадей, ни остатков костра, ни человеческих следов. Если
бы здесь была засада...
- Не знаю, - сказал Хол. - Но там канюки, и их много.
Подъехали Оливер и Снивли.
- Что происходит? - спросил Оливер. - Что-нибудь случилось?
- Канюки, - сказал Хол.
- Я не вижу никаких канюков.
- Точки в небе.
- Неважно, - сказал Корнуэлл. - Они здесь - ну и что? Там просто
что-то мертвое. Прошлым вечером, перед тем, как кто-то швырнул в нас
голову, слышалось гудение...
- Темный Трубач, - сказал Снивли, - я же говорил...
- Теперь я вспомнил. Но с тех пор так много всего произошло. Кто
такой Темный Трубач?
- Никто не знает этого, - ответил Снивли. - Никто никогда его не
видел. Его слышат не часто, иногда он молчит годами. Он - предвестник
бедствий, и играет всегда перед тем, как происходит что-то ужасное.
- Не говорите загадками. Что именно? Голова - это и есть ужасное? -
спросил Хол.
- Не голова, - возразил Снивли. - Что-то гораздо худшее.
- Ужасное для кого? - спросил Корнуэлл.
- Не знаю, - ответил Снивли. - И никто не знает.
- Что-то в этом гудении мне знакомо, - сказал Оливер. - Я думаю об
этом все время и не могу вспомнить. Это так ужасно, что я испугался. Но
сегодня я вспомнил, частично, одну или две фразы. Это часть древней песни.
Я отыскал ее ноты в одном древнем свитке в Вайлусинге. Там была эта фраза.
В свитке говорилось, что она дошла до нас от очень далеких столетий.
Возможно, это самая древняя песня на Земле. Не знаю, откуда человек,
написавший этот древний свиток, мог знать...
Корнуэлл хмыкнул и двинул лошадь вперед. Хол последовал за ним. Тропа
неожиданно пошла вниз, как бы уходя под землю, и по обе стороны от нее
появились крутые стены. По склонам текли ручейки, кое-где за камни
цеплялись мхи, из трещин росли кедры, настолько изогнутые, что казалось,
они вот-вот упадут. Отрезанное от солнца, ущелье, по мере того как они в
него углублялись, становилось все темнее.
Меж стен ущелья подул ветер и принес запах. И от этого запаха,
тошнотворного и сладковатого, у путников пересохло горло.
- Я был прав, - сказал Хол. - Там внизу смерть.
Перед ними был поворот. А за поворотом ущелье кончалось. Впереди
располагался амфитеатр - кольцо, окруженное крутыми утесами. Взрыв крыльев
- и стая больших птиц оторвалась от пиршества и взмыла в воздух. Несколько
отвратительных птиц, слишком объевшихся для того чтобы взлететь, неуклюже
отпрыгнули в сторону.
Запах стал резким, как удар кулака в лицо.
- Боже! - воскликнул Корнуэлл.
Он боролся с тошнотой, вызванной видом того, что лежало на каменистом
берегу ручья, протекавшего посреди амфитеатра.
Из общей массы мяса и костей выступали отдельные детали - лошади с
застывшими ногами, люди. Среди травы скалились черепа, торчали грудные
клетки, мягкие животы, как наиболее доступные для еды, были разорваны,
виднелись ягодицы. На ветках колючих кустарников развевались клочья
одежды. Копье с острием, вонзившееся в землю, торчало наклонившись, как
пьяный восклицательный знак. Тусклое солнце отражалось во всех мечах и
щитах.
Среди растерзанных лошадиных и человеческих тел лежали и другие,
покрытые черной шерстью, скалившие огромные клыки, с короткими хвостами с
кисточками, с большими тяжелыми плечами, тонкой талией, огромными лапами,
вооруженными изогнутыми когтями.
- Вот где проходил Беккет, - сказал Джиб.
На противоположном конце амфитеатра виднелась уже не тропа, а дорога,
которая вела в новое ущелье.
