Я мгновенно обернулся, судорожно хватаясь за пистолет,
оттягивавший мне карман.
Когда я его уже наполовину вытащил, голос заговорил снова.
- Я - Этвуд, - сказал голос. - Приношу свои извинения за
испорченный звонок.
- Я еще и стучал.
- Я не слышал вашего стука. Я работал в подвале.
Я уже разглядел в вестибюле его темную фигуру. Я разжал пальцы,
и пистолет скользнул обратно в карман.
- Мы можем спуститься в подвал, - предложил Этвуд, - и славно
побеседовать. Это место едва ли подходит для продолжительного
разговора.
- Как вам будет угодно, - сказал я.
Я сошел со ступенек, и он повел меня через вестибюль к двери в
подвал.
Горевшая внизу лампа заливала светом лестничную клетку, и
теперь я его рассмотрел как следует. Внешность у него была самая
заурядная - спокойный, приятный мужчина делового типа.
- Мне здесь нравится, - заметил Этвуд, легко и беззаботно
спускаясь по ступенькам. - Прежний хозяин устроил в подвале комнату для
развлечений, которая из всех помещений этого дома, по-моему, наиболее
пригодна для жилья. Может быть, потому, что сам дом очень стар, а эта
комната оборудована совсем недавно.
Мы спустились до конца лестницы, свернули за угол и очутились в
комнате для развлечений.
Это было обширное длинное помещение, тянувшееся через весь
подвал; в каждом конце его было по камину, а на выложенном красной
плиткой полу в беспорядке расставлена кое-какая мебель. У одной стены
стоял письменный стол, заваленный бумагами, а в противоположной стене
чернела дыра - просверленная в стене круглая дыра такого диаметра, что в
нее свободно мог пройти кегельный шар, и из нее дул холодный ветер,
леденивший мне лодыжки. В воздухе едва ощутимо попахивало тем самым
лосьоном для бритья.
Уголком глаза я заметил, что Этвуд наблюдает за мной. Я
попытался справиться со своим лицом - не превратить его в застывшую
маску, а придать ему то выражение, которое, как мне казалось, было ему
свойственно в повседневной жизни. И мне, видно, это удалось, потому что
на лице Этвуда не мелькнуло и тени улыбки, которую он вряд ли бы скрыл,
подметив во мне признаки замешательства или страха.
- Вы правы, - произнес я. - Здесь и впрямь очень уютно.
Я сказал это для того, чтобы нарушить молчание. Комната была
совершенно нежилой, во всяком случае, по человеческим канонам. Пыль
здесь лежала почти таким же толстым слоем, как и наверху. Повсюду
валялся самый разнообразный хлам, и в углах скопились кучи мусора.
- Не хотите присесть? - спросил Этвуд.
Он указал на стул с мягкой обивкой, стоявший наискосок от стола.
Я направился к нему, и у меня под ногами что-то зашуршало. Тут я
увидел, что ступаю по валявшемуся на полу большому измятому куску
почти прозрачной полиэтиленовой пленки.
- Осталось от прежнего хозяина, - небрежно бросил Этвуд. - Надо
бы наконец навести здесь чистоту.
Я сел на предложенный мне стул.
- Позвольте ваше пальто, - сказал Этвуд.
- Пожалуй, я не сниму его. У вас тут вроде откуда-то дует.
Я не спускал глаз с его лица - оно не дрогнуло.
- Быстро же вы все подмечаете, - благодушно заметил Этвуд без
всякой угрозы в голосе. - Пожалуй, даже слишком быстро.
Я промолчал, и он заговорил снова:
- Однако я рад, что вы пришли. Не часто встретишь такого
проницательного человека.
- Уж не собираетесь ли вы предложить мне работу в вашей
организации? - с усмешкой спросил я.
- Эта мысль, - невозмутимо ответил Этвуд, - уже мелькнула у меня.
Я покачал головой.
- Вряд ли я вам нужен. Ведь город вы уже купили и, надо сказать,
неплохо с этим справились.
- Город! - оскорбленно вскричал Этвуд.
Я кивнул.
Он рывком отодвинул от стола стул и осторожно опустился на него.
- Я вижу, что вы ничего не понимаете, - произнес он. - Придется
вам все разъяснить.
- Давайте, - сказал я. - Для этого я и пришел.
