один прилив бьется о его берега, и не один отлив уходит от них.
Он поднял глаза к тускнеющему небу:
- Так что в один прекрасный день - а это бывает у каждого человека -
один такой прилив ударяется прямо о его ноги. Но большинство просто
смотрят и отскакивают еще до того, как он успеет замочить им кончики
пальцев. Смотрят и не понимают, и никогда не поймут; и они снова
возвращаются в Сердцевину, теперь уже навсегда.
- Но ведь всегда находятся и такие, кто этого не делает?
- И выглядывают наружу, посмотреть на горизонты бесконечности! Кто-то
в страхе склоняется и бежит от правды, что им открылась. Но другие, они
делают шаг вперед - в холодные открытые воды. - Джип на ходу кивнул самому
себе, углубившись в свое внутреннее видение. - И, в конце концов,
пересекают их. Частенько случается, что из Портов, как этот, где за тысячу
лет и больше приходы и уходы завязали узел во Времени, - во все уголки
широкого мира. Господи, господи, и какого широкого! - Джип неожиданно
взглянул на меня, и я увидел, как в звездном свете блеснули его зубы: - Ты
ведь очень ученый человек, Стив. Так как ты думаешь, сколько углов у мира?
Я пожал плечами:
- Четыре, фигурально выражаясь. Но в действительности... - Я снова
увидел усмешку Джипа, но продолжал развивать свою мысль и сунул голову
прямо в ловушку. - Ни одного, потому что это шар. Во всяком случае, более
или менее.
Джип покачал головой:
- Не-а. Спроси у математиков. Как я спрашивал, когда обучался
сферической навигации. Даже те, кто глубоко застрял в Сердцевине, знают,
что это не так. Шар - это концепция, она ограничивает; так что не говорят
- ни одного угла, а говорят - у него бесконечное множество. И знаешь что,
Стив? Каждый из этих углов - это особое место. Место, которое существовало
или будет существовать или никогда не существовало, разве что в голове
людей, породивших его. Они проглядывают, как тени, за реальными местами в
этой вашей реальности, тени их прошлого, их легенд, их любви, того, чем
они могли быть в прошлом и еще могут стать в будущем; они соприкасаются и
перемешиваются с каждым местом во многих точках. И ты можешь искать всю
жизнь и не найти даже их следа, но если научишься, можешь проскочить между
ними на одном дыхании. Только вот, Стив, тени ли это... или ваша
реальность - их тень?
Я уставился на него, потеряв дар речи, но Джип продолжал негромко,
нараспев говорить будто сам с собой, как человек, пережевывающий то, что
знал всю жизнь, но не переставал этому поражаться.
- Там, к западу от заката, к востоку от восхода Луны лежит Саргассово
море и Рай моряков [место, где по преданию веселятся их души], там же
находится Кладбище Слонов, царство Эльдорадо и империя Престара Джона...
- Хай Бразил? - предположил я, ибо мне снова вспомнился тот странный
груз.
- Я был там, хорошее место; но есть и другие. Там есть все, что
угодно. Богатства, красоты, опасности - все, что есть в уме и памяти
людей, черт бы его побрал.
И, наверное, даже больше - только эти тропы вроде как много труднее
найти.
Но мысль о том грузе повлекла за собой другие воспоминания, а с ними
и приступ горькой тревоги:
- Так это туда они увезли Клэр? - Я схватил Джипа за руку. - Тогда
как же мы можем хотя бы надеяться ее найти, черт побери!
Джип улыбнулся, и улыбка у него получилась чуть кривая:
- Именно это мы и собираемся узнать, Стив.
Я отпустил его руку. Вместе с последними каплями дождя меня пронизало
отчаяние:
- Ты и твой распроклятый шаг вперед! Будь проклят тот день, когда я
его сделал!
