С братьями Лоу я познакомился в ту самую минуту, когда косые лучи солнца
окрасили антикварные лавки на правой стороне улицы в сказочный
золотисто-желтый цвет, а витрины на противоположной стороне затянуло
предвечерней паутиной. В это время дня стекла начинали жить самостоятельной
жизнью - отраженной жизнью, вбирая в себя чужой свет; примерно такую же
обманчивую жизнь обретают намалеванные часы над магазинами оптики, когда
время, которое показывают рисованные стрелки, совпадает с действительным. Я
открыл дверь лавки; из помещения, похожего на аквариум, вышел один из
братьев Лоу - рыжий. Он поморгал немного, чихнул, посмотрел на мягкий закат,
еще раз чихнул и заметил меня. А я той порой наблюдал за тем, как
антикварная лавка постепенно превращалась в пещеру Аладина.
- Прекрасный вечер, правда? - сказал он, глядя в пространство.
Я кивнул.
- Какая у вас прекрасная бронза.
- Подделка, - сказал Лоу.
- Разве она не ваша?
- Почему вы так думаете?
- Потому что вы сказали - это подделка.
- Я сказал, что бронза - подделка, потому что она подделка.
- Великие слова, - сказал я, - особенно в устах торговца.
Лоу снова чихнул и опять поморгал.
- Я и купил ее как подделку. Мы здесь любим истину.
Сочетание слов "подделка" и "истина" было просто восхитительно в это
мгновение, когда засверкали зеркала. [24]
- А вы уверены, что несмотря на это бронза может быть настоящей? -
спросил я.
Лоу вышел из дверей и осмотрел бронзу, лежавшую на качалке.
- Можете купить ее за тридцать долларов - и еще в придачу подставку из
тикового дерева. Резную.
Весь мой капитал был равен восьмидесяти долларам.
- Я хотел бы взять ее на несколько дней, - сказал я.
- Хоть на всю жизнь. Только заплатите сперва.
- А на пробу? Дня на два?
Лоу повернулся.
- Я ведь вас не знаю. В последний раз я дал две статуэтки мейсенского
фарфора одной даме, внушавшей полное доверие. На время.
- Ну и что? Дама исчезла навсегда?
- Тут же пришла опять. С разбитыми статуэтками. Какой-то человек в
переполненном автобусе выбил статуэтки у нее из рук ящиком с инструментом.
- Не повезло!
- Дама так плакала, словно потеряла ребенка. Двух детей сразу. Близнецов.
Фигурки были парные. Что делать? Денег у нее не было. Платить оказалось
нечем. Она хотела подержать статуэтки у себя несколько дней, полюбоваться. И
позлить приятельниц, которых собиралась позвать на бридж. Все очень
по-человечески. Правда? Но что было делать нам? Плакали наши денежки. Сами
видите, что...
- Бронзу разбить не так легко. Особенно если это подделка.
Лоу посмотрел на меня внимательно.
- Вы в этом сомневаетесь?
Я не ответил.
- Давайте тридцать долларов, - сказал он, - подержите у себя эту штуку
неделю, потом можете вернуть обратно. А если вы ее оставите и продадите,
прибыль пополам. Ну, как?
- Грабеж среди белого дня. Но я все равно согласен.
Я был не очень уверен в своей правоте, поэтому принял предложение.
Бронзовую фигуру я поставил у себя [25] в номере. Лоу-старший сказал мне
еще, что бронзу списали из Нью-Йоркского музея как подделку. В этот вечер я
остался дома. Стемнело, но я не зажигал света. Лег на постель и стал
смотреть на фигуру, которая стояла перед окном. За то время, что я пробыл в
Брюссельском музее, я усвоил одну истину: вещи начинают говорить, только
когда на них долго смотришь. А те вещи, которые говорят сразу, далеко не
самые лучшие. Блуждая ночью по залам музея, я иногда забирал с собой
какую-нибудь безделушку в темный запасник, чтобы там ее ощупать. Часто это
были бронзовые скульптуры, и так как Брюссельский музей славился своей
коллекцией древней китайской бронзы, я с разрешения моего спасителя иногда
уносил в запасник какую-нибудь из фигур. Я мог себе это позволить, поскольку
сам директор зачастую брал домой для работы тот или иной экспонат. И если в
музее недосчитывались какой-нибудь скульптуры, он говорил, что она у него.
