вскоре преуспевает в этом настолько, что читает своих любимых ав-
торов - Толстого и Достоевского - в оригинале.
В 1935 г. он решает поехать в Россию. В его замысел входило уе-
хать из Англии навсегда, обратиться в Москве в Институт народов
Севера и поехать изучать язык какой-нибудь северной народности.
Это еще одна загадка жизни Витгенштейна. Известно, что он все-
гда любил Россию. Известно, что сам он не любил буржуазный ук-
лад и тяготел к бедности и аскетизму. Но неужели он не понимал,
что творилось тогда в СССР, неужели не понимал, что это уже давно
была не родина Толстого и Достоевского?
Как бы то ни было, он съездил в СССР и вернулся. Очевидно, он
все-таки увидел то, что иностранцам старались не показывать.
Во время второй мировой войны Витгенштейн работал санитаром
в госпитале.
Рассказывают, что однажды, путешествуя по Англии, он зашел в
крестьянский дом и попросил немного отдохнуть. Хозяйка спроси-
ла его, не хочет ли он поесть. В этот момент раздался голос хозяина:
"Don't ask, give!" ("Не спрашивай, а давай!"). Витгенштейн потом
долго восхищался этой фразой. Она действительно могла быть деви-
зом его жизни и его философии.
Умирая, он сказал врачу: "Моя жизнь была прекрасной".
Действительно, это была одна из самых прекрасных жизней, про-
житых в ХХ в., один из самых светлых символов культуры ХХ в.
Лит.:
Бахтин М.М. Искусство и ответственность // Бахтин М.И.
Эстетика словесного творчества. - М., 1979.
Лотман Ю.М. Избранные статьи. В 3 т. - Таллинн, 1992. -
т. 1.
Людвиг Витгенштейн: Человек и мыслитель. - М., 1994.
"БЛЕДНЫЙ ОГОНЬ"
- роман Владимира Набокова (1962).
Композиция романа представляет собой классическое построение
текст в тексте (см.). Роман делится на поэму в 999 строк, написан-
ную одним из главных героев, американским поэтом Шейдом, и
комментарий с предисловием к этой поэме, написанные другим
главным героем и - соответственно - рассказчиком, Чарльзом
Кинботом. Оба они - предподаватели в одном из провинциальных
американских университетов, к тому же соседи. Основному "рече-
вому действию" (см. теория речевых актов) романа - поэме и ком-
ментарию - предшествовали события, о которых, собственно, и
рассказано в комментарии.
Рассказчик - страстный любитель словесности и молоденьких
мальчиков,- согласно своей версии истории создания поэмы "Блед-
ный огонь", сам предложил поэту ее сюжет, но поэт, как оказалось
впоследствии, этот сюжет совершенно не использовал. Комментарий
Кинбота, таким образом, представляет собой интерпретацию той во-
ображаемой поэмы, которую он хотел навязать Шейду (см. семанти-
ка возможных миров). Этот сюжет, который все подробнее и подроб-
нее разворачивается в комментарии, не имеет практически никако-
го отношения к реальной поэме. Он посвящен несуществующей (во
всяком случае, не существующей, вымышленной во внетекстовой ге-
ографической реальности нашей планеты, а может быть, несущест-
вующей и внутри прагматики самого вымысла) стране Zembla рас-
положенной, скорее всего, где-то к северу от Советского Союза (на-
звание страны имеет два корня, оба русские: "земля" и редуцирован-
ный вариант матерного ругательства "бля"; впрочем, рассказчик ут-
верждает, что на самом деле государство полностью называется
Zemberland, что означает "страна отражений").
По мере комментирования поэмы Кинбот (по-"земблянски" -
Кинг-бот, то есть самоуничтожившийся король) сообщает все боль-
ше и больше подробностей о своей стране и ее короле Карле-Ксаве-
рии Излюбленном, так что постепенно выясняется, что Кинбот и
есть этот самый земблянский король, который в результате револю-
ции попал в плен к повстанцам, но бежал и эмигрировал в Америку.
Поэма Шейда, текст которой полностью представлен в романе, со-
вершенно явственно не имеет отношения ни к королю, ни к его вы-
думанной стране. Впрочем, сам рассказчик без неуместной для ко-
роля скромности признается, что без его комментариев поэма Шей-
да не имеет никакой ценности:
"Позвольте же мне сказать, что без моих примечаний текст Шей-
да попросту не имеет никакой человеческой значимости, ибо чело-
веческой значимости такой поэмы, как эта, [...] не на что опереться,
кроме человеческой значимости самого автора, его среды, пристра-
стий и прочее - а все это могут ей дать только мои примечания".
Впрочем, отчасти сама поэма провоцирует на такое заключение, ибо
в ней сказано в строках 939 - 940, что жизнь человека - это ком-
ментарий к темной поэме без конца или, как уточняет коммента-
тор: "Коли я верно понял смысл этого брошеного вскользь замеча-
ния, как поэт полагает, жизнь человека есть лишь череда сносок к
громоздкому, темному, неоконченному шедевру". Эта сентенция
Шейда - Кинбота представляет собой двойной интертекст: помимо
того что эти строки отсылают к "Макбету" Шекспира", - "жизнь -
это рассказ, рассказанный идиотом, не имеющий никакого смысла,
но полный шума и ярости" (строки, давшие название роману Фолк-
нера "Шум и ярость" (см.), - они являются намеком на название
самого романа и поэмы, - "Бледный огонь", которое тоже взято из
шекспировской трагедии "Тимон Афинский":
Луна - это наглый вор,
И свой бледный огонь она крадет у солнца.
Здесь кроется основная, характерная для ХХ в. эстетическая онто-
логия, в соответствии с которой текст (cм.) есть нечто первичное и фун-
даментальное по сравнению с материальной реальностью (см.), кото-
рая есть лишь кажимость (арреаrаnсе) (см. абсолютный идеализм).
