его. Давай пить.
Равик налил рюмки.
- Ты замечательная женщина. И во всем права. Пока я был в ванной, я
почему-то не испытывал к тебе особой симпатии. Теперь я восхищаюсь тобой.
Салют!
- Салют!
Он выпил кальвадос.
- Вторая ночь, - сказал Равик. - Она опасна. Прелести новизны уже нет,
а прелести доверия еще нет. Но мы переживем эту ночь.
Жоан поставила рюмку на столик.
- Ты, видимо, знаешь толк в таких вещах.
- Ничего я не знаю. Все одни слова. Да и можно ли что-нибудь знать?
Всякий раз все оборачивается по-иному. Так и сейчас. Второй ночи не бывает.
Есть только первая. А если приходит вторая, значит, всему конец.
- Ах ты Боже мой! Ну куда она нас заведет, вся эта твоя арифметика? Иди
лучше ко мне. Я не хочу спать. Я хочу пить. С тобой. Смотри, там наверху
закоченели голые звезды. До чего быстро замерзаешь, когда остаешься одна!
Даже в жаркую пору. А вдвоем - никогда.
- Можно и вдвоем замерзнуть.
- Нам с тобой это не угрожает.
- Разумеется, - сказал Равик, и она не заметила, как в темноте по его
лицу пробежала тень. - Нам этого опасаться нечего.
X
- Что со мной было, Равик? - спросила Кэт Хэгстрем. Она лежала в
постели, голова ее высоко покоилась на двух подушках, уложенных одна на
другую. Пахло туалетной водой и духами. Форточка была приоткрыта.
Проникавший с улицы чистый, чуть морозный воздух смешивался с комнат- ным
теплом, и казалось, на дворе стоит апрель, а не январь.
- У вас сильно повысилась температура, Кэт. И держалась несколько дней.
Потом вы уснули и спали почти сутки. Теперь температура нормальная и все
пришло в норму. Как вы себя чувствуете?
- Я устала. Но уже по-другому. Не так издергана. И боли почти нет.
- Боль еще появится. Но не особенно сильная. А мы уж позаботимся, чтобы
вы легко ее перенесли. Во всяком случае, перемена наступит очень скоро. Да
вы и сами это знаете...
она кивнула.
- Вы меня оперировали, Равик?..
- Да, Кэт.
- Это было действительно необходимо?
- Да.
Он молча ждал следующего вопроса. Пусть лучше спрашивает сама, так
легче.
- Сколько мне придется тут пролежать?
- Недели три-четыре.
Она немного помолчала.
- Думаю, это пойдет мне на пользу. Мне нужен покой. Я совсем извелась.
Сама теперь чувствую. Я так устала. Все время пыталась уверить себя в
обратном. Скажите, операция как-то связана со всем этим делом?
- Безусловно.
- И эти кровотечения? Совсем не вовремя?
- Да, Кэт.
- Хорошо, что теперь мне не нужно никуда спешить. Может быть, все к
лучшему. Но встать сейчас... Снова окунуться во все это... Мне кажется, я бы
не смогла...
- Да и не нужно. Забудьте обо всем. Думайте только о самом насущном. О
завтраке, например.
- Хорошо. - Она слабо улыбнулась. - Дайте мне зеркало.
Он взял с ночного столика зеркало и подал ей. Она внимательно осмотрела
себя.
- Равик, вот эти цветы - вы их мне прислали?
- Нет, клиника.
Она положила зеркало на кровать.
- В январе клиники не преподносят своим пациентам сирень. Скорее астры
или что-нибудь в этом роде. К тому же откуда клинике известно, что из всех
цветов я больше всего люблю сирень?
- Здесь известно все. Ведь вы пациент-ветеран, Кэт. - Равик встал. - А
теперь мне надо идти. Около шести зайду снова, посмотрю вас.
- Равик...
- Да?..
Он обернулся. Вот оно, подумал он. Сейчас спросит...
Она протянула ему руку.
- Спасибо! Спасибо за цветы. Спасибо за внимание. Мне всегда так
спокойно с вами.
- Ну что вы, Кэт, что вы! О чем тут говорить... А теперь поспите еще,
если можете. Почувствуете боль - зовите сестру. Я выпишу таблетки. После
обеда зайду снова.
- Вебер, где коньяк?
- Неужели пришлось так трудно? Вот он. Эжени, дайте-ка рюмку.
