не столь темпераментный, как его хозяйка. Он вяло долбил топором тушу. После
смерти хозяина приказчик заметно выдохся. Однако у него не было ни малейшей
надежды жениться на хозяйке, о чем громогласно заявил какой-то вязальщик
метел, сидевший в бистро напротив. Он добавил также, что хозяйка свезет
приказчика на кладбище раньше, чем дело дойдет до свадьбы. Очень уж
обессилел человек. Вдова же, напротив, пышно расцвела. Равик выпил рюмку
черносмородиновой наливки и расплатился. Он рассчитывал встретить в бистро
Бобо, но его там не оказалось.
Жоан вышла из "Шехерезады". Она открыла дверцу такси, в котором
находился Равик.
- Поедем, - сказала она. - Уедем отсюда. К тебе.
- Что-нибудь случилось?
- Нет. Ничего. Просто мне опротивели ночные рестораны.
- Минутку. - Равик подозвал цветочницу, стоявшую у входа. - Мамаша, -
сказал он. - Давай все твои розы. Сколько за них? Только не сходи с ума.
- Шестьдесят франков. Для вас. За то, что вы дали мне рецепт против
ревматизма.
- Помогло?
- Нет. Да и не поможет: всю ночь стоишь в этакой сырости.
- Вы самый разумный пациент из всех; какие у меня были. - Он взял розы.
- Вот чем я заглажу свою вину - ведь утром ты проснулась одна и ушла без
завтрака, - сказал он Жоан и положил розы в машине у ее ног. - Хочешь еще
выпить?
- Нет. Поедем к тебе. Цветы положи на сиденье.
- Им и там хорошо. Цветы надо любить, это верно, но не следует с ними
церемониться.
Она порывисто обернулась к нему.
- Ты хочешь сказать, любить можно, баловать нельзя?..
- Нет. Я хочу сказать, что прекрасное вряд ли стоит драматизировать.
Помимо всего прочего, нас ничто не должно разделять, даже цветы.
Жоан с сомнением посмотрела на него, лицо ее просветлело.
- Знаешь, что я сегодня делала? Жила. Снова жила. Снова дышала. Снова
очутилась на земле. У меня снова появились руки. И глаза, и губы...
Медленно двигаясь по узкой мостовой, шофер осторожно маневрировал среди
машин. Потом резко вырвался вперед. Толчок был настолько сильным, что Жоан
едва не упала на Равика. На мгновение он обнял ее. От Жоан веяло теплым
ветром, под ним таял ледок, намерзший за день, улетучивался холодок
самозащиты, который он в себе ощущал... А она сидела рядом и говорила,
поглощенная своим чувством и собой.
- Весь день вокруг меня бурлило, словно везде били ключи; струи
хлестали в затылок и грудь, казалось, я вот-вот зазеленею и покроюсь
листьями и цветами... Водоворот втягивал меня все глубже и глубже... И вот я
здесь... И ты...
Равик посмотрел на нее. Подавшись вперед, она сидела на грязном кожаном
сиденье, над черным вечерним платьем белели плечи. Она была откровенна,
бездумна и, не стесняясь, говорила все, что чувствует, рядом с ней он
казался себе жалким и суховатым.
Я оперировал, подумал он. Забыл о тебе. Был у Люсьенны. Витал где-то в
прошлом. Без тебя. Потом пришел вечер, и постепенно пришло тепло. Я не был с
тобой. Думал о Кэт Хэгстрем.
- Жоан, - сказал он и взял ее за руки. - Нам нельзя сразу поехать ко
мне. Я еще должен заглянуть в клинику. Всего на несколько минут.
- Посмотреть женщину, которую оперировал?
- Не ту, которую оперировал утром. Другую. Может, подождешь меня
где-нибудь?
- Ты едешь туда сейчас?
- Так лучше сделать. Не хочется, чтобы вызывали потом.
- Я могу подождать у тебя. Успеешь подвезти меня?
- Да.
- Тогда поехали. А ты приедешь после. Я подожду.
- Хорошо.
Равик назвал шоферу адрес. Откинувшись назад, он положил голову на
спинку сиденья. Его рука все еще лежала на руке Жоан. Он чувствовал, что она
хочет услышать от него что-то. О себе и о нем. Но он не мог говорить. Она
сказала уже слишком много. Больше, чем нужно, подумал он.
