взять верх над тобой... Вот я и взяла. А ведь я здорово сегодня порабо-
тала!.. Я же сказала: "Я тебя отмою"... Вот и отмыла... Грязнуля!..
Марк пустился наутек; он задыхался от стыда.
Рюш отбросила работу, догнала Марка и схватила его за руку:
- Мой милый мальчуган... За это я тебя еще больше люблю...
Марк все еще отворачивался. Рюш взяла его за подбородок:
- Дурень!.. Ведь мы же с тобой товарищи, товарищи по несчастью...
- Товарищи по свинству, - сказал Марк, ворча и смеясь. Но он был тро-
нут.
- Что может быть лучше? Он помог ей собрать белье. День угасал. Приш-
лось зажечь свет.
- На сегодня довольно! - сказала Рюш, - Тут еще на день работы хва-
тит. Я приду завтра.
- Как? Ты уходишь? - спросил он.
- Конечно. Ухожу домой.
Она заметила, что он огорчен.
- Да, друг мой! Сегодня ночью было чудесное приключение, но повторять
его было бы рискованно.
У него был растерянный вид. Она рассмеялась.
- Ты не находишь? Если один раз каким-то чудом все сошло благополуч-
но, то повторять - значило бы искушать дьявола.
- Да ведь дьявол только и мечтает, чтобы его искушали!
- Еще бы!.. И дьяволица тоже!
- Значит?..
- Значит, нет.
- Ты права. То, что было, - слишком хорошо.
Она смотрелась в зеркало, висевшее на окне, и пальцем заправляла во-
лосы под шляпку. Позади себя она увидела Марка.
- Все-таки ты добрый малый.
- Да и ты не злая!
- Для моих любовников - больше, чем достаточно, злая, уверяю тебя.
Она задорно обернулась.
- Ну, а мы? - спросил Марк.
- А мы? Вот именно!.. Как хорошо, что мы не любовники!.. И, пожалуйс-
та, без вежливых гримас!
- При чем тут вежливость?
- Конечно, лгунишка ты этакий!.. Повторяй за мной: "Как хорошо..."
Он протянул ей обе руки. Она взяла их.
- Как хорошо, что ты - это ты, а я - я и что мы держимся за руки!
И - лукаво:
- За ноги мы уже держали друг друга.
- Ты прошла по мне, я прошел по тебе. Если мы не друзья и не любовни-
ки, Рюш, то что же мы друг для друга?
- Мы друг для друга твердая почва. Нас засасывала трясина, но мы вы-
тащили ноги и снова на твердой земле. Теперь можно идти дальше. Перед
уходом - один раз не в счет - можно и поцеловаться.
И они по-детски чмокнули друг друга.
- Но ты еще придешь? - спросил Марк.
- А как же! Оборванец, у меня ведь все твое тряпье!.. И потом сегодня
мы ни о чем не успели поговорить. Завтра потолкуем.
Но завтра потолковать не пришлось. Марк задержался на работе. Когда
он пришел домой, Рюш уже не было. Он нашел аккуратно сложенное белье, а
на столе лежала пара носков с двумя выставленными напоказ дырами, в ко-
торые можно было просунуть по крайней мере шесть пальцев. Это была наг-
лая визитная карточка; она говорила: "Увидимся завтра".
Они увиделись. Была суббота. Вся вторая половина дня была в их распо-
ряжении для разговоров. Она сидела на кровати. Он - верхом на стуле. Они
обжигали себе пальцы сигаретами, забывая курить. Интимная обстановка
создалась сама собой. Рюш освобождалась от своих тайн. Все эти ее любов-
ники - пустая болтовня! У нее никого не было, кроме одного, которого она
подстерегала в ту ночь. Она смеялась над собой и с напускным цинизмом
признавалась, что хоть и вела себя в Париже очень вольно и не раз по
своей вине попадала в рискованные положения, но все же не могла сделать
решительный шаг; нечто похожее на физическое отвращение удерживало ее в
последнюю минуту.
- Между тем, - говорила она, - я - натура цельная и здоровая, у меня
есть потребности, и я не боюсь удовлетворять их: в этом я убедилась с
тем идиотом!.. Но почему же надо было, чтобы это случилось именно с ним,
с этим скотом, с этим жеребцом (как бы я хотела обломать хлыст об его
спину!..), а не с кем-нибудь, кто мне по душе... Например, с тобой?..
