- Мне без конца твердят, будто война дала мне массу преимуществ.
- А разве не дала? - Лоу с ожесточением почесал свой лысый череп мечом
Михаила Архангела; скульптура была подделкой под старину. - Не будь войны,
вы не оказались бы в Америке.
- Правильно. Но если бы не война, немцы не оказались бы во Франции.
- Разве вам здесь не лучше, чем во Франции?
- Господин Лоу, это бесцельный разговор. И в той и в другой стране я
чувствую себя паразитом. Лоу просиял.
- Паразитом! Очень метко. Я сам хотел это вам разъяснить. В вашем
положении вы не можете претендовать на постоянную работу ни в одном
художественном салоне. Вы должны найти себе приблизительно такое же занятие,
как у нас. Так сказать, нелегальное. Я тут говорил с одним человеком, у
которого вы, наверное, [75] сможете пристроиться. Он тоже паразит. Но
богатый паразит. Торгует предметами искусства. Картинами. Тем не менее он
паразит.
- Он торгует подделками?
- Боже избави! - Лоу отложил поддельного Михаила Архангела и сел в почти
целиком отреставрированное флорентийское кресло времен Савонаролы - только
верхняя часть кресла была подлинной. - Торговля предметами искусства -
вообще ремесло для людей с нечистой совестью, - начал он тоном поучения. -
Мы зарабатываем деньги, которые, собственно, должен был бы заработать
художник. Ведь мы получаем за те же произведения во много раз больше, чем в
свое время их создатель. Когда речь идет об антикварных вещах или о
предметах прикладного искусства, все это еще не так страшно. Страшно бывает
с "чистым искусством". Вспомните Ван Гога. За всю свою жизнь он не продал ни
одной картины и жил впроголодь, а сейчас торговцы наживают на нем миллионы.
И так было испокон веку:
художник голодает, а торговец обзаводится дворцами.
- По-вашему, дельцов мучает совесть?
Лоу подмигнул:
- Ровно настолько, чтобы барыши не казались им чересчур пресными.
Торговцы картинами - народ своеобразный. Им хочется не только разбогатеть на
произведениях искусства, но зачастую и подняться до уровня этого искусства.
Ведь сам художник, продающий картины, почти всегда нищий, ему даже не на что
поужинать. Таким образом, торговец чувствует свое превосходство,
превосходство человека, который может заплатить за чужой ужин. Понятно?
- Даже очень. Хотя я не художник. Но в этом деле разбираюсь.
- Вот видите. Художника всегда используют. И вот, чтобы сохранить
видимость любви к искусству, которое дает торговцам возможность жить в
полном довольстве, и к художнику, которого они эксплуатируют, торговцы
открывают художественные салоны. Иными словами, время от времени устраивают
выставки. В основном они это делают, чтобы нажить деньги на художнике,
свя[76] занном с ними по рукам и ногам кабальными договорами. Но также и для
того, чтобы художник получил известность. Довольно-таки жалкое алиби. Однако
на этом основании торгаши хотят считаться меценатами.
- Это, стало быть, и есть паразиты от искусства? - спросил я,
развеселившись.
- Нет, - сказал Лоу-старший, закуривая сигару. - Они хоть что-то делают
для искусства. Паразитами я называю дельцов, которые торгуют картинами, не
имея ни лавок, ни салонов. Они используют интерес, который другие вызывают
своими выставками. И при этом без всяких затрат. Ведь они торгуют у себя на
квартире. У них нет издержек производства. Разве что они платят секретарше.
Даже за помещение с них не взимают налогов; арендная плата приравнивается у
них к производственным расходам, потому что в квартире висят картины. И
глядишь, вся семья паразита живет себе в этой квартире и радуется.
Бесплатно. Мы гнем спину в лавке, тратим кровные денежки и драгоценное
здоровье на служащих, а паразит валяется в кровати часов до девяти, а потом
диктует письма секретарше и, как паук, поджидает покупателей.
- А вы разве не поджидаете покупателей?
- Не в такой роскоши. А как простой служащий, хотя служу у себя самого. И
потом, я не пират.
- Почему бы и вам не стать паразитом, господин Лоу?