Эжени нехотя достала рюмку.
- Откуда взялся этот наперсток? - запротестовал Вебер. - Дайте
приличный стакан. Или постойте, вас все равно не дождешься... Я сам.
- Доктор Вебер, я просто не понимаю вас, - огрызнулась Эжени. - Стоит
только прийти мсье Равику, и вы...
- Хорошо, хорошо, - прервал ее Вебер и налил в стакан коньяку. - Пейте,
Равик... Как мадам Хэгстрем?
- Ни о чем не спрашивает. Всему верит на слово.
Вебер торжествующе взглянул на него.
- Видите! А я что говорил?
Равик выпил коньяку.
- Вебер, случалось ли вам хоть раз получать благодарность от пациентов,
которым вы ничем не смогли помочь?
- Еще бы. И не один раз.
- И они верили вам во всем?
- Разумеется.
- А вы что при этом чувствовали?
- Облегчение, - все более изумляясь, ответил Вебер. - Большое
облегчение.
- А мне от этого жить тошно. Будто я обманул
кого-то.
Вебер рассмеялся и отставил бутылку в сторону.
- Да, тошно... - повторил Равик.
- Впервые я обнаруживаю в вас нечто человеческое, - сказала Эжени. -
Если, конечно, не обращать внимания на вашу манеру выражаться.
- Вы здесь не для того, чтобы делать открытия, Эжени. Вы больничная
сестра, о чем вы часто забываете! - оборвал ее Вебер. - Итак, все в порядке,
Равик?
- Да, пока, во всяком случае.
- Отлично. Сегодня утром она сказала сестре, что, как только
выздоровеет, отправится в Италию. Вот мы и избавимся от нее. - Вебер с
удовлетворением потер руки. - А там пусть ею занимаются итальянские врачи.
Не люблю, когда у меня в клинике кто-нибудь умирает. Это всегда подрывает
реноме.
Равик позвонил у входа в квартиру акушерки. Ждать пришлось довольно
долго. Наконец ему открыл мужчина с лицом, густо заросшим черной щетиной.
Увидев Равика, он придержал дверь.
- Вам чего? - пробурчал он.
- Я хотел бы поговорить с мадам Буше.
- Она занята.
- Не важно. Могу подождать.
Небритый человек хотел было закрыть дверь.
- Если нельзя подождать, согласен через четверть часа зайти снова, -
сказал Равик. - Но уже не один, а с неким лицом, которое она примет при
любых обстоятельствах.
Небритый злобно уставился на него.
- Что это значит? Что вам надо?
- Я уже сказал. Хочу поговорить с мадам Буше. Человек задумался.
- Подождите, - сказал он и захлопнул дверь. Равик оглядел обшарпанную,
выкрашенную коричневой краской дверь, жестяной ящик для писем и круглую
эмалированную табличку с фамилией. Сколько горя и страха прошло через эту
дверь! И все из-за нескольких бессмысленных законов, вынуждавших женщин
обращаться не к врачам, а к коновалам. Разве благодаря этим законам удалось
сохранить хоть одного ребенка? Женщина, не желающая рожать, всегда находит
способ обойти закон. А что в конце концов получается? Тысячи женщин
ежедневно губят свое здоровье. Дверь снова отворилась.
- Вы из полиции? - спросил небритый.
- Если бы я служил в полиции, то не стал бы так долго дожидаться за
дверью.
- Проходите.
Небритый провел Равика по темному коридору в комнату, до отказа
заставленную мебелью. Плюшевый диван, несколько позолоченных стульев,
поддельный обюссонский ковер, декоративные шкафчики орехового дерева, на
стенах эстампы в пасторальном стиле. Перед окном на металлической подставке
клетка с канарейкой. Повсюду, где только было место, виднелись фарфоровые
статуэтки и посуда.
Появилась мадам Буше. Ее непомерно толстое тело облегало кимоно отнюдь
не первой свежести. Не женщина - чудовище. Но лицо ее было гладким и даже
миловидным, если бы не беспокойно бегавшие глаза.
- Что вам угодно, мсье? - деловито спросила она.
Равик встал.
- Я пришел от Люсьенны Мартинэ. Вы сделали ей аборт.
- Чушь! - сразу же ответила женщина. Она держалась совершенно спокойно.
