нацистов прекратятся, как только они достигнут вожделенной власти. Тогда
будет сфор[113] мировано разумное правительство. Ну что ж, придется пережить
несколько беспокойных месяцев, как при любом перевороте. Потом все войдет в
свою колею - Фрислендер был не только осторожным дельцом, но и пламенным
патриотом. Он не очень доверял нацистам, но ведь имелся еще и президент
Германии - почтенный фон Гинденбург, фельдмаршал и столп прусского права и
добродетели.
Прошло еще некоторое время, прежде чем Фрислендер пробудился от спячки.
Спячка продолжалась до тех пор, пока суд не предъявил ему обвинение во
всевозможных злодеяниях, начиная с мошенничества и кончая изнасилованием
несовершеннолетней девочки, которую он и в глаза не видел. Мать и дочь
клялись, что обвинение вполне обоснованно, так как глупый Фрислендер,
веровавший в пресловутую справедливость немецкой юстиции, с возмущением
отверг притязания мамаши - она требовала от него 50 000 марок. Однако
Фрислендер быстро "образумился" и при второй попытке шантажа оказался уже
более сговорчивым. Как-то вечером к нему зашел секретарь уголовной полиции,
подосланный крупным нацистским деятелем. От Фрислендера потребовали куда
более высокую сумм), но взамен ему было позволено вместе с семьей выехать из
Германии. Ему сказали, что на границе с Голландией часовому будут даны
соответствующие инструкции. Фрислендер ничему не верил. Он каждый вечер
проклинал себя, а по ночам его проклинала жена. Он подписал все, что от него
требовали. И произошло невероятное:
Фрислендера с семьей переправили через границу. Сначала - жену и дочь.
Получив открытку из Арихейма, он отдал остаток своих акций нацистам. Через
три дня он тоже был в Голландии. Затем начался второй акт трагикомедии. Срок
его паспорта истек, прежде чем он успел обратиться с ходатайством о
получении американской визы. Он попытался раздобыть другие документы. Но
тщетно. Тогда ему удалось получить некоторую сумму из Америки. Однако и этот
источник вскоре иссяк. Остальные деньги - а это была большая часть его
состояния - Фрислендер поместил с таким услови[114] ем, что их могли выдать
только ему лично. Он, конечно, рассчитывал, что скоро сам окажется в
Нью-Йорке. Но срок его паспорта истек, и Фрислендер стал воистину нищим
миллионером! Он отправился во Францию, где власти уже тогда проявляли
нервозность и обращались с ним как с одним из тех беженцев, кто в страхе за
свою шкуру плел всевозможные небылицы, надеясь таким путем получить
разрешение на жительство. В конце концов, благодаря поручившимся за него
американским родственникам, Фрислендеру удалось получить визу на въезд в
США, несмотря на просроченный паспорт. И когда в Америке ему выдали на руки
его акции, он облобызал их и решил переменить имя.
Сегодня умер Фрислендер и родился Дэниел Варвик. Фрислендер сменил имя
при получении гражданства.
Мы вошли в большую, ярко освещенную гостиную. Сразу можно было заметить,
что в Америке Фрислендер не терял времени даром. Все здесь говорило о
богатстве. В столовой высился огромный буфет. Стол был уставлен вазами с
пирожными, и среди всего этого великолепия красовались еще два круглых
торта, облитых сахарной глазурью с надписью "Фрислендер" - на одном и
"Варвик" - на другом. На торте "Фрислендер" был шоколадный ободок, который
при некоторой фантазии можно было считать траурной каймой, а у торта
"Варвик" ободок был из розовых марципановых розочек.
- Изобретательность моей кухарки, - с гордостью сказал Фрислендер. - Как,
нравится?
Его красное широкое лицо сияло от удовольствия.
- Торт "Фрислендер" мы сегодня разрежем и съедим, пояснил он. - Второй
останется нетронутым. Это своего рода символ.
- Почему вам пришло в голову назваться Варвиком? - спросил Кан. - Если не
ошибаюсь, это известный род в Англии?
Фрислендер утвердительно кивнул:
- Как раз поэтому. Если уж менять имя, так на что-то приличное. Что
будете пить, господин Кан? [115]
Тот с удивлением взглянул на хозяина.