Джип пожал плечами:
- Это не ко мне. Я здесь потому, что ты сделал этот шаг, и даже три
раза подряд. И, наверное, даже дело не в тебе. - Он тяжело опустил руку
мне на плечо. - Понимаешь, Стив, здесь, в этой части города ты скоро
узнаешь, что нельзя увидеть конца вещей, и предвидеть, куда тебя заведет
тот или иной поступок. Но одну вещь я все же заметил - все зависит от
того, как ты пришел к тому, чтобы сделать свой первый шаг. Старый Стриж -
он говорит то же самое, а он-то уж по-настоящему хитрый ублюдок. Со мной
это происходило медленно, шаг за шагом, можно сказать, старый приятель по
плаванию - я помогал ему иногда, а он рассказал мне все подробно, потому
что считал, что это единственный способ со мной расплатиться. А я - я все
делал правильно, я бы сказал, - потихоньку. Но вот ты - ты просто ворвался
в эту историю в один момент - помочь человеку, которого знать не знал, и к
черту свой собственный риск. А это, я бы сказал, длинный прямой шаг, и
чистый к тому же - доброе дело, и ты не должен в нем раскаиваться, хотя бы
до тех пор, пока не узнаешь, чем дело кончится. Я бы сказал даже, что с
таким началом ты все сделал себе на пользу, да только...
Он заколебался, остановился и стал осматриваться, словно искал
кого-то или свой путь. Но там было только одно место, куда можно было
свернуть - далеко впереди и направо, и ни одного живого существа вокруг,
кроме какой-то собаки вдалеке, желтоватой и костлявой, по-видимому,
бродячей, пропавшей за каким-то порогом.
- Только? - подсказал я.
- Только что?
Но Джип внезапно широким шагом направился через пустую дорогу по
направлению к углу, и мне пришлось рысцой припустить за ним. Я, задыхаясь,
повторил свой вопрос и не отставал от Джипа, пока тот не ответил, медленно
и неохотно.
- Только... это все насчет того, что они так далеко забрались,
залезли в Сердцевину. Не могу не удивляться... ну, тому, что, может, ты
вроде как не сам сделал этот шаг, хотя он и был хорош. Что тебя могли и не
подловить - не заманить в ловушку, так сказать. А вот это уже плохо.
Дальше мы шли в молчании. Я слышал быстрое дыхание Джипа, лоб его
блестел. Мы двигались быстро, однако я видел, что раньше он даже от
стремительной пробежки так не задыхался. Раз или два он оглядывался назад,
в ту сторону, откуда мы шли. Я тоже смотрел и ничего не видел, но рука
Джипа почти все время находилась на эфесе его меча. Улица, на которую мы
свернула, была широкой и открытой, я смутно припомнил, что как-то раз
проезжал по ней. По одну ее сторону все еще шли старые склады, но другая
была почти очищена. Через несколько ярдов старая внушительная стена резко
оборвалась, и пошла изгородь из колючей проволоки. За ней были возведены
массивные ангары из рифленого железа, под бледным небом они казались еще
более грязными и заброшенными, то там, то тут попадались пустые, заросшие
и замусоренные строения. Перед одним из них, находившимся между двумя
другими, более крупными, и оканчивавшимся высокой старинной кирпичной
стеной, и остановился Джип. Он быстро огляделся, и я увидел, как его глаза
на мгновение расширились. Но когда я оглянулся, я увидел только хвост
какой-то собаки, поспешно исчезавшей за углом, может, все той же; как все
бродячие псы, побаивавшейся человечьего взгляда. Джип, казалось, нервничал
как никогда; он что-то пробормотал, затем с неожиданным приливом какой-то
свирепой энергии бросился на колючую проволоку и вскарабкался на самый
верх с поистине обезьяньей ловкостью. Я попытался последовать за ним,
укололся ладонью о первый же ряд и свалился вниз. Джип кивнул, встал ногой
на один ряд проволоки, другой ногой - на соседний и раздвинул их на такую
ширину, что я смог свободно пролезть между ними.