Так у меня выработалось особого рода умение оценивать на ощупь патину. К
тому же я провел много ночей у музейных витрин и узнал кое-что о фактуре
старых окисей, хотя никогда не видел их при дневном свете. Но как у слепого
вырабатывается безошибочное осязание, так и у меня за это время появилось
нечто похожее. Конечно, я не во всех случаях доверял себе, но иногда я был
совершенно уверен в своей правоте.
Эта бронза показалась мне в лавке на ощупь настоящей; правда, ее
очертания и рельефы были чересчур определенны, что, возможно, как раз и не
понравилось музейным экспертам, но все же она не производила впечатления
позднейшей подделки. Линии были четкие. А когда я закрыл глаза и начал
обстоятельно, очень медленно водить пальцами по фигуре, ощущение, что бронза
настоящая, еще усилилось.
В Брюсселе я не раз встречался с подобными скульптурами. И о них тоже
сперва говорили, что это копия эпохи Тан или Мин. Дело в том, что китайцы
уже во времена Хань, то есть примерно с начала нашего лето-счисления,
копировали и закапывали в землю свои скульптуры эпохи Шан и Чжоу. Поэтому по
патине трудно [26] было определить подлинность работы, если в орнаменте или
в отливке не обнаруживали каких-либо характерных мелких изъянов.
Я опять поставил бронзу на подоконник. Со двора доносились металлические
голоса судомоек, постукиванье мусорных урн и мягкий гортанный бас негра,
который эти урны выносил. Вдруг дверь распахнулась. В освещенном
четырехугольнике я различил силуэт горничной, увидел, как она отпрянула
назад, крикнув:
- Мертвец!
- Какая чушь, - сказал я. - Не мешайте спать. Закройте дверь. Я уже
приготовил себе постель.
- И вовсе вы не спите! Что это такое? - Она разглядывала бронзу.
- Зеленый ночной горшок, - отрезал я. - Разве не видите?
- И чего только люди не придумают! Но зарубите себе на носу: утром я его
не стану выносить! Ни за что. Выносите сами. В доме хватает уборных.
- Хорошо.
Я снова лег и заснул, хотя не собирался спать. Когда я проснулся, была
глубокая ночь. И я сразу не мог сообразить, где нахожусь. Потом увидел
бронзу, и мне на минуту показалось, что я снова в музее. Я сел и начал
глубоко дышать. Нет, я уже не там, неслышно говорил я себе, я убежал, я
свободен, свободен, свободен. Слово "свободен" я повторял ритмично: про
себя, а потом стал повторять вслух - тихо и настойчиво; я произносил его до
тех пор, пока не успокоился. Так я часто утешал себя в годы преследований,
когда просыпался в холодном поту. Потом я поглядел на бронзу:
цветные отсветы па ней вбирали в себя ночную тьму. И вдруг я
почувствовал, что бронза живая. И не из-за своей формы, а из-за патины.
Патина не была мертвой. Никто не наносил ее нарочно, никто не вызывал
искусственно, травя шероховатую поверхность кислотами, патина нарастала сама
по себе, очень медленно, долгие века; поднималась из воды, омывавшей бронзу,
и из земных недр, минералы которых срастались с ней; первоосновой патины
были, очевидно, фосфорные соеди[27] нения, на что указывала незамутненная
голубая полоска у основания скульптуры, а фосфорные соединения возникли
сотни лет назад из-за соседства с мертвым телом. Патина слегка поблескивала,
как поблескивала в музее неполированная бронза эпохи Чжоу. Пористая
поверхность не поглощала свет, подобно поверхности бронзовых фигур, на
которые патину нанесли искусственно. Свет придавал ей некоторую
шелковистость, делал ее похожей на грубый шелк-сырец.
Я поднялся и сел к окну. Там я сидел очень долго, почти не дыша, в полной
тишине, весь отдавшись созерцанию, которое мало-помалу заглушало во мне все
мысли и страхи.
Я продержал у себя скульптуру еще два дня, а потом отправился на Третью
авеню. На сей раз в лавке был и второй брат Лоу, очень похожий на первого,
только более элегантный и более сентиментальный, насколько это вообще
возможно для торговца стариной.