Машина остановилась.
- Поезжай, - сказала Жоан. - Устрою все сама. Я не боюсь. Дай мне ключ.
- Ключ у портье.
- Ладно, возьму у него. Придется и этому научиться. - Она собрала
цветы. - Научиться у мужчины, который уходит, когда ты спишь, и
возвращается, когда ты его не ждешь... Тут, пожалуй, придется многому
учиться... Так уж лучше начинать сразу...
- Я провожу тебя наверх. Не надо ничего преувеличивать... Очень жаль,
что мне сразу же придется уйти.
Она смеялась. И выглядела очень юной.
- Подождите, пожалуйста, минутку, - сказал Равик шоферу.
Шофер хитро прищурился.
- Сколько угодно.
- Дай ключ, - сказала Жоан, когда они поднимались по лестнице.
- Зачем?
- Дай. - Она открыла дверь, но осталась стоять на пороге. - Чудесно! -
произнесла она куда-то во мрак, царивший в комнате. За окном в облаках плыла
голая луна.
- Чудесно? В этой конуре?
- Да, чудесно! Все чудесно!
- Может, так кажется только сейчас - пока темно. Ну а если... - Равик
потянулся к выключателю.
- Оставь. Зажгу сама. А теперь иди. Только возвращайся не завтра после
полудня.
Жоан стояла у двери во мраке. За плечами у нее струился серебряный
свет. Все в ней было тайной, загадкой, волнующим призывом. Манто
соскользнуло с плеч и черной пеной легло у ее ног. Она прислонилась к стене
и медленно поймала рукой луч света, проникший из коридора.
- Иди и возвращайся, - сказала она и затворила дверь.
Температура у Кэт Хэгстрем снизилась.
- Как она спала? - спросил Равик у сонной сестры.
- Проснулась в одиннадцать. Хотела вас видеть. Я передала ей все, что
вы поручили.
- О перевязке ничего не спрашивала?
- Спросила. Я ответила, что пришлось резать. Несложная операция. И что
завтра вы ей все объясните сами.
- Больше ничего?
- Ничего. Она сказала, что раз вы сочли нужным поступить так, значит,
все в порядке. Просила передать вам привет, если зайдете ночью, и сообщить,
что она вам полностью доверяет.
- Так...
Равик постоял немного, глядя на черные волосы сестры, расчесанные на
прямой пробор.
- Сколько вам лет? - спросил он.
Она удивленно подняла голову.
- Двадцать три.
- Двадцать три... И давно работаете сестрой?
- Два с половиной года. В январе будет ровно два с половиной года.
- Любите свою работу?
Круглое, как яблоко, лицо девушки расплылось в улыбке.
- Мне она нравится, - с готовностью ответила сестра. - Конечно,
попадаются трудные больные, но в большинстве они очень симпатичны. Мадам
Бриссо вчера подарила мне красивое, почти новое шелковое платье. А на
прошлой неделе я получила пару лакированных туфель от мадам Лернер. Помните
ее? Она умерла у себя дома. - Сестра снова улыбнулась. - Мне совсем не
приходится тратиться на вещи. Почти всегда что-нибудь да подарят. А если мне
не подходит, могу обменять у подруги - у нее магазин. Так что живется мне
совсем неплохо. Мадам Хэгстрем тоже очень щедра. Она дает деньгами. В
прошлый раз сто франков дала. За каких-нибудь двенадцать дней. А сколько она
теперь пробудет у нас, доктор?
- Подольше. Несколько недель.
У сестры был совершенно счастливый вид. За ее ясным, гладким лбом
роились мысли: она подсчитывала, сколько ей еще перепадет. Равик снова
склонился над Кэт. Ее дыхание было ровным. Слабый запах раны смешивался с
терпким ароматом волос. Он вдруг остро ощутил всю невыносимость своего
положения. Кэт полностью доверяет ему! Доверие! Узкий, весь в разрезах
живот, куда проник хищный зверь. И он наложил швы, не в силах чем-либо
помочь ей. Доверие...
- Спокойной ночи, сестра, - сказал он.
- Спокойной ночи, доктор.