Ангар был таким же, как остальные, разве что более заброшенным и
неряшливым. Он сильно зарос и весь был засыпан мусором - всем, чем угодно
- начиная с аккуратных стопок домашнего мусора, вываливавшегося прямо
через изгородь, и черных пластиковых мешков, в которых, казалось, были
жуткие расчлененные трупы; до огромных, свободно валявшихся свертков
грязных и разорванных отбросов и даже остатков какой-то техники. Ржавые и
безликие, они поднимались вверх, как странная поросль среди моря трав,
дров и пурпурного иван-чая, высотой по меньшей мере в пять футов, а
местами и выше, скрывая предательские контуры разбросанного под ними
мусора. Огромные рифленые стены ангаров представляли собой интересный
контраст, один в современных пастельных тонах на кирпичном фундаменте,
другой из простого гальванизированного металла пятидесятых годов - теперь
ржавый, сильно заляпанный и, по-видимому, разлагавшийся снизу доверху. К
этому ангару и направлялся Джип, я по-прежнему в молчании следовал за ним,
посасывая ладонь и стараясь вспомнить, когда в последний раз делал
противостолбнячный укол. Даже при свежем ветре здесь ужасно несло, но было
в атмосфере этого места и нечто худшее, и Джип, по все видимости, ощущал
это так же остро, как я. В сгущавшейся темноте шелест трав звучал, как
шепот голосов, и, оглянувшись назад, я увидел, как одно из пятен
заколебалось на ветру, так, словно под ним что-то двигалось, все
приближаясь и следуя за нами по пятам. Джип тоже увидел это, и я услышал,
как дыхание со свистом вырвалось из его груди; однако он просто продолжал
свой путь.
Когда мы дошли до стены более старого ангара, Джип, похоже, собрался
с силами и пошел дальше своей обычной спокойной походкой, пожалуй, даже
слишком спокойной. Во многих местах сами заплаты на стенах наполовину
проржавели и были покрыты новыми; то там, то тут они продолжали ржаветь до
конца и оставили зияющие рваные дыры на стенах. Рядом с одним из таких
отверстий травы, казалось, росли не так густо, и расчищенное пространство
было отмечено широким, похожим на шрам, участком пепла. Здесь Джип
остановился и стал колотить башмаком по ржавеющей стене, подняв при этом
неимоверный грохот.
- Вставай, Стриж! Вставай и выходи сюда, паршивый старый паук! У тебя
визитеры в гостиной!
С минуту ничего не происходило, и Джип уже собирался снова лягнуть
стену, как вдруг что-то зашевелилось, заскрежетало и издало такой сухой и
ржавый стон, что я решил, что это падает металл. Затем из неровной дыры,
словно животное из своего логова, выкатилась сгорбившаяся фигура, в
которой я распознал человека только по гриве седых волос. Его конечности
стали распрямляться, очень напоминая паука, и я увидел, что он облачен в
допотопное и по виду грязное черное одеяние, завязанное на талии куском
сальной веревки, свисавшей ниже колен его мешковатых сероватых брюк.
Башмаки его тоже были допотопными, с потрескавшимися подошвами, руки,
которыми он загребал землю, как крот когтями, - скрюченными и
натруженными. Двигаясь, он издавал скрип, как сухие листья, а исходившее
от него зловоние било в нос, как удар. Он слегка поднял голову, скосил на
нас глаза, не глядя вверх, и вся его поза выражала скрытую хитрость. Одним
словом, бездомный бродяга, самый безнадежный из всех, каких мне
приходилось встречать, и такой жалкий, что я невольно с недоверием
взглянул на Джипа. ЭТОТ?
Но лицо Джипа в полумраке было бледной маской тревожного ожидания, и
он предостерегающе резко помотал головой. Затем старик кашлянул разок,
издав жуткий и жалкий скрежет, с поразительной энергией поднялся на руках
и заглянул мне прямо в глаза. Я был так потрясен, что даже отступил назад.
Под слоем въевшейся грязи лицо его было твердым и квадратным, все в
глубоких морщинах, нос - острым, как бритва, а рот - бесцветной тонкой
полоской над выступающим надменным подбородком. Ясные серые глаза
вперились в мои, как сжатый кулак. Сумасшедший - мелькнуло у меня в
голове, ПСИХОПАТ...
Мне захотелось повернуться и бежать. Но эти глаза удерживали меня,
так змея завораживает кролика, и я вдруг увидел сверкавший в них ум,