Марк не прерывал ее. Потом он сказал:
- В сущности, ты честная француженка, а заставляешь себя играть роль,
для которой ты не приспособлена. И все из упрямства, назло своим стари-
кам. А твое место скорее возле них, в провинции. (Она запротестовала.)
Не для того ты создана, чтобы с револьвером в руке подстерегать по ночам
любовников. Тебе надо иметь мужа - хорошего, одного на всю жизнь, и доб-
росовестно делать с ним детей, целую ораву... Я даже представляю себе,
как ты кормишь их грудью.
- А у меня нет груди. Потрогай!
- Ничего, маленькие коровы дают лучшее молоко!
- Я даже не корова! Просто худая коза носится по полю. И ты вообража-
ешь, что она даст привязать себя к забору на всю жизнь?
- Если тебе захочется, ты мысленно сможешь оставаться все той же ко-
зой и будешь прыгать, кусаться и щипать траву у чужого забора. Мысленно
ты десять раз обманешь мужа... Бог ты мой, я даже не вижу беды в том,
чтобы ты действительно разок-другой наставила ему рога. Разок-другой за
всю жизнь - это пустяки!..
- Хотела бы я на тебя посмотреть в роли такого мужа, разбойник!
- Нет, нет, не обо мне речь!
- Но скажи мне, Марк, скажи мне откровенно: с тех пор, как мы знаем
друг друга, ты никогда не думал об этом?
- О чем?
- О том, чтобы я тебе наставила рога?
- Нет, право же, нет! А ты думаешь?
- Вот как раз сейчас пытаюсь... И не могу.
- Не созданы мы, чтобы ходить в одной упряжке.
- Однако мы так хорошо понимаем друг друга! Ты единственный человек,
который видит меня насквозь, а я - тебя... В этом-то все и дело! Соеди-
няются только такие, которые ничего друг о друге не знают.
- Нужна ночь, чтобы отдаться друг другу.
- У тебя она будет, ты сам себе создашь ночь. Я уверена, что ты попа-
дешься в сети к такой женщине, которая сможет тебе навредить больше, чем
кто бы то ни было. Ты не захочешь женщины цельной, спокойной, в которой
можно быть уверенным. Для тебя это было слишком ясно!
- Пожалуй, ты права.
- Каждый из нас лучше знает судьбу другого, знает, что именно другой
должен сделать для своего блага. А этот другой, конечно, ничего не сде-
лает!
- Значит, согласись, я не так уж плохо понял, чем ты должна была бы
быть и чем ты стала?
- Чем я не стала! Да, это ты верно сказал: жизнь, которую я веду в
Париже, убивает меня. Я - Рюш, я - улей, мне нужно серое небо над моей
Луарой. А эти огромные муравейники, их ядовитые грибы, их отравленные
мысли - все это наполняет меня отвращением и ужасом. Я бы хотела все это
поджечь. Пустить бы газы - и все было бы кончено с этой мерзостью!
- Ну так уезжай! Уезжай! Вернись в свои поля!
- Не могу.
- Почему?
- Из-за старика. Теперь это вопрос самолюбия.
- Ты думаешь, ему мало того урока, который он получил от тебя? Ты ду-
маешь, он не поумнел?
- Я, я уже его не боюсь! Он болен. Он бы себя вел смирно. Он бы
только одного боялся - как бы я не уехала!
- Тогда за чем же дело стало?
- Он должен сделать первый шаг.
- Чтобы он у тебя попросил прощения?
- Чтобы он протянул два пальца!
- А если он этого не сделает, то и ты ни с места?
- Нет, конечно, нет!
- Ослиная голова!
- Козлиная голова!..
Он снова стал ее увещевать. Она молча слушала и находила теперь, что
он прав. Но она твердо решила не признавать своей ошибки.
Чтобы перевести разговор на другую тему (хотя ока все еще пыталась
уловить ход его мысли), она заговорила о Бэт. Ее беременность едва не
кончилась трагически. Обезумевшая мещаночка тщетно пыталась все отри-
цать. Беременность была заметна, как нос на лице, а она так и не сумела
ни примириться с нею, ни избавиться от нее. Но тут помогло несчастье:
она свалилась с лестницы, и это ее освободило. Но она едва не поплати-
лась жизнью.
- А кто этот молодец? - спросил Марк.
- Да она и сама не знает. Она добрая, слабая, простая и глупенькая, -
они помыкали ею, как хотели.
- Кто?
- Все: Верон, Симон, Шевалье, вся компания. Кроме тебя.
- Бедная ты моя Рюш! Я понимаю твою ненависть.