Круглолицая сестра опустилась в кресло, стоявшее в углу, завесила
лампу, чтобы свет не тревожил больную, обернула ноги одеялом и взяла журнал
- один из бесчисленных образчиков дешевого чтива - детективные рассказы
вперемежку с фотографиями кинозвезд. Устроившись поудобнее, она принялась
читать. Рядом, на маленьком столике лежал раскрытый кулек с шоколадными
коржиками. Уходя, Равик заметил, как она, не отрываясь от чтения, вытащила
один из них. Иногда не понимаешь простейших вещей, подумал он; в одной и той
же комнате два человека; один смертельно болен, а другой к этому совершенно
равнодушен. Он затворил дверь. Но разве я сам не такой же? Разве я не ухожу
из этой комнаты в другую, где?..
В комнате было темно. Лишь из ванны сквозь щель в неплотно прикрытой
двери пробивалась узкая полоска света. Равик заколебался. Он не знал, все ли
еще Жоан в ванной. Потом услышал ее дыхание, на секунду остановился и сразу
направился в ванную. Теперь он знал, что она рядом и не спит. Но и она не
произнесла ни слова. Комната вдруг наполнилась молчанием и напряженным
ожиданием... Снова водоворот, беззвучно влекущий куда-то... Неведомая
пропасть по ту сторону сознания... из нее выплывает багряное облако, несущее
в себе головокружение и дурман.
Равик прикрыл дверь ванной. В резком свете белых ламп все снова стало
привычным и знакомым. Он отдернул кран душа - единственного во всем отеле.
Равик приобрел и установил его за свой счет. Он знал, что в его отсутствие
хозяйка демонстрирует душ родным и знакомым как достопримечательность отеля.
Горячая вода струится но телу. За стеной - Жоан Маду, она ждет... Кожа
ее нежна, волосы волной затопили подушку; хотя в комнате почти совсем темно,
глаза ее блестят, словно улавливая и отражая скудный свет зимних звезд. Она
лежит, гибкая, изменчивая, зовущая; женщины, которую он недавно знал, нет и
в помине. Сейчас она обворожительна, прелестна, как только может быть
прелестна женщина, которая тебя не любит. Внезапно он почувствовал к ней
легкое отвращение - неприязнь, смешанную с острым и сильным влечением. Он
невольно оглянулся: будь в ванной второй выход, он, пожалуй, оделся бы и
ушел - чтобы выпить.
Равик обтерся и с минуту стоял в нерешительности. Странно, с чего это
вдруг нашло на него? Тень... Ничто... Быть может, всему виной то, что он
побывал у Кэт Хэгстрем? Или слова, сказанные Жоан в такси? Очень уж все
быстро и легко получается. Но, может быть, все дело в том, что ждет не он, а
его ждут? Мучительная гримаса исказила его лицо. Он открыл дверь.
- Равик, - сказала Жоан в темноте. - Кальвадос на столике у окна.
Он остановился. Только сейчас он осознал, что все время напряженно
чего-то ожидал. В этот момент она могла бы многое сказать, и все было бы
невыносимо фальшивым. Но она нашла единственно верные слова. И напряжение
исчезло, растворившись в тихой спокойной уверенности.
- Ты нашла бутылку? - спросил он.
- Это было нетрудно. Она стояла на виду. Но я откупорила ее. Нашла
штопор среди твоих вещей. Налей мне еще одну рюмку.
Он налил две рюмки и принес ей одну.
- Вот...
Как хорошо ощутить вкус ароматной яблочной водки. Как хорошо, что Жоан
нашла верные слова.
Она откинула голову и начала пить. Ее волосы упали на плечи, и
казалось, в этот миг для нее ничего, кроме кальвадоса, не существует. Равик
уже раньше заметил - она всецело отдавалась тому, что делала в данную
минуту. У него мелькнула смутная догадка: в этом есть не только своя
прелесть, но и какая-то опасность. Она была само упоение, когда пила; сама
любовь, когда любила; само отчаяние, когда отчаивалась, и само забвение,
когда забывала.
Жоан поставила рюмку и неожиданно рассмеялась.
- Равик, - сказала она. - Я знаю, о чем ты думал.
- Ты уверена?
- Да. Ты почувствовал себя уже наполовину женатым. А я себя -
наполовину замужем. Не бог весть как приятно, когда тебя оставляют у самых
дверей. Да еще с розами в руках. Слава Богу, нашелся кальвадос. Не жалей
