французских или английских чиновников. Европейские чиновники слишком поздно
овладели властью и не смогли предотвратить рост капитализма; у них осталась
единственная возможность реализовать ценностные установки мандаринов --
постепенно, в фабианской манере распространять власть на не слишком подвижные
и энергичные, не способные сопротивляться сферы капитализма.
Загадка Китая -- сочетание передовой технологии и отсутствия экономического
роста -- является частью более общего вопроса о соотношении имперской
политической структуры и экономического роста. Китайская империя была лишь
одной из ряда империй, не сумевших найти путь от бедности к богатству. Не умея
обеспечить устойчивый рост, эти империи всегда приходили в упадок. Ростоу
считает причиной упадка спесь, толкавшую империи к войнам, истощавшим ресурсы
до такой степени, что рост сменялся упадком:
В этих традиционных империях главным было то, что они не могли обеспечить
устойчивый рост. Периоды подъема сменялись периодами упадка. Типичнейшей
причиной упадка были войны. Если возможность войны и небольшие военные
предприятия способствовали модернизации общества, то большие и длительные
войны требовали ресурсов больше, чем общество могло производить, что давало
толчок, саморазвивающемуся процессу экономического, политического и
социального упадка. Быстрый упадок Афин в V веке до нашей эры и медленное
перемалывание западных областей римской империи являются классическими
примерами этого процесса. Его же можно наблюдать в периоды исчезновения
некоторых китайских династий, да и в других местах. [W. W. Rostow, "The
Beginnings of Modern Growth in Europe: An Essay in Synthesis", Journal of
Economic History 33 (September 1973): pp. 548--549]
Вполне возможно, что условием устойчивого экономического роста является
торговля между рядом соперничающих государств, каждое из которых слишком
незначительно, чтобы мечтать об империалистических войнах, и слишком боится
экономической конкуренции других государств, чтобы пойти на экономическое
истощение собственных ресурсов. В XIX и в начале XX века политические традиции
американского федерализма и тогдашние толкования конституции резко сужали
возможности федерального правительства вмешиваться в экономику, а
правительства штатов боялись экономической конкуренции других штатов.
Совместимо ли конституционное преобразование США в классическую империю с
бесконечным устойчивым ростом экономики -- это, конечно, очень животрепещущий
и противоречивый вопрос. Тот же вопрос возможен относительно СССР, где
финансирование имперских амбиций сильно тормозило экономический прогресс.
Заключение
При попытке понять источники экономического роста Запада первыми в голову
приходят не институциональные изобретения, а технологические. Однако новые
институты, бесспорно, способствовали экономическому росту Запада, а в
некоторых случаях их вклад был решающим. По мере обособления экономической
сферы деятельности, ей пришлось изобретать собственные институты, и порой это
происходило во взаимодействии с миром политики.
Поражает тот факт, что возникновение институтов капитализма было так сильно
связано с реалиями городской жизни. Тесная связь между торговлей и
урбанизацией вновь и вновь проявляется в развитии институтов торговли, которые
были изначально и городскими. В эпоху медленных средств связи несемейные формы
предприятий могли возникать только в городах, где наличествовали ресурсы
знаний и умений, достаточные для создания торговых предприятий. Поразительным
примером городского развития является страхование, поскольку разделение риска
между многими торговцами делается возможным, когда на рынке одного города --
будь то Лондон, Флоренция или Амстердам -- торгует много купцов. Даже правовое
принуждение к выполнению торговых договоров возможно только в общине, где
количество контрактов и количество конфликтов оказываются достаточно большими,
чтобы стало возможным поддержание специализированной корпорации судей,
адвокатов и правоведов. Переход от передаточных векселей к депозитным банкам
вряд ли был бы возможен, если бы банкиры не получили доверие торговцев сначала
в своем городе, а уж потом и в других местах. Первоначально разделение Европы
на национальные государства имело мало связи с городской жизнью, но
благорасположение итальянских городов-государств, а позднее Амстердама и
Лондона к торговле, к которой тогда в других местах относились настороженно,
подтолкнуло экономическое развитие.
Происшедшие в XVI веке изменения религиозных верований не были специфически
городскими явлениями, и их роль в становлении капитализма была предметом
длительного спора. Вследствие действия рыночных институтов почти каждый
оказался одновременно в положении и кредитора, и должника, и возникла нужда в
системе нравственности, объединяющей обязательность, ответственность при
выполнении и прилежание. Не исключено, что моральная система протестантизма
лучше соответствовала нуждам экономического роста, чем старое учение
католицизма. Можно указать, что торговцы Лондона и Амстердама добились
большего доверия у торговцев других городов, и их операции приобрели больший
размах, чем когда-либо имели торговцы Венеции, Генуи, Милана или Флоренции. Но
достижению этого конечного результата способствовало слишком много разных
факторов, чтобы можно было приписать все или почти все одному моральному
превосходству, с чем еще и не все согласятся. Важно то, что экономика получила
свою систему морали, которая, при всех ее достоинствах и недостатках, дала
торговцам как социальной группе основания, чтобы действовать как автономная
социальная группа и игнорировать поучения посторонних, не испытывая при этом
чувства вины. В плюралистическом обществе каждая сфера деятельности нуждается
в собственной системе морали, которая также является предметом критики извне и
также остается неуязвимой для такой критики -- компетентной или поверхностной.
