которое было свойственно английской литературе "после гражданской войны" -- в
период драматической реставрации.
Возникший в XVI веке протестантизм не предвидел экономического учения Адама
Смита. Протестантизм вообще не являлся экономической доктриной. Но он наделил
торговцев идеей личной моральной ответственности, не нуждавшейся в санкции
церкви, а также нормами нравственности, в которых на первом плане были
прилежание, бережливость, честность, выполнение обязательств -- качества очень
важные для институтов капитализма. Поднимавшееся купечество и автономная
система хозяйственной жизни (подобно любой другой большой и автономной
социальной системе) нуждались в подходящих системах моральных и этических
норм. В той мере, в какой протестантизм был в этом отношении адекватнее, чем
католицизм, он способствовал росту капитализма.
Следует упомянуть и другое вероятное следствие реформации. Утверждали, что
сокращение расходов на церковь, подобно сокращению военных расходов,
благоприятно для промышленного роста. Церковные расходы в Англии сократились
после обращения Генриха VIII в протестантизм, и то же было в других
протестантских странах. С этим связано и то, что в католических странах
значительная часть земли принадлежала церковным организациям, а потому была
исключена из обычного торгового оборота. С переходом к протестантизму и
изъятием этих земель они стали доступны для коммерческой эксплуатации. Джон У.
Нэф следующим образом описывает это:
Разрыв Генриха VIII с Римом (вскоре после изъятия собственности монастырей и
других религиозных конгрегаций) и вызванное этим сокращение численности и
богатства священнослужителей создали к началу елизаветинской эпохи, то есть
задолго до обострения конституционной борьбы, благоприятные условия для
промышленного роста. После конфискаций 1536 и 1539 годов доля национального
дохода, расходуемого на церковные нужды, была в Англии гораздо меньше, чем в
предыдущие восемь веков. Ничего подобного не было в странах, оставшихся
католическими. Во Франции церковь сохраняла всю свою собственность и число
церковников не уменьшилось. В Испании и испанских Нидерландах совокупное число
монахов, монахинь и священников выросло.
Частичная конфискация церковной собственности в Англии (и в других
протестантских странах, в особенности в Швеции, Дании, Шотландии и Голландии)
облегчила частным предпринимателям доступ к земле и минеральным ресурсам.
[Nef, War and Human Progress, pp. 15--16]
Воздействие реформации на долгосрочное перераспределение богатств между
церковью и классом капиталистов не ограничилось конфискацией церковной
собственности: кальвинистская доктрина о предопределении и святости труда
предполагала, что капиталисты могут сохранять собственность для своей семьи
вместо того, чтобы дарить или завещать ее церкви.
Меркантилизм
Мы переходим к важнейшему институциональному изобретению, которое смягчило
переход от феодализма к капитализму и проложило путь современному капитализму.
Речь идет о союзе между правительствами и коммерсантами. Совокупность
соответствующих политических решений и стратегий известна как политика
меркантилизма. [Более подробный обзор меркантилизма см. в следующих работах:
Eli F. Heckscher, Mercantilism, 2 vols., 2d rev. ed., (London: George Alien &
Unwin, 1955); Charles H. Wilson, "Trade, Society and the Staple", в The
Cambridge Economic History of Europe, E. E. Rich and C. H. Wilson, eds., vol.
4, The Economy of Expanding Europe in the Sixteenth and Seventeenth Centuries,
chap. 8.] Исторически меркантилизм был важен для развития и поощрения торговли
в условиях, когда еще были сильны традиции и институты феодализма.
В период укрепления монархий правительства являлись в первую очередь центрами
военного могущества, а основной экономической предпосылкой существования этих
центров военной мощи было золото на покупку оружия (часто за рубежом) и на
содержание войск. Испания получала золото из Нового Света. В других странах
внутренние источники золота принадлежали подданным, но раз изъятые и
потраченные, они иссякали. Меркантилистское решение заключалось в том, что
нужно продавать за границу больше, чем закупать там, а разницу получать
золотом. Допустимым считался импорт сырья для производства экспортных товаров
и получения прибыли, хотя меркантилисты в целом относились к импорту без
восторга. И лучше всего, если можно было получать сырье из колоний, не платя
иностранцам в золоте.
Для получения наибольшего дохода от экспорта меркантилистская теория
рекомендовала использовать монополии, так чтобы не возникали ситуации, когда,
например, французские торговцы конкурируют друг с другом и в итоге сбивают
цены на французские продукты на иноземных рынках: Равным образом монополизация
импорта предотвращает опасность того, что конкуренция между импортерами вздует
цены на иноземные товары. Предоставление такого рода монополий превращало
монархов и их влиятельнейших придворных в союзников торговцев. Благодаря этому
носители политической власти получали личную долю в прибыли торговых и
производящих предприятий. Теоретически все это звучит ужасно и на практике
выливалось в коррупцию, но распространенность и сила политики меркантилизма
оказались достаточными, чтобы вызвать упадок итальянских и ганзейских городов,
которые утратили принадлежавшие им с XII века господствующие позиции в
торговле.