Лоу взглянул на меня, нахмурившись. И я понял, что совершил ошибку.
- Вы не хотите из этических соображений. Не правда ли? - спросил я.
- Хуже. Из финансовых. Стать пиратом можно, только имея в кармане большие
деньги. И хороший товар. Иначе опростоволосишься. Первоклассный товар.
- Значит, пират продает дешевле? Ведь издержек у него меньше.
Лоу сунул сигару в ступку эпохи Возрождения, но тут же вытащил ее
обратно, разгладил и закурил снова.
- Да нет же, дороже! - завопил он. - В этом весь фокус. Богатые кретины
дают себя одурачить и притом [77] думают, что совершили выгодный бизнес.
Люди, которые нажили миллионы своим горбом, попадают впросак, увы, самым
глупым образом. Ловкачи играют на их снобизме и на их престиже, и тогда они
лезут в ловушку, как мухи на липкую бумагу. - От сигары Лоу летели искры,
словно от бенгальского огня. - Все дело в упаковке, - причитал он. -
Посоветуйте вновь испеченному миллионеру купить Ренуара, и он поднимет вас
на смех. Для него что Ренуар, что велосипед - один черт. Но скажите ему, что
Ренуар придаст ему больший вес в обществе, и он тут же купит две его
картины. Вы меня поняли?
Я слушал Лоу с восхищением. Время от времени он давал мне бесплатные
уроки практической жизни. Обычно это происходило после обеденного перерыва,
когда наступало некоторое затишье, или по вечерам, перед тем как я
заканчивал свою работу в подвале. Сейчас было послеобеденное время.
- Знаете, почему я читаю вам курс лекций по высококвалифицированной
торговле картинами?
- Чтобы подготовить меня к ведению боевых операций на фронте
купли-продажи. Ибо с другими фронтами я уже знаком.
- Вы кое-как познакомились с первой в истории тотальной войной и думаете,
что она для всех - внове. Но мы, деловые люди, ведем тотальную войну с
сотворения мира. Фронт проходит у нас повсюду. - Лоу-старший гордо
выпрямился. - Точно так же, как и в семейной жизни.
- Вы женаты? - спросил я, чтобы перевести разговор на другую тему.
Мне не нравилось, когда слово "война" употребляли для нелепых сравнений.
Для меня война была ни с чем не сравнима, даже если сравнения и не были
нелепыми.
- Не женат! - ответил Лоу-старший, внезапно помрачнев. - Но мой брат
задумал жениться. Хорошенькая история! Трагедия! Хочет жениться на
американке! Полная катастрофа.
- На американке? [78]
- Да, на эдакой девице со взбитыми космами, вытравленными перекисью. С
глазами, как у селедки. И с оскаленной пастью, в которой торчат сорок восемь
зубов, нацеленных на наши добытые потом и кровью денежки. На наши доллары -
хочу я сказать. Словом, крашеная гиена с кривыми ногами. Обе ноги - правые!
Я задумался, пытаясь мысленно воссоздать этот образ. Но Лоу продолжал:
- Бедная моя мамочка! Хорошо, что она до этого не дожила. Если бы восемь
лет назад ее не сожгли, она перевернулась бы сейчас в гробу.
Я так и не разобрался в его сумбурной болтовне, но одно слово вдруг
заставило меня насторожиться, как звук сирены:
- Сожгли?
- Да. В крематории. Она родилась еще в Польше. А умерла здесь. Знаете...
- Знаю, - сказал я поспешно. - Но при чем тут ваш брат? Почему бы ему не
жениться?
- Не на американке же, - возмутился Лоу. - В Нью-Йорке достаточно
порядочных еврейских девушек. Разве он не может найти себе жену среди них?
Так нет же, должен настоять на своем.
Постепенно Лоу успокоился.
- Извините, - сказал он. - Иногда у человека просто лопается терпение. Но
мы говорили о другом. О паразитах. Вчера я беседовал с одним паразитом
насчет вас. Ему, возможно, понадобится помощник, который разбирается в
живописи, но не так уж хорошо, чтобы он мог подсмотреть его секреты, а потом
продать их конкурентам. Ему нужен человек вроде вас, предпочитающий
держаться в тени, а не мозолить всем глаза. Пойдите к нему и представьтесь.