Этвуд с серьезным видом подался вперед.
- Не город, - проговорил он тихим напряженным голосом. - Не
цените меня слишком дешево. Нечто гораздо большее, чем город, мистер
Грейвс. Гораздо большее. Полагаю, я ничем не рискую, открыв вам это,
ведь теперь меня уже никто не может остановить. Я покупаю Землю!
17.
Есть идеи настолько чудовищные, настолько противоестественные
и возмутительные, что человеку нужно какое-то время, чтобы вникнуть в их
смысл.
К таким вот идеям относится предположение, что у кого-нибудь
может зародиться мысль - пусть одна только мысль - попытаться купить
Землю. Завоевать ее - это куда ни шло: ведь это добрая, старая,
традиционная идея, которую вынашивали многие представители
человечества. Уничтожить Землю - это тоже можно понять, потому что
были и есть безумцы, которые если и не кладут в основу своей политики
угрозу всеобщего уничтожения, то, во всяком случае, используют ее в
качестве дополнительной точки опоры.
Но купить Землю - это не укладывалось в сознании.
Прежде всего, Землю купить невозможно - ведь ни у кого не
найдется такого количества денег. А если б и объявился такой богач, все
равно это бред сумасшедшего, - что бы этот человек стал делать с Землей,
купив ее? И наконец, это было неэтично и шло вразрез с традициями:
настоящий бизнесмен никогда не уничтожает всех своих конкурентов. Он
может их поглотить, установить над ними контроль, но отнюдь не
уничтожить.
Этвуд балансировал на краешке стула, как встревоженная хищная
птица, - должно быть, в моем молчании он уловил осуждение.
- Тут комар носа не подточит, - проговорил он. - Все совершенно
законно.
- Возможно, - выдавил я.
Однако я чувствовал, что тут есть к чему придраться. Если б я мог
выразить это словами, я бы объяснил ему, что здесь не так.
- Мы действуем в рамках социального устройства человеческого
общества, - продолжал Этвуд. - Наша деятельность базируется на ваших
принципах и законах, которые мы соблюдаем со всей строгостью. Мало
того, мы придерживаемся ваших обычаев. Мы не нарушили ни одного. И
уверяю вас, друг мой, что это не так-то просто. Крайне редко удается
провести подобную операцию, не нарушая обычая.
Я попытался что-то сказать, но слова лишь булькнули в горле, да
там и остались.
- В наших деньгах и ценных бумагах нет ни единого изъяна, -
заявил Этвуд.
- Как сказать, - возразил я. - Что касается денег, то у вас их
слишком много, чересчур много.
Но беспокоила меня вовсе не мысль о чрезмерном количестве
денег. Меня встревожило что-то другое. Нечто куда более важное, чем эта
денежная вакханалия.
Меня насторожили кое-какие его слова и то, как он их употреблял.
То, как он произносил слово "наше", словно имея в виду себя и каких-то
своих сообщников; то, как он употреблял слово "ваше", как бы
подразумевая под этим все человечество, за исключением некой группы
себе подобных. И то, как он особо подчеркнул, что действует в рамках
социального устройства человеческого общества.
Мой мозг словно раскололся надвое. И одна его половина вопила
от ужаса, а другая призывала к благоразумию. Ибо мысль, пронзившая его,
была настолько чудовищной, что сознание отказывалось ее воспринять.
Теперь он уже улыбался, и при виде этой улыбки меня внезапно
захлестнула жгучая ярость. Вопль, исторгавшийся одной половиной моего
мозга, заглушил разумные доводы другой, и я поднялся со стула, выхватив
из кармана пистолет.
В тот момент я бы убил его. Не задумываясь, без всякой жалости я
выстрелил бы в него в упор и убил. Все равно что я раздавил бы ногой
змею или прихлопнул муху.
Но выстрелить мне не пришлось.
Потому что стрелять было не в кого.
Даже не знаю, как это объяснить. Объяснить такое невозможно.
Подобного явления еще не наблюдало ни одно человеческое существо. Ни в
одном человеческом языке нет слов, чтобы описать, что сотворил с собой
Этвуд.
Он не заколебался, постепенно растворяясь в воздухе. Он не
растаял. Что бы с ним ни произошло, это случилось мгновенно.
Только что он сидел передо мной. А через мгновение его уже не
было, я не заметил, как он исчез.