- Нет, ненавидеть - это ошибка. Надо знать, что в джунглях царит
только один закон: быть сильнее других. Горе тому, кто даст себя провес-
ти!
- Нельзя же всегда защищаться!
- В таком случае нападай! Иного выбора нет!
- А как же мы с тобой, Рюш? Она опустилась перед ним на колени и при-
жалась щекой к его руке:
- Мир божий.
Он ласково погладил ее по голове:
- Что же, надо им воспользоваться. Беги, Рюш! Беги из джунглей! Не то
ты сложишь здесь свои кости, свои белые косточки. А жаль! Ты стоишь го-
раздо больше, чем думаешь. Ты все стараешься разубедить меня. Но я тебе
не верю...
Рюш поцеловала его ладони:
- Но что это делается со всеми нами? Мы точно с ума посходили...
- Все смешалось. Война, войны - дикость нашего времени! Они разорили
все старые гнезда. Вот почему муравьи сошли с ума. Но ты можешь заново
построить себе гнездо! Это самое правильное. Я уверен, что ты в нем не
усидишь. Но гнездо тебе нужно. Чтобы строить наново, нужно начинать сна-
чала. Построй свою ячейку, свои соты, а затем и свой улей.
Рюш встала, вздохнула, поправила волосы, свистнула, потянулась и ска-
зала:
- Отец Марк! Тебе бы следовало быть проповедником...
Она рассмеялась, потянула его за нос и ушла...
Она так ничего и не построила, только даром время потеряла. Однажды
она появилась снова. На ней были черные перчатки.
- Старик умер. Ты был прав. Я слишком долго ждала. Я уезжаю. Слишком
поздно!..
Она говорила спокойно. И все же в тоне ее слышались печаль и горечь
раскаяния.
- Что прошло, того не вернешь, - сказал Марк, пожимая ей руку. - Гля-
ди вперед, милая моя Рюш!
- Да! Ну что ж, твоя Рюш построит улей. Попытается... Я беспокоюсь за
тебя, мой мальчик: ведь ты остаешься... Обещай мне по крайней мере, что
когданибудь ты его посетишь!
- Кого?
- Мой улей. Меня. Мою семью. Мой дом.
- Обещаю, Рюш. Делай мед!
Они крепко обнялись.
Марк снова оказался брошенным в чан, в котором идет непрерывное бро-
жение. Он переживал в ту пору неистовство молодости, когда "хочет в буре
слез излиться переполненное сердце, но тем оно полней грозою, и все в
тебе звучит, дрожит, трепещет..." Марк приобщался к тем стихийным силам,
о которых возглашал в своей "Песне странника в бурю" молодой, с развева-
ющимися на ветру волосами, франкфуртский Прометен... Увы, Марк не был
наделен его великолепным поэтическим даром! Еще меньше обладал он его
преимуществами богатого молодого буржуа, который знает голод лишь духов-
ный, но не представляет себе, что такое пустой желудок, истощение, изну-
ряющий труд ради куска хлеба. Марк чувствовал, что он переполнен бурля-
щей силой, он ощущал свое слияние с Природой, единой в доброте своей и в
своей злобе:
Кто не брошен грозным гением,
Ни дожди тому, ни гром
Страхом в сердце не дохнут.
Кто не брошен грозным гением,
Тот потоки дождя,
Тот гремучий град
Окликнет песней,
Словно жаворонок
В темном небе.
Кто не брошен грозным гением... [122]
Гений-демон не покидал его... Он неистово бил крыльями. Но (довольно
лгать, поэты!) жаворонок вьется и поет в вышине только потому, что
опьянел от зерен, наворованных внизу. Ты, Прометей с берегов Майна, ты
никогда не знал в них недостатка! Но Марку, как парижским воробьям, при-
ходилось искать зерна в лошадином помете, (Да и помет-то этот попадается
все реже: город пропах автомобильным бензином.)
Марк безрассудно себя растрачивал, он сжигал себя, его молодой орга-
низм не получал ни достаточного питания, ни необходимого отдыха. С тру-
дом удалось ему найти временную, плохо оплачиваемую и утомительную долж-
ность агента по продаже и установке радиоприемников (Как все молодые лю-
ди его возраста, даже наименее способные к техническим наукам, он непло-
хо разбирался в разных механизмах.) Итак, Марк попал в число тех, кто
крутит машину, изготовляющую духовное зарево на пропитание новому чело-
вечеству. Она забивает голову смесью из шума, музыкальных звуков, шипе-
