она бы наверняка бросила трубку - и тогда все было бы в порядке. Или, на
худой конец, я должен был придумать какую-нибудь более или менее
правдоподобную историю, но на это у меня не оставалось времени.
Вдобавок от страха у меня в голове была полная каша. Я и сейчас еще был
слишком испуган, чтобы как следует собраться с мыслями.
Положив трубку на рычаг, я схватил шляпу и бросился к двери. У
самого порога я на секунду остановился и, обернувшись, окинул взглядом
комнату. И теперь она показалась мне совсем чужой, словно я попал сюда
чисто случайно и вижу ее впервые, и из всех углов мне слышался какой-то
шелест, шепот и едва уловимый шорох.
Я распахнул дверь, вылетел в коридор и с топотом помчался вниз
по лестнице. И даже на бегу меня мучила мысль: какая же часть этого едва
уловимого скользящего шороха, наполнявшего комнату, существовала в
действительности, а какая - в моем воображении?
Я миновал вестибюль, выскочил из дома и через секунду уже был
на тротуаре.
Стоял теплый безветренный вечер, в воздухе тянуло дымком
тлеющих листьев.
На улице послышалось какое-то постукивание - странный, быстрый
ритмичный перестук, - и из-за угла дома, из аллеи, которая вела к стоянке,
показался огромный пес. Он был в благодушном настроении, помахивал
хвостом, и в его подпрыгивающей походке сквозила даже некоторая
игривость. Размером он был с теленка, лохмат до бесформенности, и
казалось, будто, он вынырнул прямо из осенних лучей сегодняшнего
послеполуденного солнца.
- Здравствуй, песик, - сказал я, и он подбежал ко мне, со
счастливым видом уселся у моих ног и в собачьем экстазе заколотил своим
увесистым хвостом по асфальту.
Я протянул было руку, чтобы погладить его, но не успел - по улице
с рокотом мчалась машина; она круто развернулась и остановилась как раз
напротив нас.
Открылась дверца.
- Садись, - приказал голос Джой. - И поехали отсюда.
15.
Мы ели при свечах, в каком-то ином мире, в одном из тех
немыслимых старомодных ресторанчиков, которые, видно, пользовались
особой симпатией Джой, - мы не поехали в тот новый, только что
открывшийся ночной клуб на Панкрест Драйв. Вернее сказать, ела одна
Джой. Я не проглотил ни кусочка.
Сам черт не разберет, что за народ эти женщины. Я рассказал ей
все. Я по своей дурости проболтался, так что мне уже некуда было деваться
и пришлось рассказать все остальное. Вообще-то у меня не было причин
скрывать от нее мои приключения, но, рассказывая, я чувствовал себя
преглупо. А она в это время ела, но спокойно и с удовольствием, как всегда,
будто я выкладывал ей какие-нибудь последние редакционные сплетни.
Она держалась так, словно не верила ни единому моему слову, хотя
я убежден в обратном. Быть может, увидев, что я взволнован (а кто на моем
месте не был бы взволнован?), она просто исполняла женский долг,
пытаясь успокоить меня своей невозмутимостью.
- Поешь, Паркер, - попросила она. - Что бы там ни происходило, ты
должен поесть.
Я взглянул на свою тарелку, и меня затошнило. Не от вида еды, а
от одной только мысли о ней. Кстати, при свечах далеко толком и не
разглядишь, что лежит у тебя на тарелке.
- Джой, почему я побоялся выйти на стоянку? - спросил я.
Вот что не давало мне покоя. Вот что меня грызло.
- Потому что ты трус, - ответила она.
Легче мне не стало.
Я вяло ковырнул еду. Вкус у нее был точь-в-точь как у пищи,
которую невозможно оценить взглядом. Убогий дребезжащий оркестрик
заиграл новую мелодию - как раз под стать такому вот заведению. Я окинул
взглядом зал и вспомнил о шорохе за дверцей стенного шкафа - да ведь
такого и быть не может.
В подобной обстановке это могло сойти только за фрагмент какого-
то кошмарного сна.
Но я знал, что все произошло наяву. За пределами этой созданной
человеком пресыщающей, усыпляющей теплицы существовало нечто такое,
с чем еще никто никогда не сталкивался. То, чего я едва коснулся, а может,
и увидел, но лишь мельком, да и то самый краешек.