Раздался негромкий стук, как от падения легкого металлического
предмета, и по полу запрыгало несколько угольно-черных кегельных
шаров, которых тут раньше не было.
Должно быть, мое сознание мгновенно проделало какой-то
сложный акробатический этюд, но тогда я этого не заметил. И все мои
последующие поступки я приписал инстинкту - я не сознавал, что было
причиной, а что - следствием, не анализировал факты, не строил догадок и
предположений, но все это, несомненно, промелькнуло в моем мозгу,
побудив меня к немедленным действиям.
Я выронил пистолет и, нагнувшись, схватил с пола кусок
полиэтиленовой пленки. Схватил его и начал расправлять уже на пути к
наружной стене, где зияла дышавшая холодом дыра.
Направляясь к дыре, прямо на меня катились шары, и я был к
этому готов - у прикрытой пленкой дыры их ждала ловушка.
Первый шар ткнулся в дыру, увлекая за собой пленку, за первым
последовал второй, потом третий, четвертый, пятый. Я схватил концы
прозрачного полотнища, сложил их вместе и вытянул его из дыры - и в
этом импровизированном мешке, ударяясь друг о друга, взволнованно
постукивали угольно-черные шары.
В подвале оставалось еще несколько шаров - тех, что не попали в
сеть, - и теперь они в исступлении катались по полу, ища, куда бы
спрятаться.
Я поднял мешок и встряхнул его, чтобы утрясти мой улов. А чтобы
шары не выскочили, как следует закрутил горловину и перебросил мешок
через плечо. Тем временем остальные шары продолжали метаться в
поисках темных уголков, и со всех сторон слышалось какое-то шуршание,
шелест и шепот.
- А ну, марш в свою дыру! - крикнул я им. - Убирайтесь туда,
откуда явились!
Никакой реакции. Они все уже попрятались. И теперь следили за
мной из темных уголков, из куч хлама. Быть может, даже не видя меня.
Скорей всего просто ощущая мое присутствие. Впрочем, неважно как, но
они следили.
Я шагнул вперед, и моя нога наступила на какой-то предмет. Я в
ужасе подпрыгнул.
Это был всего-навсего мой пистолет, который я выронил, когда
нагнулся за пленкой.
Я оцепенело смотрел на него, чувствуя, как у меня затряслись все
внутренности, но дрожь эта билась где-то в глубине, не в силах вырваться
наружу и завладеть всем телом - настолько оно было напряжено. Зубы мои
порывались застучать, но безуспешно, потому что челюсти были стиснуты с
такой отчаянной силой, что ныли мышцы.
Отовсюду за мной следили невидимые наблюдатели, из дыры дул
холодный ветер, а у меня за спиной, в мешке, скорей возбужденно, чем
злобно, постукивали друг о дружку шары. И еще в подвале была пустота -
пустота там, где только что было двое людей, а теперь остался один. Хуже
того, здесь зверем выла пустота взбесившейся вселенной, Земли,
утратившей свое значение, и цивилизации, которая, пока сама того не
ведая, корчилась в муках агонии.
Но все это забивал запах - запах, который я впервые почувствовал
сегодня утром, - запах этих существ; кем бы они ни были, откуда бы они ни
явились, какова бы ни была их цель - этот запах принадлежал им. Он был
рожден не Землей, не нашей, такой знакомой старушкой планетой, и до
этого человеку никогда не приходилось с ним сталкиваться.
Я понял, что передо мной была иная форма жизни, явившаяся
откуда-то извне, из краев, находящихся далеко за пределами планеты, на
которой я сейчас стоял; и все во мне протестовало против этой мысли, но
другого объяснения я подыскать не мог.
Я опустил мешок с плеча, наклонился за пистолетом и, протянув к
нему руку, вдруг увидел, что невдалеке от пистолета на полу лежит еще
какой-то предмет.
Выпустив пистолет, мои пальцы потянулись к этому предмету, и в
тот момент, когда они схватили его, я увидел, что это кукла. Еще не успев
рассмотреть ее, я уже знал, что это за кукла: в памяти всплыл негромкий
металлический стук, услышанный мною в тот самый миг, когда исчез
Этвуд.
Я не ошибся. Это была кукла Этвуд. Этвуд до последней морщинки