- Шампанское, конечно, "Дом Периньон". Как и подобает по такому случаю!
Фрислендер на минуту смутился.
- Этого у нас, к сожалению, нет, господин Кан. Зато могу предложить
отличное американское шампанское.
- Американское?.. Налейте-ка лучше бокал бордо.
- Калифорнийского. Хороший сорт.
- Господин Фрислендер, - сдерживая себя, сказал Кан. - Хотя Бордо и
оккупирован немцами, он пока еще не в Калифорнии. Не стоит заходить так
далеко в вашем новом патриотизме.
- Почему? - Фрислендер выпятил грудь, между лацканами смокинга блеснули
сапфировые пуговицы. - Зачем сегодня вспоминать прошлое? Можно было бы
выпить и голландского джина и немецкого вина. Но мы от них отказались. В
Германии и в Голландии нам слишком многое пришлось испытать. По этой же
причине мы не заказывали французских вин. К тому же они не намного лучше.
Все это реклама! А вот чилийское вино действительно первоклассное.
- Выходит, свою досаду вы вымещаете на напитках?
- Кто как может. Прошу к столу, господа.
Мы последовали за ним.
- Как видите, есть и преуспевающие эмигранты, - заметил Кан. - Правда, их
совсем мало. В Германии Фрислендер лишился всего, что нажил там. Но
некоторые из так называемых "ловкачей" не теряли времени даром и уже многого
добились. Основную же массу эмигрантов составляют "нерешительные". Эти
топчутся на месте, не зная, захотят они вернуться в Германию или нет. Кроме
того, здесь есть и просто "зимующие". Эти будут вынуждены вернуться, так как
в Америке им не найти работы.
- А к какой волне вы относите меня? - спросил я, принимаясь за куриную
ножку в винном желе.
- К самой поздней, которая уже сливается с той, что откатывается. У
Фрислендера великолепная кухня, не правда ли? [116]
- Все это приготовлено здесь, в доме?
- Все. Фрислендеру повезло, что в Европе кухаркой у него была венгерка.
Она осталась ему верна и несколько лет спустя последовала за ним через
Швейцарию во Францию - с драгоценностями фрау Фрислендер в желудке.
Несколько прекрасных камней без оправы, которые в свое время вручила ей фрау
Фрислендер, Рози проглотила перед границей вместе со сдобной булкой.
Впрочем, необходимости в этом не было, ведь ее, как венгерку, никто не
обыскивал. Сейчас она продолжает кухарничать. Истинное сокровище!
Я оглянулся. У буфета толпились гости.
- Это все эмигранты? - спросил я.
- Нет, не все. Фрау Фрислендер обожает американских знакомых. Вы же
слышите, вся семья говорит только по-английски. С немецким акцентом, но
по-английски.
- Разумно. А как им еще научиться английскому?
Кан рассмеялся. У него на тарелке лежал огромный кусок жареной свинины.
- Я вольнодумец, - сказал он, заметив мой взгляд, - а красная капуста
одно из моих...
- Знаю, - перебил я его. - Одно из ваших многочисленных пристрастий.
- Чем больше, таких пристрастий, тем лучше. Особенно если подвергаешься
опасности. Это отвлекает от мыслей о самоубийстве.
- Вы когда-нибудь помышляли о самоубийстве?
- Да. Однажды. Меня спас запах жареной печенки с луком. Это была
критическая ситуация. Вы знаете, жизнь протекает в разных пластах, и у
каждого - свои цезуры, свои паузы. Обычно эти цезуры не совпадают. Один
пласт подпирает другие, в которых жизнь на время угасла. Самая большая
опасность, когда цезуры возникают одновременно во всех пластах. Тогда-то и
наступает момент для самоубийства без видимой причины. Меня в такой момент
спас запах жареной печенки с луком. Я решил перед смертью поесть. Пришлось
немного обождать, за стаканом пива завязался разговор. Слово за слово, и я
воскрес. Верите ли? Это не анек[117] дот. Я расскажу вам историю, которая
всегда приходит мне на память, когда я слышу жалкое английское кваканье
наших эмигрантов. Оно меня очень умиляет, напоминая об одной старой
эмигрантке, бедной, больной и беспомощной. Эта женщина решила покончить с
собой и исполнила бы свое намерение, если бы, уже собравшись открыть газ, не
вспомнила, с каким трудом ей давался английский язык и как с каждой неделей
она все лучше и лучше его понимала. Ей стало жаль вот так разом все бросить.
