плитку.
- Сейчас?
- Да.
- Ничего не выйдет. Она мне самому нужна. Сегодня по радио последний
отборочный матч чемпионата по боксу. Кармен придет ко мне ужинать. Должна
вот-вот появиться. Она уже опаздывает на сорок пять минут.
- Кармен? - спросил я и посмотрел на Наташу, которая вдруг показалась мне
такой желанной и такой [126] далекой по ту сторону витрины, словно нас
разделяли сотни километров. - Кармен, - повторил я.
- Да, а почему бы вам не остаться здесь? Мы бы вместе поужинали, а потом
послушали бы репортаж о матче.
- Превосходно, - согласился я. - Еды здесь хватит.
- И все уже готово.
- А где мы будем ужинать? Для четверых ваша комната слишком мала.
- В магазине.
- В магазине?
Я вышел к Наташе, казавшейся мне по-прежнему такой далекой в отблеске
витрины, мерцавшей серебристо-серым светом. Но когда я подошел к ней, мною
овладело странное чувство, будто она стала мне гораздо ближе, чем раньше.
"Иллюзия света, тени и отражения", - подумал я, совсем сбитый с толку.
- Мы приглашены на ужин, - сказал я. - И на репортаж о соревнованиях по
боксу!
- А как же гуляш?
- На гуляш тоже, - добавил я.
- Как?
- Сами увидите.
- У вас по всему городу спрятаны миски с гуляшом? - спросила она
удивленно.
- Только в стратегических точках.
Я увидел, как подошла Кармен. Она была в светлом плаще, без шляпы. Наташа
смерила Кармен взглядом. Кармен же оставалась невозмутимой и не обнаруживала
ни малейших признаков любопытства. В красноватом вечернем свете ее черные
волосы казались выкрашенными хной.
- Я немного опоздала, - проговорила она томным голосом. - Но это ничего,
правда? Ага, гуляш на столе. Вы, надеюсь, прихватили с собой кусочек пирога
с вишнями?
- С вишнями, с творогом и с яблоками, - уточнил Кан. - Сегодня перед
обедом получен пакет из неистощимой кухни Фрислендера. [127]
- Тут даже водка есть, - заметила Наташа.
- Настоящий день сюрпризов.
Гуляш был действительно вкуснее, чем накануне. Еще и потому, что мы ели
его под звуки органа. Кан включил приемник, чтобы не дай Бог не пропустить
соревнований по боксу. Пришлось прослушать и предшествующую репортажу
программу. Как ни странно, но Иоганн-Себастьян Бах неплохо сочетался с
гуляшом по-сегедски, хотя мне казалось, что здесь более уместен был бы Франц
Лист. Впрочем, обычный гуляш в сочетании с Бахом был бы невозможен. Снаружи,
у витрины, собралось несколько прохожих: им хотелось послушать репортаж о
соревнованиях по боксу, а пока они рассматривали нас. Нам они казались
рыбками в аквариуме, так же, наверное, как и мы им.
Неожиданно раздался энергичный стук в дверь. Мы с Каном подумали, что это
полиция, но это был официант из ресторана напротив, который принес четыре
двойных порции спиртного.
- Кто это прислал? - спросил Кан.
- Господин с лысиной. Он, наверное, увидел через стекло, что вы пьете
водку и что бутылка почти пуста.
- Где он?
Официант пожал плечами.
- Тут четыре порции водки. Они оплачены. Стаканы я заберу после.
- Тогда принесите еще четыре.
- Хорошо.
Мы подняли стаканы за незнакомых людей на улице. В рассеянном свете
реклам я насчитал по крайней мере пять лысин. Нашего благодетеля узнать было
невозможно. Поэтому мы поступили так, как редко доводится поступать: мы
подняли стаканы за безымянное Человечество. В ответ Человечество начало
барабанить пальцами по стеклу. Орган стих. Кан прибавил громкости и стал
раздавать куски пирога. Он извинился, что не сварил кофе: для этого надо
было сбегать наверх и найти там банку с кофе. А первый раунд уже начался.
Когда соревнования закончились, Наташа Петрова потянулась за стаканом с
водкой. Кан казался утомлен[128] ным - он был слишком страстным болельщиком.
Кармен мирно и безмятежно спала.