- Не знаю я никакой Люсьенны Мартинэ и не делаю никаких абортов. Видимо, вы
ошиблись или были введены в заблуждение.
Казалось, она считает вопрос исчерпанным и вот-вот уйдет. Но она не
уходила. Равик ждал. Она снова обернулась к нему.
- У вас еще что-нибудь? - спросила Буше.
- Аборт оказался неудачным. У девушки было тяжелое кровотечение, она
едва не умерла. Пришлось сделать операцию. Я оперировал ее.
- Ложь! - внезапно зашипела Буше. - Все ложь! Подлюги проклятые. Сами
черт знает что себе делают, а потом норовят еще и других втянуть. Я ей
покажу! Проклятые подлюги! Мой адвокат все уладит. Меня здесь все знают, я
всегда аккуратно плачу налоги. Хотелось бы посмотреть, как эта наглая тварь,
эта потаскушка...
Равик изумленно смотрел на Буше. Взрыв ярости совершенно не отразился
на ее лице. Оно по-прежнему оставалось гладким и миловидным, только рот
округлился и выплевывал слова, точно пулемет.
- Девушка просит не так уж много, - прервал он акушерку. -
Всего-навсего хочет получить свои деньги обратно.
Буше расхохоталась.
- Деньги? Обратно? Разве я что-нибудь от нее получала? Когда это было?
А расписка у нее есть?
- Конечно, нет. Не станете же вы выдавать расписки.
- Да я и в глаза ее не видела. Кто ей поверит?
- Поверят. Есть свидетели. Ее оперировали в клинике доктора Вебера.
Осмотр дал совершенно ясную картину. Составлен протокол.
- Составьте хоть тысячу протоколов! Кто подтвердит, что я хоть пальцем
прикоснулась к ней? Клиника! Доктор Вебер! Со смеху помрешь! Ле- чить этакую
тварь в шикарной клинике! Делать
вам больше нечего, что ли?
- Напротив, дел у нас предостаточно. Послушайте. Девушка уплатила вам
триста франков. Она может предъявить иск за увечье...
Дверь растворилась. Вошел человек с лицом, заросшим щетиной.
- Что случилось, Адель?
- Ничего. Подумать только! Иск! Пускай подает в суд - сама же и сядет.
Ее посадят первую, как пить дать. Придется же ей сознаться, что сделала
аборт. Но попробуй-ка докажи, что это я... Не выйдет!
Мужчина с черным от щетины лицом промычал что-то невразумительное.
- Помолчи, Роже! - сказала мадам Буше. - Ступай отсюда!
- Брюнье пришел.
- Ну и что с того? Пусть подождет. Ты ведь знаешь...
Роже кивнул и исчез. Вместе с ним исчез и сильный запах коньяка. Равик
потянул носом.
- Старый коньяк, - сказал он. - По меньшей мере тридцати, а то и
сорокалетней выдержки. Блажен человек, который уже днем пьет такой коньяк.
С минуту мадам Буше остолбенело глядела на него. Затем медленно
произнесла:
- Верно. Хотите рюмочку?
- Почему бы и нет?
Несмотря на свою тучность, она поразительно быстро и бесшумно подошла к
двери.
- Роже!
В дверях появилось все то же заросшее черной щетиной лицо.
- Опять лакал дорогой коньяк? Не ври - от тебя несет! Принеси бутылку!
Не возражай! Неси!
Роже принес бутылку коньяку.
- Я налил рюмочку Брюнье, а он заставил и меня выпить за компанию.
Буше ничего не ответила. Она закрыла дверь и достала из шкафчика рюмку
фигурного стекла, на которой была выгравирована женская головка. Равик с
отвращением посмотрел на нее. Буше налила коньяк и поставила рюмку на
расшитую павлинами скатерть.
- Мне кажется, вы разумный человек, мсье, - сказала она. Как ни
странно, женщина эта внушала к себе своеобразное уважение. Ее нельзя было
назвать железной, как выразилась Люсьенна; но что гораздо хуже - она была
резиновой. Железо можно сломать, резину - не сломаешь. Ей решительно
невозможно было возражать.
- Аборт вы сделали неудачно, - сказал Равик. - Это привело к тяжелым
последствиям. Разве сказанного недостаточно, чтобы вы вернули деньги?
- А вы возвращаете деньги, если пациент умирает после операции?
- Нет. Но бывают случаи, когда мы оперируем бесплатно. Так, например,