Крохотные познания в английском - это единственное, что у нее было, поэтому
она уцепилась за них и выжила. Я частенько вспоминаю о ней, когда слышу
английские слова, чудовищно исковерканные старательными новичками. Это
трогательно. Даже у Фрислендеров. Комизм ведь не спасает от трагизма, и
наоборот. Взгляните на ту девушку, что уплетает яблочный пирог со взбитыми
сливками. Красива, не правда ли?
Я взглянул на девушку.
- Она не просто красива, - произнес я в изумлении. - Она трагически
красива. - Я оглянулся еще раз. - Она божественна. Если бы она не ела
яблочный пирог с таким аппетитом, то была бы одной из тех редких женщин,
перед которыми падаешь ниц не задумываясь. Какое прекрасное лицо!.. У нее
что, горб? Или слоновая болезнь? Если эта богиня забрела к Фрислендерам,
что-то с ней наверняка не в порядке.
- Подождите, пока она встанет, - восторженно прошептал Кан. - Эта девушка
- само совершенство. Лодыжка газели. Колени Дианы. Стройная фигура. Полная
упругая грудь. Кожа восхитительная. Ножки - идеальные. И ни малейшего намека
на мозоли.
Я взглянул на нее.
- Не верите? - спросил он. - Я это точно знаю. Кроме того, зовут ее
Кармен. Грета Гарбо и Долорос дэль Рио в одном лице!
- И... - с усилием произнес я.
Кан потянулся.
- Она глупа, - сказал он. - И не просто глупа, а неописуемо глупа. То,
что она сейчас проделывает [118] с яблочным пирогом, уже представляет для
нее непосильное умственное напряжение.
- Жаль, - сказал я в нерешительности.
- Зато как хороша!
- Чем же может пленить такая фантастическая глупость?
- Своей неожиданностью.
- Статуя еще глупее.
- Статуя безмолвна, а Кармен умеет говорить.
- И что же она говорит?
- Самые несусветные глупости, какие только можно себе представить. Куда
до нее какой-нибудь обывательнице! Она сверхъестественно глупа! Я иногда
встречался с нею во Франции. Ее глупость была легендарной и хранила ее, как
волшебный плащ. Но однажды она оказалась в опасности. Ей надо было уносить
ноги. И я решил взять ее с собой. Она отказалась. Ей, видите ли, надо было
еще принять ванну и одеться. Потом ей втемяшилось собрать свои туалеты -
идти без них она не желала. А гестапо между тем было уже совсем близко. Я бы
не удивился, если бы она вздумала еще побывать у парикмахера. К счастью,
парикмахера там не было. Вдобавок ко всему ей захотелось позавтракать. Я еле
удержался, чтобы не запустить бутербродом в ее прелестное ушко. Она
завтракала, а меня била дрожь. Недоеденные бутерброды и мармелад ей
непременно нужно было прихватить с собой. Она так долго искала "чистую
бумагу", что мы почти услышали скрип гестаповских сапог. Затем она села ко
мне в машину. Не спеша. В то утро я в нее влюбился.
- Сразу же?
- Нет. Когда мы были уже в безопасности. Она так ничего и не заметила.
Боюсь, что она слишком глупа даже для любви.
- Такое не часто встретишь!
- Иногда до меня долетали разные слухи о Кармен. Она проходила сквозь все
опасности, словно величавый заколдованный парусник. Оказывалась в
невероятных ситуациях. И хоть бы что. Ее бесподобная непосредственность
обезоруживала убийц. Думаю, что ее даже ни [119] разу не изнасиловали. Она,
разумеется, прибыла сюда с одним из последних самолетов. Подойдя в Лиссабоне
к кучке дрожавших от страха беженцев, она невозмутимо произнесла: "Было бы