- Что я вам говорил, - заметил Кан.
- Пусть спит, - прошептала Наташа. - Нам уже пора идти. Большое спасибо
за все. Доброй ночи. Мы вышли на улицу.
- Ему наверняка хочется остаться с ней наедине.
- Не совсем в этом уверен.
- Почему? Она очень красива. - Наташа рассмеялась. - Красива до
неприличия. Так красива, что у других может возникнуть комплекс
неполноценности.
- Вы поэтому ушли?
- Нет. Я поэтому осталась. Мне симпатичны красивые люди. Впрочем, иногда
они настраивают меня на грустный лад.
- Почему?
- Потому что красота проходит. Старость не многим к лицу. Для этого,
очевидно, нужно нечто большее, чем просто красота.
Мы шли по улице. Уснувшие витрины были полны дешевых украшений. Несколько
гастрономических магазинов еще были открыты.
- Странно, - заговорил я. - Я никогда не задумывался над тем, что будет,
когда мы состаримся. Возможно, меня так захватила проблема "лишь бы выжить",
что я ни о чем другом и не думал.
Наташа рассмеялась.
- А я ни о чем другом не думаю.
- Наверное, и меня это ждет. Меликов утверждает, что этого не минуешь.
- Меликов всегда был старым.
- Всегда?
- Всегда слишком старым для женщин. Только старость ли это?
- Да. Если смотреть на вещи просто.
- Наверное, вы правы. А все прочее лишь отказ от радостей жизни под
разными красивыми именами. Согласны?
- Возможно. Не знаю. Я не могу еще в этом разобраться. [129]
Наташа окинула меня быстрым взглядом
- Браво, - сказала она с улыбкой и взяла меня за
РУКУ.
Я показал налево.
- Вон обувной магазин. Еще освещенный. Посмотрим?
- Обязательно.
Мы подошли ближе.
- Какой большой город! - воскликнула она. - Без конца и края. Вам
нравится Нью-Йорк?
- Очень.
- Почему?
- Потому что меня отсюда не гонят. Просто, не так ли?
Она глядела на меня, о чем-то размышляя.
- И вам этого довольно?
- Довольно для маленького счастья. Счастья примитивного человека, у
которого есть жилье и еда.
- И этого достаточно? - повторила она.
- Для начала - да. Приключения уж очень надоедают, если входят в
привычку.
Наташа рассмеялась.
- Счастье в укромном уголке, да? Все это вы придумали. Не верю ни единому
вашему слову.
- Я тоже. Но иногда я успокаиваю себя такими сентенциями.
Она опять рассмеялась.
- Чтобы не впасть в отчаяние, не так ли? Ох, как мне все это знакомо!
- Куда теперь пойдем? - спросил я.
- Большая проблема большого города. Все заведения скоро надоедают.
- Как насчет ресторана "Эль Марокко"?
Она нежно пожала мне руку,
- Сегодня у вас в голове одни рестораны для миллионеров, будто вы богатый
владелец обувной фабрики.
- Надо же мне продемонстрировать новый костюм.
- А не меня?
- Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос. Мы прошли в малый зал "Эль
Марокко", а не в просторный с потолком в звездах и с полосатыми, как [130]
зебры, диванами. В малом зале Карл Инвальд исполнял венские песни.
- Что вы будете пить? - спросил я.
- "Русскую тройку".
- Что это такое?
- "Русская тройка"? Водка, имбирное пиво и лимонный сок. Очень освежает.
- Я тоже попробую.
Наташа забралась с ногами на диван, оставив туфли на полу.
- В отличие от американцев я не так уж обожаю спорт, - сказала она. - Не
умею ездить верхом, плавать или играть в теннис. Я из тех, кто любит
валяться на диване и болтать.
- Что вы еще можете о себе рассказать?
- Я сентиментальна, романтична и невыносима. Обожаю дешевую романтику. И
чем дешевле, тем лучше. Ну, как "Русская тройка"?
- Великолепно.
- А венские песни?
- Тоже чудесны.
- Хорошо. - Она уютно устроилась в углу дивана. - Иногда просто
необходимо, чтоб тебя захлестнула волна сентиментальности и ты забыл о
всякой осмотрительности и хорошем вкусе. Потом можно отряхнуться и вдоволь
посмеяться над собой. Так и поступим.