- Что ты собираешься делать? - спросила Джой, словно прочтя мои
мысли.
- Не знаю, - ответил я.
- Ты репортер, - сказала она, - и для тебя это золотая жила. Но будь
осторожен, Паркер.
- Можешь не сомневаться.
- Как ты думаешь, что это такое?
Я пожал плечами.
- Ты в это не веришь, - сказал я. - Впрочем, я и сам сейчас не
представляю, как в это можно поверить.
- Я верю твоим словам. Но насколько правильно ты все это
истолковал?
- Я не могу истолковать это по-иному.
- В первый вечер ты бил пьян. Пьян в стельку, как ты сам сознался.
Капкан...
- Но ведь из ковра был вырезан кусок. Я видел это, когда уже
совершенно протрезвел. И в конторе...
- Не все сразу, - перебила она. - Давай разберемся по порядку. Не
надо разбрасываться. А то покатишься...
- Вот оно! - вскричал я.
- Не кричи, - попросила она. - Ты привлекаешь к нам внимание.
- Кегельные шары, - пояснил я. - Как это я забыл о них! Были же
еще кегельные шары, которые сами собой катились по дороге.
- Паркер!
- В Тимбер Лейне. Мне сообщил об этом по телефону Джо Ньюмен.
Она сидела напротив, по ту сторону стола, и по ее лицу я увидел,
что она не на шутку перепугалась. Она стойко выдержала все остальное, но
кегельные шары оказались той самой последней соломинкой. Она уже не
сомневалась, что я сошел с ума,
- Прости, - как можно мягче произнес я.
- Но Паркер! Где это видано, чтобы по дороге катились кегельные
шары!
- Один за другим. Торжественной вереницей.
- И их видел Джо Ньюмен?
- Нет, не Джо. Их видели какие-то школьники. Они позвонили в
редакцию, а Джо, в свою очередь, позвонил мне. Я посоветовал ему
выбросить это из головы.
- Их видели около усадьбы "Белмонт"?
- Ты угадала, - ответил я. - Понимаешь, это звенья одной цепи. Уж
не знаю как, но все эти события каким-то образом связаны между собой.
Я оттолкнул тарелку и вместе со стулом отодвинулся от стола.
- Куда ты собрался, Паркер?
- Во-первых, я хочу отвезти тебя домой, - сказал я. - А потом, если
ты одолжишь мне свою машину...
- Разумеется, но... О, понимаю - усадьба "Белмонт".
16.
Усадьба "Белмонт" массивным черным кубом возвышалась среди
таких же черных деревьев. Она стояла на вершине невысокого холма,
мысом вдававшегося в озеро, и, когда я остановил машину, я услышал
плеск набегавших на берег волн. Сквозь ветви деревьев поблескивала в
лунном свете водная гладь, а наверху, под самой крышей, лунный блик
играл на стекле слухового окошка, но сам дом и сторожившие его деревья
тонули во тьме. В безмолвии ночи шорох высыхающих листьев звучал, как
крадущиеся шажки множества маленьких ног.
Я вылез из машины и, стараясь не стучать, осторожно закрыл
дверцу. Я немного постоял возле машины, разглядывая дом. Нельзя
сказать, что мне было страшно. Недавний ужас почти отпустил меня.
Однако я не ощущал в себе и избытка храбрости.
Тут ведь могут быть ловушки, мелькнуло у меня. Не такие, как тот
замаскированный капкан перед моей дверью, а какие-нибудь еще.
Коварные дьявольские ловушки.
Но я с ходу выбранил себя за такие дурацкие домыслы. Ведь если
рассудить здраво, вне дома не могло быть никаких ловушек. Иначе в эти
ловушки могли бы попасться совершенно невинные люди: те, кто, выбирая
кратчайший путь к озеру, пересекал бы владение Этвуда; или дети,
играющие в таком соблазнительном месте, около пустующего
заброшенного дома, - а это привлекло бы к нему нежелательный интерес.
Если и были тут какие-нибудь ловушки, их расставили в самом доме.
Однако, если учесть все обстоятельства, это тоже было маловероятно. Ведь
в своем собственном доме они кем бы эти они ни были - могут и без
ловушек разделаться с незваным гостем.
И вообще, может оказаться, подумал я, что я глупейшим образом
заблуждаюсь, считая, что усадьба "Белмонт" имеет какое-то отношение к
последним событиям.