Впрочем, чем дальше читатель продвигается в изучении Кинбо-
това "комментария" к поэме Шейда, тем больше траектория "стре-
лы идентификации" двигается одновременно в противоположных
направлениях (см. время). С одной стороны, читатель все более
удостоверяется, что Кинбот (Кинг-бот) - это и есть король Земб-
лы, но с другой - у него, у читателя, все больше и больше закра-
дывается подозрение, которое у 50% потом переходит в уверен-
ность, что рассказчик - комментатор - Кинбот-король просто су-
масшедший, что никакой Земблы не существует, а Кинбот при
этом почти воровски завладел оригиналом поэмы и теперь подвер-
гает ее довольно основательной деконструкции (см.) в своем ком-
ментарии. Эту скептическую точку зрения подтверждает развязка
романа: наемный убийца из Земблы убивает Шейда по ошибке, це-
лясь, естественно, в короля, - но это версия комментатора, уже
основательно заподозренного в параноидальной мании величия.
Согласно скептической точке зрения убийца метил в того, в кого и
попал, то есть в Шейда, приняв его за человека, который некогда
упек его (убийцу) в сумасшедший дом.
Так или иначе, оба варианта остаются как возможные, о чем гово-
рит и сам Кинбот: "Я могу подслужиться к простеньким вкусам те-
атральных критиков и состряпать пиесу, старомодную мелодраму с
двумя принципалами: умалишенным, вознамерившимся убить во-
ображаемого короля, вторым умалишенным, вообразившим себя
этим королем, и прославленным старым поэтом, случайно забред-
шим на линию огня и погибшим при сшибке двух мороков".
Как бы там ни было, и поэма и комментарий - налицо. При этом
и то и другое написано вполне реальным Набоковым, поэтому не
лучше ли попытаться понять, что хотел сказать реальный автор сво-
им затейливым опусом.
Как известно, Набоков (так же, как и король-Кинбот) терпеть не
мог психоанализ. Тем не менее Кинбот все время подчеркивает свой
гомосексуализм. И, несмотря на то что, по заверениям короля, его
чувства к Шейду были вполне дружескими и не более того (впрочем,
описываемые им же события - постоянный вуаеризм со стороны
Кинбота, подсматривающего за окном Шейда, его назойливость в
общении с поэтом, как кажется, не долженствующая быть свойст-
венной королям, а также взаимная ненависть и ревность его и жены
поэта Сибил - явственно говорят о противоположном), психоана-
литический "комментарий" здесь напрашивается сам собой. Влече-
ние Кинбота к Шейду - некрасивому разлапистому старику - суб-
лимируется у него в вожделении к его поэме, которую он буквально
выхватывает из цепенеющих рук убитого поэта.
Однако самый факт написания этого в сущности нелепого ком-
ментария располагает к истолкованию скорее не чисто психоанали-
тическому, а психотерапевтическому (ср. терапия творческим са-
мовыражением). Своим "комментарием" Кинбот реализует одну из
древнейших в культуре гиперриторических фигур, а именно фигу-
ру персонифицированного текста-медиатора, посредника между
жизнью и смертью, Текста, психотерапевтического утешителя.
Традиция эта восходит по меньшей мере к "Бхагавадгите", когда
впавшему во фрустрацию царевичу Арджуне является бог Кришна
и преподает ему основы философии санкхья. В этом смысле "Б. о."
более изощренным образом повторил эту фигуру, явленную в рома-
не "Дар", где писатель Годунов-Чардынцев, чтобы победить свои
комплексы, пишет "постмодернистскую" биографию Н.Г. Черны-
шевского. Да и сам Чернышевский, сидя в Петропавловской крепо-
сти, не зря тешился романом "Что делать?", который для него был
нечто вроде "Утешения Философией" для Боэция, философа и поли-
тика VI в. н. э., которому в тюрьме явилась сама Философия и уте-
шила перед казнью своими догматами и аксиомами.
Функция персонифицированного текста-медиатора состоит в
том, чтобы победить фрустрацию при помощи системы идей, из
коих главнейших бывает, как правило, две: 1) что смерти нет и 2)
что поэтому надо действовать, как велит высшая, подлинная ре-
альность текста, а кажущуюся реальность ("морок, по слову Кин-
бота - Набокова) немедленно отбросить как нечто иллюзорное. Эту
свободу от реальности дает механизм снятия оппозиций (между
жизнью и смертью, между материей и сознанием, вымыслом и
правдой). Это механизм - мифологический (см. миф), он дает че-
ловеку измененное состояние сознания, в котором бытовая иллю-
зорная реальность уже не мучит его своими "мороками" (ср. дзэн-
ское мышление).
В этом смысле речевой акт комментария Кинбота - был ли он ко-
ролем или все выдумал (ср. набор чисто русских параноидных сен-
тенций, столь близких Кинботу: "Я испанский король" или "Важен
не Шекспир, а мои примечания к нему", - этот речевой акт оказал-
ся успешным (см. теория речевых актов), так как вывел коммента-
тора из заблуждений иллюзорной жизни. Можно также сказать,
что в состязании между подлинной поэмой и липовым комментари-
ем выиграл последний"ибо "истина, как говаривал старик Куайн, -
это маленький островок в безбрежном море вымысла". И в этом
смысле вымысел всегда сильнее истины (см. философия вымысла),
а писатель всегда долговечнее философа.
Лит.:
Пятигорский А М. Некоторые общие замечания о мифологии
с точки зрения психолога // Учен. зап. Тартуского ун-та. -
Тарту, 1965. - Вып. 181.
Руднев В. Преодоление катастрофы. Персонифицированный