Сегодня в шесть вечера. Я уже говорил с ним о вас. Идет?
- Большое спасибо, - сказал я, приятно пораженный. - Большое, большое
спасибо!
- Зарабатывать вы будете не так уж много. Но дело не в оплате, а в
шансах, говаривал когда-то мой отец. Здесь, - Лоу обвел рукой свою лавку, -
здесь у вас нет никаких шансов. [79]
- Все равно. Я благодарен за время, проведенное у вас. И за то, что вы
помогли мне. Почему, собственно?
- Никогда не следует спрашивать: "Почему?". - Лоу оглядел меня с ног до
головы. - Почему? Конечно, мы здесь не такие уж филантропы. Знаете почему?
Наверное, потому, что вы такой незащищенный.
- Что? - удивился я.
- Так оно и есть, - сам удивляясь, сказал Лоу. А ведь, глядя на вас,
этого никогда не скажешь. Но вы именно незащищенный. Эта мысль пришла в
голову моему брату, когда мы как-то заговорили о вас. Он считает, что вы
будете пользоваться успехом у женщин.
- Вот как! - Я был скорее возмущен.
- Только не принимайте моих слов близко к сердцу. Я ведь уже говорил вам,
что во всем этом мой брат разбирается не лучше носорога. Сходите к пирату.
Его фамилия Силверс. Сегодня вечером.
На дверях у Силверса не было таблички. Он жил в обычном жилом доме. Я
ожидал встретить нечто вроде двуногой акулы. Но ко мне вышел очень мягкий,
тщедушный и скорее застенчивый человек, он был прекрасно одет и вел себя
крайне сдержанно. Налив мне виски с содовой, он стал осторожно меня
выспрашивать. А немного погодя принес из соседней комнаты два рисунка и
поставил их на мольберт.
- Какой рисунок вам больше нравится?
Я показал на правый.
- Почему? - спросил Силверс.
- Разве обязательно должна быть причина?
- Да. Меня интересует причина. Вы знаете, чьи это рисунки?
- Оба рисунка Дега. По-моему, это каждому ясно.
- Не каждому, - возразил Силверс со странно смущенной улыбкой. -
Некоторым моим клиентам не ясно.
- Почему же они тогда покупают?
- Чтобы в доме висел Дега, - сказал Силверс печально.
Я вспомнил лекцию, прочитанную Лоу-старшим. Как видно, она
соответствовала действительности. Конечно, я только наполовину поверил Лоу,
он был склонен [80] к преувеличениям, особенно когда речь шла о материях,
ему не очень знакомых.
- Картины - такие же эмигранты, как и вы, - сказал Силверс. - Иногда они
попадают в самые неожиданные места. Хорошо ли они себя там чувствуют -
вопрос особый.
Он вынес из соседней комнаты две акварели.
- Знаете, чьи это акварели?
- Сезанна.
Силверс был поражен.
- А можете сказать, какая из них лучше?
- Все акварели Сезанна хороши, - ответил я. - Но левая пойдет по более
дорогой цене.
- Почему? Потому, что она больше по размеру?
- Нет. Не потому. Эта акварель принадлежит к поздним работам Сезанна,
здесь уже явственно чувствуется кубизм. Очень красивый пейзаж Прованса с
вершиной Сен-Виктуар. В Брюссельском музее висит похожий пейзаж.
Выражение лица Силверса вдруг изменилось. Он вскочил.
- Где вы раньше работали? - отрывисто спросил он.
Я вспомнил случай с Наташей Петровой.
- Нигде. В конкурирующих фирмах я не работал.
И не занимаюсь шпионажем. Просто провел некоторое время в Брюссельском
музее.
- Когда именно?
- Во время оккупации. Меня прятали в музее, а потом мне удалось бежать и
перейти границу. Вот источник моих скромных познаний.
Силверс снова сел.
- В нашей профессии необходима сугубая осторожность, - пробормотал он.
- Почему? - спросил я, обрадовавшись, что он не требует от меня
дальнейших разъяснений.
Секунду Силверс колебался.
- Картины - как живые существа. Как женщины. Не следует показывать их
