некоторые операции, такие как измельчение и смешивание материалов, лучше всего
было выполнять с помощью устройств, приводимых в движение водяной мельницей
(до появления парового двигателя), и уже одно это сильно отличало гончарное
дело от ткацкого, где ткач сам исполнял роль силового привода. Словом, к 1787
году в Стеффордшире уже существовало множество малых керамических фабрик;
каждый из двух сотен мастеров гончарного дела нанимал в среднем по сотне
работников [A. and N. L. Clow, "Ceramics from the Fifteenth Century to the
Rise of the Staffordshire Potteries", chap. 11, A History of Technology, p.
353]. Уже до широкого распространения двигателя Уатта производство керамики
было перенесено из небольших мастерских под крыши фабрик.
Первопроходцем здесь был Джошуа Веджвуд. Свою фабрику в Этрурии он разделил на
цехи по типам производимых изделий, и в каждом цехе рабочие были распределены
по множеству специальностей. А. и Н. Л. Клоу следующим образом описывают
разделение труда в Этрурии:
Постепенное умножение числа процессов, требовавшихся для производства
керамики, вело, как и в других отраслях, к существенному разделению труда.
Принадлежавшая Веджвуду Этрурия, которая первой прошла через специализацию,
была разделена на цехи по типам изделий: полезные, для украшений, яшма,
базальт и т. п. В 1790 году на производстве "полезной" керамики, были заняты
160 работников следующих категорий: отмучиватели, месильщики глины, гончары и
помогающие им мальчики, изготовители плоских заготовок, лепщики тарелок,
лепщики глубокой посуды, обтачивающие тарелки, обтачивающие глубокую посуду,
изготовители ручек, специалист бисквитного обжига, грунтовщики заготовок,
гладильщики, специалисты глянцевого обжига, измельчавшие краски девочки,
художники, эмальеры и позолотчики, а кроме того -- доставлявшие уголь,
модельщики, изготовители форм, изготовители капсул для обжига керамики и
бочары. [там же, с. 356--357]
В текстильной промышленности крутильщик производил пряжу, ткач -- ткани, а в
керамической -- каждое изделие проходило через множество рук и ни один
работник не производил готовых изделий. Гончарное дело было прообразом
промышленности будущего, где устранены всякие видимые связи между трудом
работника и готовым к продаже изделием, в создании которого он участвовал.
Позже в этой главе мы вернемся к возражениям против такой формы организации
труда.
В керамической промышленности XVIII века инновации были направлены на само
изделие, а не на механизацию производства. Единственными революционными
изменениями были открытия технологий изготовления фарфоровой глины и костяного
фарфора. Кроме того, английским гончарам пришлось перейти от дров к углю, и
поэтому производство сконцентрировалось в Стефондшире, где были и глина, и
уголь.
Гончары опередили крутильщиков в замене водяных колес на паровые двигатели,
которые использовали для смешивания и измельчения глины и красок, а позднее
приспособили для вращения токарных станков и другого механического
оборудования. Но это было не промышленной революцией, а скорее внедрением
паровых двигателей на уже существовавших фабриках в качестве привода к уже
существовавшим механизмам. Нам ничего неизвестно о столь же радикальных
изменениях в гончарном производстве, как произведенные прядильными станками
Аркрайта и ткацкими станками Картрайта. Фабричная система развилась в
гончарном деле потому, что здесь было явно выгодно соединить преимущества
единого управления многоступенчатым процессом производства (которое могло быть
реализовано в мастерской только с одним универсальным работником), с
преимуществами пооперационной специализации работников (требующей множество
работников), и преимуществами единого источника энергии -- будь то водяное
колесо или паровой двигатель. Изобретение новых специализированных станков не
имело такой же роли в подъеме керамических фабрик, как в распространении
текстильных и металлургических заводов.
Рост производства и снижение цен: причина расширения рынков?
Распространение фабрик имело следствием не только проблему социальных
взаимоотношений между владельцами и работниками, но и громадный рост
производства. Может быть, наилучшим из доступных показателей увеличения
производства тканей является импорт хлопка в Англию. В период с 1791 по 1796
год британская текстильная промышленность импортировала в среднем чуть больше
27 млн. фунтов хлопка в год, причем в 1793 году было импортировано 19 млн.
фунтов, а в 1792 году -- 35 млн. За 1896--1900 годы среднегодовой импорт
хлопка составил 1799 млн. фунтов -- рост почти в 67 раз [Mitchell, Abstract of
British Historical Statistics, pp. 178, 181]. [Эти цифры нуждаются в поправке
на величину реэкспорта хлопка-сырца. С учетом реэкспорта рост в XIX столетии
может оказаться не 67:1, а 60:1.]
Производство чугуна в чушках -- другой чрезвычайно яркий показатель роста
физического объема производства в эпоху, когда чугун и сталь намного шире
использовались в обрабатывающей промышленности, чем в наши дни. Британское
производство чугуна возрасло с 25 тыс. т. в 1720 году, до 125,8 тыс. т. в 1796
и составляло около 200 тыс. т. в 1800 году [там же, с. 131--132, а также Н. R.
Schubert, "Iron and Steel", A History of Technology, p. 107] -- рост в 8 раз
за 8 десятилетий XVIII века. Восемьдесят лет спустя, в 1880 году, Британия
производила 7749 тыс. т. чугуна -- рост почти в 39 раз.
Вплоть до 1800 года рост объемов производства на Западе можно объяснять
реакцией производителей на спрос, созданный открытием новых каналов торговли.