Но все равно я должен пойти и взглянуть, что там делается, я
должен знать, я должен довести дело до конца и исключить это подозрение,
иначе меня вечно будет терзать мысль, не проморгал ли я какие-то важные
улики.
Напрягшись всем телом, я зашагал по дорожке; спина моя
сгорбилась, точно в ожидании неизвестно откуда грозившего нападения. И
попробовал распрямиться, но не тут-то было - спина так и осталась
согнутой.
Я поднялся по лестнице и остановился перед парадной дверью,
раздираемый сомнениями. В конце концов я решил поступить, как это
принято - позвонить или постучать в дверь. Пошарив в темноте, я нащупал
звонок.
Кнопка едва держалась и завихлялась под моими пальцами; я
понял, что звонок не работает, но все-таки нажал кнопку. Звонок не звонил:
из дома не донеслось ни звука. Я снова надавил на кнопку и долго не
отпускал ее, но звонка не было. Тогда я постучал, и в ночной тишине этот
стук прозвучал как-то по-особенному громко.
Я подождал, но все было тихо. Правда, в какой-то момент мне
вроде бы послышались шаги, но звук не повторился, и я понял, что мне это
почудилось.
Спустившись с крыльца, я обошел вокруг дома. За кустами,
некогда посаженными вдоль фундамента, уже много лет никто не ухаживал,
и они разрослись в густую, непроходимую изгородь. Под ногами шуршали
опавшие листья, а в воздухе ощущались пьянящие, по-осеннему едкие
запахи.
Ставни пятого из обследованных мною окон были едва прикрыты.
А само окно не заперто.
Как-то все очень просто, подумал я. Даже чересчур. Если я искал
ловушку, то лучшего места для нее не придумаешь.
Я поднял оконную раму, замер и прислушался: ничего. Стояла
полная тишина. Только лениво плескались о берег волны да ветер резвился
в сухой, еще не опавшей листве. Я сунул руку в карман пальто и нащупал
пистолет и карманный фонарик, который прихватил с собой из машины
Джой.
Я подождал еще, собираясь с духом. Потом перемахнул через
подоконник и очутился в доме.
Я сразу метнулся в сторону и прижался к стене, чтобы мой силуэт
не маячил на фоне открытого окна.
Немного постоял так, выпрямившись и стараясь не дышать, чтобы
не пропустить ни малейшего звука.
Ни движения. Ни шороха. Ничего.
Я вытащил из кармана фонарик, включил его и провел лучом по
комнате. Я увидел закрытую чехлами мебель, картины на стенах и какой-то
призовой кубок, стоявший на каминной полке.
Я погасил фонарик и быстро скользнул вдоль стены - на тот случай,
если кто-то или что-то прячется среди этой зачехленной мебели и решит
вдруг на меня напасть.
Никто не собирался на меня нападать.
Я выждал еще какое-то время.
Комната по-прежнему оставалась комнатой, и только.
Я на цыпочках пересек ее и вышел в вестибюль. Нашел кухню,
столовую и кабинет, где в беззубой старческой улыбке на меня ощерились
пустые книжные полки.
Я не обнаружил ничего интересного,
Пол был покрыт толстым слоем пыли, и за мной тянулся след. Вся
мебель была укутана чехлами. В воздухе попахивало плесенью. Повсюду
ощущалась полная заброшенность, как в доме, который хозяева неведомо
почему вдруг покинули и больше ни разу в него не возвращались.
И нужно было мне, дураку, приезжать сюда, обругал я себя. Ведь
здесь ровно ничего не было. Я просто поддался своему разыгравшемуся
воображению.
Но раз уж я здесь, мне нужно использовать это обстоятельство до
конца. Пусть я сглупил, приехав сюда, все равно нет смысла уезжать, не
осмотрев остальную часть дома - верхний этаж и подвал.
Я вернулся в вестибюль и начал подниматься по лестнице -
эдакому винтовому сооружению с поблескивавшими в темноте перилами и
столбиками.
Когда я уже поставил ногу на третью ступеньку, меня вдруг
остановил чей-то голос.
- Мистер Грейвс, - произнес голос.
Это был мягкий интеллигентный голос, и говорил он самым
естественным, нормальным тоном. И хотя я уловил в нем вопросительные
интонации, вопрос этот был чисто риторическим. У меня встали дыбом
волосы и миллионом игл вонзились в кожу головы.