- Я уже встал.
В Наташе было что-то кошачье-веселое и вместе с тем печальное. И личико у
нее было маленькое, с серыми глазами под густой копной волос.
- Давайте сразу и начнем, - сказала она. - У меня несчастная любовь, я во
всем разочарована, одинока, нуждаюсь в утешении, ни о чем не хочу больше
слышать и не знаю, для чего живу. Хватит для начала. - Она сделала большой
глоток и выжидающе посмотрела на меня.
- Нет, - возразил я. - Все это лишь детали.
- И то, что я не знаю, для чего живу?
- А кто это знает? Если же кто-то и знает, то это лишь усложняет жизнь.
[131]
Она внимательно посмотрела на меня.
- Вы серьезно?
- Разумеется, нет. Мы несем чепуху. Вы же этого хотели?
- Не совсем. Только отчасти.
К столу подошел пианист и поздоровался с Наташей.
- Карл, - сказала она, - сыграйте, пожалуйста, арию из "Графа
Люксембурга".
- С превеликим удовольствием.
Карл начал играть. Он очень хорошо пел и был великолепным пианистом.
Кто 6 мог счастью назвать точный срок
И вновь скрыться из глаз земных дорог.
Наташа слушала его, погруженная в свои мысли. При всей своей банальности,
мелодия была прекрасная, но слова, как всегда, дурацкие.
- Как вы это находите? - спросила Наташа.
- Мещанская песенка.
Она раздумывала всего лишь мгновение.
- Тогда вам это не может не нравиться. Как счастье в укромном уголке,
которое вы так высоко цените. Умная каналья, подумал я.
- Вы не можете обойтись без критики? - вдруг спокойно проговорила она. -
Не можете от этого отказаться? Боитесь оскоромиться?
Самый уместный вопрос в ночном нью-йоркском ресторане! Я злился на себя,
потому что она была права. Как это ни отвратительно, все свои мысли я
излагал с чисто немецкой обстоятельностью. Мне только не хватало еще
заняться пространным описанием увеселительных заведений - от седой старины
до наших дней, подробно остановившись на танцевальных салонах и ночных барах
в период после первой мировой войны.
- Эта ария напоминает мне давно прошедшее, довоенные времена, - сказал я.
- Это очень старая ария - ее знал еще мой отец. Помнится, он даже иногда пел
ее. Это был хрупкий мужчина, любивший старые вещи и старые сады. Я часто
слышал эту арию. Обычная сентиментальная ария из оперетты, но в сумеречных
[132] садах венских пригородов и деревень, где при свете свечей под высокими
орешниками и каштанами пьют молодое вино, она утрачивала свою
сентиментальность. Она щемит душу, если слушать ее при свечах, в
неназойливом сопровождении скрипки, гитары и губной гармоники, под мягким
покровом ночи. Я уже давно ее не слышал. Тогда пели еще одну песню: "И
музыке конец, вина всего лишь капля".
- Карл наверняка ее знает.
- Но мне не хотелось бы, чтобы ее сейчас исполняли. Это было последнее,
что я слышал перед тем, как нацисты заняли Австрию. Потом пошли только
марши.
Наташа на минуту задумалась.
- Арию из "Графа Люксембурга" Карл непременно будет повторять. Если
хотите, я попрошу, чтобы он этого не делал.
- Он ведь ее только что спел.
- Когда я здесь, он исполняет ее по нескольку раз.
- Но мы ведь уже были здесь. А этой арии я не слышал.
- Тогда у него был свободный вечер и играл кто-то другой.
- Я слушаю это с таким же удовольствием, как и вы.
- Правда? Это не вызывает у вас печальных воспоминаний?
- Видите ли, многое зависит от индивидуального восприятия. В конце
концов, все воспоминания печальны, ибо они связаны с прошлым.
Она принялась рассматривать меня.
- Не пора ли снова выпить "Русской тройки"?
- Непременно. - Теперь я стал рассматривать Наташу. Она не обладала
трагической красотой Кармен, но лицо ее отличалось удивительной живостью -
глаза ее то искрились озорным, мгновенно рождающимся, агрессивным юмором, то
вдруг становились мечтательно-нежными.
- Что это вы так уставились? - Она испытующе посмотрела на меня. - У меня