Легче понять ситуацию, если не считать практику отражением принципов
меркантилизма (которые были разработаны на основе уже сложившейся практики), а
видеть в ней пережиток феодализма и элемент борьбы монархов за право налагать
налоги без согласия парламента. В феодальном обществе право на торговлю
предоставляли и подтверждали хартии соответствующего сеньора. Ярмарки
существовали в силу его милостивого разрешения, и права гильдий на занятия
промыслами имели тот же источник. Когда право на взимание налога оспаривалось,
продажа таких хартий была источником средств. Платежи за их выдачу могли быть
одноразовыми, в виде регулярных налогов или смешанными. Длительное время
важнейшим источником средств для британской короны были налоги на
монополизированную купеческой компанией торговлю шерстью. Благодаря тому, что
члены правящего класса участвовали в прибылях, довольно странная практика
новых национальных государств, направленная на одновременное ограничение
импорта и предоставление исключительных торговых привилегий своим подданным,
сыграла значительную роль в создании свободного купечества, имевшего право --
в рамках многочисленных хартий -- торговать на собственных условиях.
Важно отметить, что предоставление монополий нередко имело целью улучшение
возможностей для создания новых отраслей. В частности, Англия превратилась из
экспортера сырья в экспортера готовой продукции в немалой части благодаря
тому, что возможность получения монопольных привилегий привлекла в страну
фламандцев и других иммигрантов. Уже в 1331 году монопольные преимущества были
дарованы ткачам, а потом и многим другим. Согласно Норту и Томасу [North and
Thomas, Rise of the Western World, pp. 152--153], при Елизавете были дарованы
55 патентов на монополию, в том числе 21 патент -- иностранцам или
натурализовавшимся иммигрантам.
Глядя через столетия, нелегко оценить факторы, приводившиеся в действие актом
предоставления монополии. Благодаря этому, в частности, королевские
правительства превращались в сторонников расширения торговли, не обязательно
принципиальными, может быть, целиком из корыстных побуждений. Торговые
монополии были чем-то вроде учебного пособия, как если бы их изобрели
специально для того, чтобы на конкретном примере и быстро показать королевским
правительствам выгоды роста торговли. Ко временам Адама Смита урок был уже
хорошо усвоен, и он потребовал устранения учебного пособия. Но партнерство
между правительствами и капиталистами сохранилось -- в форме лицензий и
патентов, или в форме особых механизмов военных поставок, и эти учебные
пособия широко используются в странах третьего мира.
Политическая раздробленность Европы как источник роста
В свете вышерассмотренной практики меркантилизма кажется несомненным, что
развитие капитализма на Западе было в немалой степени обязано раздробленности
Европы на множество суверенных образований. Не было единой фирмы "Европа
Инк.", но зато было множество мелких "монархия Инк.", "княжество Инк.",
"город-государство Инк.". Важным фактором преодоления наследственного
отвращения деревенской военной аристократии к новому классу торговцев была
конкуренция между лидерами возникавших национальных государств, каждый из
которых дорожил возможностью получать со своих торговцев налоги и кредиты и
при этом сознавал политическую опасность того, что у соседей будет больше
денег для финансирования вооруженных сил. Если бы торговцам противостояла
политическая монополия, им не хватило бы средств на выкуп свободы торговать.
Известны империи, которые управляли районами, в культурном и хозяйственном
отношении не менее разнообразными, чем Запад, и при этом не Ослабившие
политического контроля над торговлей. В этих империях, отличавшихся полной
консолидацией политической власти и незначительностью внутренней конкуренции
за патронаж над торговлей, сопоставимого ослабления политического контроля не
было. Впрочем, не было и сопоставимого развития торговли.
В главе 3 мы упоминали о китайской империи, которая располагала более
совершенными технологиями, чем Запад, и весьма развитой государственной
бюрократией. Возможным объяснением того, почему совершенная китайская
технология не стала основой экономического роста, является рациональность
китайской системы отбора чиновников, которая вела к концентрации власти, тогда
как в Европе власть была распылена между крупными землевладельцами.
В области технологии китайцы были склонны замирать по достижении некоего
уровня. Как только удавалось изобрести и освоить хороший способ делать
что-либо, этот метод обращался в привычку, совершенно недоступную изменениям.
Неправильно представлять дело так, что китайские изобретения имели целью
только получение удовольствия или развлечение императорского двора. Китайские
джонки, водяные колеса и компас были полезными и широко использовавшимися
изобретениями. И в Китае, и на Западе всегда были те, кто нес убытки от
внедрения технологических новшеств, и они время от времени пытались яростно
противостоять появлению новшеств. В Китае такие люди пользовались
безоговорочной поддержкой мандаринов, которые ничего лично не получали от
внедрения технологических новшеств и не желали, чтобы технологические
новшества как-нибудь разрушили статус-хво, Несмотря на этот консерватизм,
техника и экономика в Китае, скажем, в XV столетии были развиты лучше, чем на
Западе. Но отбор только тех изменений, которые никого чувствительно не
затрагивают, ведет к страшному замедлению технического и экономического
прогресса.
На Западе конкурирующие центры политической власти были крайне заинтересованы
в технологических изменениях, обещающих торговые или производственные
преимущества и рост правительственных доходов, а потому и опасались того, что
соседи опередят их во внедрении новинок. Как только стало ясно, что рано или
поздно кто-либо из конкурентов выпустит джинна из бутылки, идея, что власть
может противоборствовать технологическим изменениям и отстаивать статус-кво,
более или менее исчезла из западного сознания. Так что может быть не случайным
совпадение, что современная Япония, первая адаптировавшая западные
экономические институты, также возникла на основе политически раздробленного
феодального общества.
Китайский опыт позволяет заключить, что в Европе именно запоздалое развитие
государственной бюрократии -- родичей китайских мандаринов -- помогало держать
открытыми возможности капиталистического развития. Отмеченное Нидхемом
различие между ценностями торговцев и мандаринов очень напоминает
наблюдавшееся позднее различие ценностных установок торговцев и прусских,
