ненадежны. Научным можно назвать только такой способ организации экономики,
который возник в процессе свободного экспериментирования, в котором есть
критерии для оценки удачи или неудачи и который изменяется в соответствии с
результатами экспериментов.
В советской версии социализма фундаментальнейшая характеристика экономической
организации, то есть выбор структуры собственности для основной единицы
хозяйственной деятельности -- фирмы или предприятия, не подлежит
экспериментальной проверке. В условиях свободного экспериментирования в
западных хозяйствах развилась смесь всех возможных форм организации,
определяемых через фигуру собственника, и владельцами предприятия могут быть
инвесторы, наемные работники, менеджеры, поставщики, потребители, либо --
государство. Наибольшее распространение получила собственность инвесторов.
Вряд ли удивительно, что система, сознательно отвергающая большинство в
принципе возможных организационных решений, возникших в условиях свободного
экспериментирования, обременена организационными недостатками, снижающими ее
эффективность. Главной ловушкой советского социализма был запрет на создание
любых предприятий, кроме государственных. Это отрицание различнейших форм
собственности покоится на длительной традиции марксистских аргументов, но
результаты подкрепляют убеждение, что западный рост отчасти стал возможен
благодаря экспериментальному подходу к организации предприятий.
Экономический рост в третьем мире
Для адекватного исследования проблем, возникающих при попытках перенести
западные схемы организации экономического роста в совершенно отличную в
культурном, социальном и политическом отношении среду незападных стран нужна
целая монография. Мы в особенности хотели бы избежать даже намека, что
исторический путь Запада к богатству может быть описан какой-либо одной
формулой, применение которой в странах третьего мира породит аналогичные
результаты.
От простых программ подражания не следует ожидать благих результатов просто
потому, что начальные условия в странах третьего мира совершенно иные, чем они
были в свое время на Западе. В самом начале экономического подъема Запад в
экономическом и технологическом планах уступал исламской и китайской
цивилизациям того периода, но разрыв между ними был не столь велик, как
сегодня между ним и странами третьего мира. Изучение того, как возник этот
разрыв, может нам помочь в понимании способов его устранения, но крайне
маловероятно, что историческая последовательность стадий развития Запада может
послужить моделью для подражания в странах третьего мира.
В качестве главных элементов западной системы роста мы выделили разделение
сфер экономики и политики (отделение экономики от государства -- прим.
переводчика) и децентрализацию экономической власти. В политической системе
феодализма власть была уже децентрализована, а некоторые города, которым
предстояло стать рассадниками капитализма, уже выделились из рамок
политической организации феодализма и перешли под власть деловых кругов.
Напротив, в большинстве сегодняшних стран третьего мира политическая и
хозяйственная власть консолидированы, и нет простого способа разорвать эту
интегрированность.
Мы установили различие между экономическим ростом, подталкиваемым расширением
торговли и наращиванием хозяйственных ресурсов, и ростом, имеющим главной
причиной внедрение инноваций, и утверждали, что с XVIII века рост западных
экономик все в большей степени определялся внедрением инноваций. Япония после
второй мировой войны также пошла по пути роста через внедрение инноваций, но,
делая этот выбор, Япония уже была развитой страной. Немногие страны третьего
мира, выбравшие капиталистический путь развития, пытались эксплуатировать те
же источники роста, которые Сталин выбрал для СССР: наращивание экономических
ресурсов в форме капитала, подготовленной рабочей силы и хозяйственного
освоения природных богатств. Бесспорно, что большинство стран третьего мира
обладают значительнейшими возможностями для такого типа роста, и еще не скоро
упрутся в недостаток технологических знаний, но институциональные условия,
неблагоприятные для инноваций, рано или поздно затормозят дальнейшее развитие.
Существенно и то, что Запад был полностью готов заплатить за возможности роста
изменением всего существа своей жизни. На Западе были свои гневные обличители
урбанизации и индустриализации, оплакивавшие сопутствующую им утрату
невинности, но Запад не отдал победу своим Хомейни. Понятно, что некоторые
страны, желающие сохранить свою историю и культуру, откажутся от западной
модели роста, чтобы избежать децентрализации власти и роста индивидуализма,
несовместимых со многими формами социальной жизни. Япония вестернизировалась,
не отказываясь полностью от своей культурной традиции, но можно предположить,
что там доиндустриальные институты и формы культуры сейчас не более
жизнеспособным, чем на Западе.
Децентрализация власти предполагает существование класса торговцев,
предпринимателей, или капиталистов, которые могут взять на себя принятие
хозяйственных решений и создадут атмосферу конкуренции за право участвовать в
принятии решений. Ничто в западной истории не дает оснований считать, что
такой класс можно создать произвольно: у него были собственные источники
развития, и он возник, преодолевая политическое сопротивление. В феодальной
Японии задолго до 1868 года был собственный класс торговцев, а китайцы
Гонконга, Тайваня и Сингапура давно выдвинули класс опытных торговцев.
Возможно ли, чтобы целенаправленная политика была способна вскормить и
выпестовать такой класс, -- никто не знает наверняка. Самое большое, что можно
предложить стране, желающей следовать западным образцам, это воздерживаться от
разновидностей политики, явно несовместимой с подъемом класса торговцев.
Представление о современном западном росте, подчеркивающее роль инноваций,
может быть истолковано так, что западный образец просто невоспроизводим,
поскольку легко понять, что ни одна отсталая страна не может соревноваться с
динамичной технологией и производством Запада. Есть, однако, более
оптимистичное понимание проблемы имитации. Технологии довольно поздно стали
важны для экономического роста. Вначале основным источником роста была
торговля -- внутренняя и заморская, но, прежде всего, внутренняя, а
использовать торговлю как пружину роста намного проще, чем технологию.