5. Развитие промышленности: 1750--1880
Представление о том, что богатство Запада проистекает из его технологических
достижений, почти всегда соседствует с мнением, что важнейшая из технологий --
система массового производства, воплощенная в фабричной системе. Поэтому, как
только страны третьего мира освободились от колониализма, они бросились
обзаводиться современными заводами -- то есть делать то же самое, что и
Советский Союз полвека назад, приступая к своим пятилеткам.
Однако на Западе развитие коммерции и коммерческих институтов, обобщенно
рассмотренное в главах 3 и 4, предшествовало развитию современных
индустриальных институтов. К тому же, фабрики никогда не были главным местом
занятости для западных работников. Совокупное число работников сельского
хозяйства, лесопильной и лесодобывающей промышленности, транспорта и систем
связи, служащих банков, оптовой и розничной торговли, работников сферы
образования и здравоохранения, ремесленников и людей искусства, адвокатов и
государственных служащих всегда равнялось числу фабричных рабочих или
превосходило его.
При изучении развития промышленных институтов следует помнить и о гораздо
более сложных обстоятельствах. Во всех западных странах физическая
совокупность производственных мощностей постоянно изменяется. Состав этих
мощностей в каждый данный момент чрезвычайно важен, но он подобен одному кадру
на кинопленке: сам по себе он не передает действия, а именно его нужно
объяснить, только действие обещает экономический прогресс для незападных
стран. Западная промышленность есть система для порождения изменений, которая
порой создает новые рынки, порой реагирует на них, постоянно применяется к
новым источникам и условиям поставки топлива и сырья, осваивает новые
технологии, а порой и создает их, и всегда занята обновлением и перестройкой
своих производственных мощностей, которые гораздо более изменчивы, чем это
может показаться. Есть нечто восхитительное в физическом оборудовании
гигантских заводов, в дыме труб, в гуле машин и вымуштрованности рабочих.
Следует постоянно напоминать себе, что для экономического роста важна система
институтов, которая делает весь этот производственный механизм -- при всей его
внушительности -- чем-то временным. Заброшенные фабрики XIX века на реках
Новой Англии и опустевшие, ржавеющие сталеплавильные заводы Среднего Запада,
не говоря уже об отдельных восстановленных и превращенных в музеи кузницах и
часовых мастерских -- все то, откуда мы ушли, -- говорят нам не меньше об
источниках развития Запада, чем самые современные роботизированные заводы, --
чем все то, к чему мы переходим сейчас и от чего, конечно же, откажемся потом.
Все это кадры единого фильма.
В этой главе нас будет занимать период от 1750 до 1880 года. Начиная с 1750
года, фабричная система производства постепенно становится господствующей в
большей части промышленности Запада. Она изменила отношения между людьми на
работе и перенесла рабочие места из жилищ на фабрики -- что имело,
по-видимому, еще более значительные социальные последствия. Перемещение труда
под крыши фабрик было практически завершено к 1880 году, но большая часть
коммерческих и промышленных предприятий, за исключением банков и железных
дорог, оставалась по-прежнему в руках индивидуальных собственников или
товариществ. Столь характерные для современной хозяйственной жизни Запада
промышленные корпорации, эти разнообразные по размерам и структуре
предприятия, возникли после 1880 года и будут рассмотрены в главах 6 и 7.
Между 1750 и 1880 годами уважение западных правительств к независимости
хозяйственной сферы стало буквально своего рода идеологией. Если не считать
таких спорадических вмешательств, как британское фабричное законодательство и
бисмарковская система социального страхования, правительства были готовы
оказывать содействие только в ответ на просьбу. Налоги мирного времени были
невелики, а деньги сравнительно стабильны. С другой стороны, имели место
войны, особенно наполеоновские войны 1790--1815 годов, а также множество
социальных волнений.
Не все, но большая часть революционных изменений в западной промышленности и
на транспорте между 1750 и 1880 годами могут быть возведены к одному
организационному и двум технологическим изобретениям. Первое -- это переход от
системы ремесленных мастерских к фабричному производству. В разных отраслях
этот переход имел свои формы. В некоторых случаях фабричное производство не
без выгоды для себя начинали те же фирмы и те же люди, что прежде
функционировали как ремесленные. В других случаях это делали новые фирмы и
новые люди, которые замещали своих предшественников, далеко для них
небезболезненно. В небольшом числе отраслей фабрики так и не сумели вытеснить
ремесленные мастерские. Фабричная организация оказалась непригодной для
больших секторов хозяйства, в том числе для транспорта, оптовой и розничной
торговли, банковского и страхового дела, для издательств, свободных профессий
и искусств, и реакция этих секторов на изменения заключалась главным образом в
интенсификации дела и в сокращении отпускных цен на товары и услуги.
Первым из двух грандиозных технологических изменений было изумительное
возрастание использования силы воды и пара в фабричном производстве и пара --
для водного и сухопутного транспорта. По крайней мере, в текстильном и
металлургическом производствах высшим достижением промышленной революции стало
использование паровых двигателей -- для преобразования получаемой из угля
энергии в паровую и приведения в действие разных машин. Революционным в
промышленной революции было, главным образом, простое увеличение количества
производимых продуктов; основным объяснением этого расширения объемов
производства было соответствующее, а может быть, и еще более значительное
увеличение количества прилагаемого к производству физического труда. Мы
увидим, что есть немало оснований усомниться в том, что сами по себе
преимущества фабричной организации были важны за пределами немногих отраслей,
