меньше неприятностей приносит рост импортных цен, например цен на нефть.
Непредвиденный дефицит иностранной валюты может сделать почти бесполезными
новые фабрики и железные дороги, которые остаются без запасных частей,
полуфабрикатов, топлива и сырья. Чтобы добыть валюту, приходится планово
ограничивать внутреннее потребление, как для того, чтобы сэкономить их для
целей экспорта, так и для ограничения импорта. В странах с влиятельным
общественным мнением существует сильная оппозиция политике ограничения
внутреннего потребления, и планы склонны с чрезмерным оптимизмом оценивать
будущее соотношение экспортных и импортных цен, в результате чего обычным
спутником планирования оказывается постоянный дефицит валюты.
Провалы планирования отчасти можно объяснить представлением об экономике как о
безжизненной машине, не обладающей внутренними способностями изменяться,
приспосабливаться, обновляться, воспроизводить себя и определять собственное
будущее. Можно по плану развить производство стали, бетона и оборудования,
обеспеченные достаточно подготовленными рабочими, но обычно планирование
препятствует возникновению групп, способных осуществлять незапланированную и
независимую хозяйственную деятельность. Но система роста подобна живому
организму, со своими собственными импульсами. Результатом запланированного
роста оказывается если и не вполне безжизненное подобие живого организма, то в
лучшем случае вялая, вскормленная в зоопарке тень настоящего животного. Но
экономический рост зависит от участия в деятельности международных рынков, и
мало вероятен устойчивый рост экономического животного, слишком вялого для
участия в международных рынках.
Никакой анализ слабостей централизованного планирования не может по
убедительности сравниться с процессом постепенного отказа Китая от попыток
планово управлять своей экономикой. Ослабление в 1984 году централизованного
управления промышленностью последовало за предшествовавшим отказом от
планирования в сельском хозяйстве, за чем последовал поразительный рост
сельскохозяйственного производства. Памятливые люди могут сравнить это с
ленинской новой экономической политикой -- с возвратом в начале 1920-х годов к
рыночной экономике, что помогло существенно улучшить материальное положение
страны, В Китае может найтись свой Сталин, который восстановит центральное
планирование, но это маловероятно: Китай 1980-х годов сильно отличается от
СССР 1928 года тем, что к настоящему времени накоплен огромный опыт
централизованного планирования и оно лишилось блеска, порождавшего надежды на
лучшее будущее.
Очевидно, что будущее развивающихся стран намного проблематичней, чем это
казалось сразу после окончания эпохи колониализма, когда еще не было понято,
что ни капиталистический Запад, ни социалистический Восток не способны
полностью разрешить свои собственные экономические проблемы, не говоря уже о
проблемах всего остального мира. Третий мир может многому научиться как из
капиталистического, так и из социалистического опыта, но в его уроке не будет
ясных предписаний того, как без издержек осуществить безболезненный
экономический рост. Даже открытие нефтяных месторождений скорее изменяет
экономические проблемы страны, чем разрешает их. Критики центрального
планирования не должны повторять ошибки планировщиков, распространяя
сверхупрощенные советы по обеспечению экономического роста в третьем мире -- и
не важно, что рецепты сейчас совсем иные.
Заключение
Мы часто отмечали очевидный факт, что экономический рост есть форма изменения,
так что путь Запада к богатству потребовал от общества готовности терпеть и
принимать социальные и политические изменения гораздо более драматичные, чем
любая из прежних революций. Социальные изменения далеко выходят за пределы
урбанизации, самой по себе драматичной. Внедрение массового образования и
средств массовой информации, так же как развитие транспорта, сделало среднего
горожанина 1785 года своего рода неотесанным мужланом по сравнению с
сегодняшним обитателем города или деревни. Немногие революции меняли структуру
власти столь же круто, как переход политической власти от абсолютных монархов
и их придворных, которые все еще господствовали в Европе в 1785 году, к
европейским средним классам, а затем к рабочим классам, которых экономический
рост вырвал из положения пролетариев.
В экономической сфере притязания на рост благосостояния удовлетворялись в
первую очередь для тех, кто был непосредственно связан с изменениями и
инновациями, в отличие от тех, кто был занят в рутинных видах деятельности,
производя традиционные продукты и услуги с помощью традиционных же методов.
Запад стал богаче других благодаря тому, что открыл свободу для экспериментов
в создании новых разнообразных продуктов, методов производства, новых форм
организации предприятий, рыночных отношений, методов связи и транспорта, новых
отношений между трудом и капиталом. Развивавшиеся в такой среде рыночные
институты сделали возможным щедрое вознаграждение удачливых инноваторов и
угрожали неудачникам банкротством и разорением.
Западные инновации в экономике многим обязаны взаимодействию экономики и
науки. В основе геометрической прогрессии темпов экономического роста лежал
рост экономических знаний в геометрической прогрессии, и целый ряд институтов
способствовал трансформации научного знания в рост материального
благосостояния. Этот рост научного знания формировал и питал экономический
рост Запада. Здесь ключ к пониманию процессов роста.
Возникновение множества центров технологического экспериментирования, нужных
для отделения экономически полезных научных открытий от экономически
бесполезных, стало возможным благодаря децентрализации экономической власти.
Децентрализация экономической власти стала также одной из опор разветвленной
сети разнообразных исследовательских центров, сравнительно независимых от
политического вмешательства и контроля, и при этом -- а скорее, благодаря
этому -- порождавших все растущий объем внутренне согласованных знаний о
Вселенной.
Нет оснований полагать, что как рост научных знаний, так и обусловленный ими
экономический рост близки к пределу. Иными словами, мы не видим никаких причин
для прекращения роста. Ведь по абсолютным стандартам, или по сравнению с
богатейшими семьями большинство жителей стран Запада обладают весьма умеренным
благосостоянием. Возможности для повышения благосостояния еще очень велики. В
то же время, рост благосостояния привел к повышению социальных и политических
притязаний, и стало легче размышлять об использовании богатств Запада для
создания общества, совершенствующегося в ином направлении, не на пути
обогащения. Есть опасность, что, пытаясь усовершенствовать наше общество, мы
можем избрать такое направление политики, которое создаст общество более
гуманное и сострадательное (в социальном и политическом плане), чем наше
собственное, но при этом уменьшит способность будущих поколений наращивать
уровень материального благосостояния. Мы надеемся, что понимание источников
роста в прошлом до известной степени снизит риск того, что мы можем своими
действиями ненамеренно подрубить экономические возможности будущих поколений.