Но сопоставление показателей роста физических объемов производства с
поразительными изменениями промышленного производства после 1800 года
заставляет предположить, что где-то в начале XIX века причинно-следственные
связи между расширением рынков и промышленной революцией стали взаимными, а
может быть, и обратными. После 1800 года произошли революционные изменения в
средствах удовлетворения экономических потребностей, и, по крайней мере, на
первый взгляд, это больше затронуло сферу производства, нежели торговли. Но
связь между расширением производства и расширением торговли не так уж проста и
стоит того, чтобы в нее слегка вникнуть.
Рост торговли, связанный с расширением старых рынков и открытием новых,
умножает богатство даже при неизменности физического объема производства или
неизменных физических характеристиках производимой продукции. В ортодоксальной
экономической теории этот положительный эффект вытекает из теоремы, в
соответствии с которой добровольный обмен не осуществляется до тех пор, пока
каждая сторона не приходит к убеждению, что обмен соответствует ее интересам,
а интересом в данном случае является рост экономического благосостояния
торговца -- то есть увеличение его богатства. Такой положительный эффект может
быть продемонстрирован на примере почти любого монопродуктового хозяйства.
Экономическое благополучие такой страны, как Бразилия, явно ухудшилось бы,
если бы весь выращиваемый там кофе потреблялся самими же бразильцами.
Богатство и благосостояние Бразилии существенно повышается благодаря обмену
экспортируемого кофе на импортируемые продукты, а также благодаря нахождению
новых рынков для сбыта бразильского кофе. Не будет ошибкой предположить, что
Бразилии выгоднее обменивать выращиваемый кофе на импортируемые продукты, чем
выращивать вместо экспортируемого кофе зерно.
Нет сомнения, что начиная с XV века и до настоящего времени, рост торговли и
расширение рынков внесли намного более существенный вклад в экономическое
развитие Запада, чем, если бы торговля просто следовала за ростом объемов
производства. Торговля повысила бы уровень благосостояния даже при
неизменности объема производства, и торговля же привела бы к известному
увеличению производства даже при полной неизменности технологии. А некоторые
изменения технологии являлись прямой реакцией на требование возрастающей
торговли. Наконец, торговля способствовала увеличению производства, поскольку
создала большую часть условий и стимулов, необходимых для совершенствования
технологии и организации производства, транспорта и распределения.
Можно рассматривать расширение торговли в период до 1750 или 1800 года как
результат удешевления транспорта, создания новых рынков благодаря инициативе
торговцев, и внедрения в практику новых отношений, благоприятных для торговли.
Все это давило на промышленность, требуя расширения производства для
удовлетворения спроса на новых рынках, но это давление содействовало не
понижению, а скорее повышению цен. В течение XIX века картина изменилась. Рост
торговли подстегивался спросом фабрик на сырье и новыми рынками, которые
появлялись скорее благодаря удешевлению фабричной продукции, чем в силу
удешевления транспорта или изменения условий торговли. Расширение производства
не было следствием роста цен: если учесть влияние войн и депрессий, XIX век
предстает как эпоха снижающихся цен. Короче говоря, в этом столетии
экономическое давление в пользу расширения торговли и транспортных
возможностей имело причиной производство все большего объема продукции.
Технологический прогресс вел к сокращению издержек производства и снижению
цен.
Воздав торговле должное за ее роль в повышении благосостояния Запада,
обратимся к роли увеличения физического объема производства. Некоторая, и
может быть, большая часть экономического роста в период промышленной революции
определялась совершенствованием организации и технологии производства. Само по
себе увеличение производства не привело бы к росту благосостояния, если бы не
возникла система складов, магазинов, торговли, финансирования и транспорта,
благодаря которым произведенное попадает в руки потребителей. Ничего такого не
было бы и в том случае, если бы не рыночные отношения, благодаря которым выбор
покупателей определял достойную величину вознаграждения усилий производителей.
Но склады, магазины, торговцы, финансисты, транспорт и рыночные отношения были
не только на Западе, и не объясняют величины объема производства на душу
населения.
Короче говоря, в период промышленной революции технологические и
организационные усовершенствования играли более видную роль в росте богатства,
чем до 1750 года. Эти усовершенствования стали возможными и базировались на
торговле, рынках, отношениях собственности и других институциональных
установлениях, которые уже сложились к тому времени. Но чтобы объяснить столь
резкое изменение, нам придется выйти за рамки обычных экономических стимулов и
включить в число возможных источников этой новизны силы и организационные
отношения, специфичные именно для западной технологии и организации. Этому
посвящена глава 8.
Удовлетворение потребностей фабрик в капитале
Целый ряд исторических выводов строится на предположении, что промышленная
революция и осуществленный ею сдвиг производства на фабрики потребовали
накопления значительного капитала. И на самом деле, если простая формула
"потребление = производство - накопление капитала" действительно адекватно
описывает процесс накопления капитала, неизбежен вывод, что многим людям
приходится жертвовать текущим потреблением во имя накопления. Маркс принимал
как данность, что накопление требует жертв, но утверждал, что капиталисты
сумели переложить тяготы накопления на трудящихся. Другие объясняли накопление
тем, что капиталисты следовали принципам кальвинизма. Правители СССР по сей
день ссылаются на необходимость накопления капитала в форме производственных
мощностей, чтобы объяснить свое пренебрежение производством потребительских
благ. Третий мир, подобно соцстранам, вошел в обременительные долги ради
финансирования новых производств, а ортодоксальные западные банкиры
утверждают, что такого рода займы служат полезным экономическим целям. Все
это, может быть, и так, но только не стоит подкреплять эти выводы ссылками на
опыт промышленной революции в Англии.
Прежде всего, отметим, что согласно историческим свидетельствам, первые
фабрики требовали очень небольшого капитала. Первая фабрика Аркрайта в