- Вы принесли скульптуру обратно? - спросил первый и тут же вытащил
бумажник, чтобы вернуть мне тридцать долларов.
- Скульптура настоящая, - сказал я.
Он поглядел на меня добродушно и с интересом.
- Из музея ее выбросили.
- Уверен, что она настоящая. Я пришел возвратить ее вам. Продавайте.
- А как же ваши деньги?
- Вы отдадите их мне вместе с половиной прибыли. Как было условлено.
Лоу-младший сунул руку в правый карман пиджака, вытащил десятидолларовую
бумажку, чмокнул ее и переложил в левый карман.
- Позвольте вас пригласить... Чего бы вы хотели? - спросил он.
- Вы мне поверили? - Для меня это была приятная неожиданность. Я привык к
тому, что мне уже давно никто не верил: ни полицейские, ни женщины, ни
инспектора по делам иммигрантов.
- Не в этом суть, - весело пояснил Лоу-младший. - Просто мы с братом
поспорили: если вы вернете скуль[28] птуру потому, что она подделка, он
выигрывает пять долларов, а если вы ее вернете, невзирая на то, что она
настоящая, - я выигрываю десять.
- Видимо, у вас в семье вам принадлежит роль оптимиста.
- Я присяжный оптимист, а мой брат - присяжный пессимист. Так мы и тянем
лямку в эти трудные времена. Оба эти качества в одном лице нынче
несовместимы. Как вы относитесь к черному кофе?
- Вы - венец?
- Венец - по происхождению, американец по подданству. А вы?
- Я - венец по убеждению и человек без подданства.
- Отлично. Зайдем напротив к Эмме и выпьем чашечку черного кофе. В
отношении кофе у американцев - спартанское воспитание. Они пьют его только
на похоронах или заваривают с утра на весь день. Американец может часами
держать кофейник на плите, чтобы он не остыл, и ему даже в голову не придет
заварить свежий кофе. Эмма себе такое не позволит. Она - чешка.
Мы перешли через шумную улицу. Поливальная машина изрыгала во все стороны
струи воды. Лиловый пикап, развозящий детские пеленки, чуть не переехал нас.
В последнюю секунду Лоу сделал грациозный прыжок и тем спас себе жизнь. Тут
я увидел, что он ходит в лакированных ботинках.
- Вы с братом не однолетки? - спросил я.
- Близнецы. Но для удобства покупателей один из нас зовется "старший
брат", другой - "младший". Брат на три часа старше меня. И он родился под
знаком Близнецов. А я под знаком Рака.
Неделю спустя из служебной поездки вернулся владелец фирмы "Лу и К‡",
эксперт по китайскому искусству. Он никак не мог взять в толк, почему музей
счел скульптуру подделкой.
"Это не шедевр, - разъяснил он. - Но, без сомнения, бронза эпохи Чжоу,
позднего Чжоу, вернее, переходного периода от Чжоу к Хань". [29]
"А какова ее цена?" - спросил Лоу-старший.
"На аукционе она потянет долларов четыреста - пятьсот. Может, больше. Но
ненамного. Китайская бронза идет нынче по дешевке".
"Почему?"
"Да потому, что нынче все идет по дешевке. Война. И не так уж много людей
коллекционирует китайскую бронзу. Могу купить ее у вас за триста долларов".
Лоу покачал головой.
"По-моему, я должен сперва предложить ее музею".
- С какой стати? - удивился я. - И потом - половина денег ведь моя. А вы
хотите отдать скульптуру за те же жалкие пятнадцать долларов, какие,
наверное, заплатили за нее.
- У вас есть расписка?
Я с удивлением уставился на него. Он поднял руку.
- Секунду! Не кричите. Пусть это будет для вас хорошим уроком. Впредь
требуйте на все расписки. В свое время я на этом здорово погорел.
Я продолжал смотреть на него в упор.
- Пойду в музей и скажу, что уже почти продал эту скульптуру. Так ведь и
есть на самом деле. Но я все равно предложу ее музею, потому что Нью-Йорк -
это большая деревня. Во всяком случае, для антикваров. Через несколько