Торговые страны редко сталкивались с затруднениями в процессе развития
производства, когда обнаруживали, что оно выгодно. Но и возможность
развиваться с помощью торговли зависит от подъема класса торговцев, а это не
всем по вкусу. Впрочем, в последние годы замечательные достижения так
называемой "банды четырех" (Южной Кореи, Тайваня, Гонконга и Сингапура)
свидетельствуют о том, сколь многого можно достичь на этом направлении.
Последнее предостережение. Многие страны третьего мира сталкиваются со старой
для Запада проблемой: большое число лишних сельскохозяйственных работников,
нуждающихся в новой занятости. Многие страны третьего мира пытались
использовать свое сельское хозяйство как источник капитала для развития
городов и как главный источник правительственных средств, для чего применяли
прямое налогообложение, а также принудительные государственные закупки
сельхозпродуктов по заниженным -- сравнительно с мировым уровнем -- ценам.
Использование сельского хозяйства для обеспечения роста промышленности не
имеет аналогов в истории Запада, где оно никогда не являлось существенным
источником капиталов. Такая политика, вероятнее всего, должна вести к
истощению сельского хозяйства без соответствующего подъема городов. В
сельскохозяйственной стране может быть и неизбежно обременение села ради
содержания государственного аппарата и подкормки городов, но это бремя, скорее
всего, замедлит, а не ускорит экономический рост.
Западный опыт также свидетельствует, что к предложениям о заимствовании или
экспроприации фондов, необходимых для обеспечения занятости, следует
относиться с осторожностью, опаской и даже скептицизмом. Городом, который с
наибольшим успехом предоставлял занятость потокам отчаявшихся выходцев из
деревни, был Гонконг, уже к тому времени ставший финансовым центром с
собственными источниками капитала, и легко сделать вывод, что успех этого
города объяснялся доступностью капитала. Но если опыт Запада может чему-то
научить, то следует сделать вывод, что для успеха Гонконга гораздо важнее было
не его положение финансового центра, а существование класса мелких
предпринимателей, которые смогли организовать эффективное трудоемкое
производство при наличии очень ограниченного капитала.
Но если для стран, желающих сохранить культурное и политическое наследство,
повторение западного пути кажется чрезмерно трудным и требующим чрезмерных
издержек, то альтернатива, заключающаяся в имитации обществ с плановой
экономикой, также к настоящему времени утратила многое из своей прежней
привлекательности. Советские пятилетние планы были прототипом центрального
планирования. Строго говоря, централизованное планирование создано не Марксом,
поскольку последний, вообще, очень мало чего сказал об управлении
социалистическим обществом. Это даже не ленинская идея, потому что при провале
первых попыток централизовать хозяйство Ленин отступил к сравнительно
децентрализованной системе НЭПа. Внедрение в конце 1920-х годов системы
централизованного планирования и управления выпало на долю Сталина.
По ряду причин планирование политически очень привлекательно. Некоторые
причины имеют отношение к коррупции политических кругов, готовых получать
тайные комиссионные за выдачу разрешений на строительство и распределение
других контрактов, за предоставление налоговых льгот, монопольных лицензий и
множества других особых привилегий, доступных только для тех, кто владеет
политической властью.
Но есть и другие причины. Плановые программы, снабженные текстом и
диаграммами, очень просты и конкретны. Политическому лидеру легко убедить себя
и своих последователей, что он ее понимает. С ее помощью легко эксплуатировать
настроения ксенофобии, заявляя, что программа не даст наживаться иностранцам,
будь то транснациональные корпорации или местные лавочники ливанского,
китайского или индийского происхождения. Можно также заявлять, что план не
позволит наживаться торговцам, финансистам или другим, экономическая роль
которых ненавистна очень многим, и хотя такие заявления могут быть фактически
беспочвенными, опровергнуть их нелегко из-за труднодоступности необходимой
информации. Наконец, планирование позволяет поддерживать показную идеологию.
Несколько версий марксизма-ленинизма-сталинизма готовы к использованию, и
нетрудно соорудить любые Другие.
Основная слабость планирования в том, что его результаты обычно нехороши.
Разочарование бывает тем горше, чем заманчивее оно выглядит в начале -- провал
оказывается просто постыдным. Обычным результатом бывает то, что гражданские
политики теряют контроль над военными и уступают им власть. Этого не должно бы
было происходить в странах, следовавших ленинско-сталинским путем, потому что
там военные и гражданские власти взаимосвязаны изначально, но Польша стала
исключением даже здесь.
Каждый провал системы планирования имеет свои причины. Общий источник
неприятностей -- в попытках перекачать значительную часть сельскохозяйственных
доходов для финансирования индустриализации или для субсидирования горожан за
счет крестьянства. Почти всегда реакция крестьян бывает противоположна
экономическим интересам страны. Кроме того, всеобъемлющие планы развития
опустошают источники иностранной валюты и кредитов, что ведет к подавлению
хозяйственной активности в неохваченных планом отраслях, создает неожиданный
для всех отраслевой кризис или хроническую отраслевую депрессию. Общим
источником проблем являются международные сырьевые рынки;
цены имеют обыкновение падать в самое неподходящее время, подрывая
финансирование планов развития в странах, зависящих от сырьевого экспорта. Не
