венецианской работы. На обитых штофом стенах висели картины французских
импрессионистов.
Купер сорвал бумагу с полотна Дега и поставил его на стул.
- Это ведь было мошенничество с картиной, не так ли? - спросил он. -
Силверс утверждал, будто подарил ее жене и та устроит скандал, если,
вернувшись домой, вдруг не обнаружит ее. Какой блеф!
- Вы поэтому и купили ее? - спросил я.
- Конечно, нет. Я купил ее потому, что мне хотелось ее иметь. Вы знаете,
сколько Силверс содрал с меня за это полотно?
- Нет, не знаю.
- Тридцать тысяч долларов.
Купер испытующе посмотрел на меня. Я сразу понял, что он лжет, устраивает
мне проверку. [165]
- Ну? - сказал он. - Немалая сумма, верно?
- Для меня целое состояние.
- А сколько бы вы за нее заплатили?
Я рассмеялся.
- Ни гроша!
- Почему? - быстро спросил Купер.
- Очень просто: у меня нет на это денег. В данный момент от полного
безденежья меня отделяют тридцать пять долларов.
- А сколько бы вы заплатили, если бы у вас были деньги? - не унимался
Купер.
Я решил, что отработал свою чашечку кофе и расспросов с меня довольно.
- Столько, сколько имел бы. Если вы оцените ваши картины, то убедитесь,
что увлечение искусством довольно прибыльное дело. Выгодней и не придумаешь.
Мне кажется, Силверс охотно купил бы некоторые ваши картины и при этом не
прогадал бы.
- Мошенник! Чтобы через неделю снова предложить их мне - только на
пятьдесят процентов дороже!
Купер откулдыкал, точно индюк после кормежки, и на этом успокоился.
- Итак, где будем вешать танцовщицу?
Мы прошли по квартире. В это время Купера позвали к телефону.
- Осмотритесь не спеша, - сказал он мне. - Может, найдете какое-нибудь
подходящее местечко.
Квартира была обставлена с тонким вкусом. Должно быть, Купер либо сам
знал толк в этом деле, либо имел прекрасных советчиков, а может, и то и
другое вместе. Я послушно шел за горничной.
- Это спальня мистера Купера, - сказала она, - здесь, пожалуй, найдется
место.
Над широкой кроватью в стиле модерн висела картина в позолоченной раме -
лесной пейзаж с трубящим оленем, несколькими косулями и ручьем на переднем
плане.
Я безмолвно рассматривал эту низкопробную мазню.
- Мистер Купер написал это сам? - поинтересовался я. - Или получил в
наследство от родителей? [166]
- Не знаю. Картина у него висит все время, пока я здесь. Чудесно, а?
Совсем как в жизни!
- Вот именно. Даже пар перед мордой оленя - и тот не забыли. Что, мистер
Купер охотник?
- Не знаю.
Я огляделся и увидел венецианский пейзаж Цима. У меня прямо слезы
навернулись на глаза от умиления:
я разгадал тайну Купера. Здесь, в собственной спальне, ему незачем было
притворяться. Тут было то, что ему действительно нравилось. Все прочее было
показухой, бизнесом, возможно, даже увлечением - кто мог это знать, да и
кому это было интересно? Но трубящий олень - это уже была страсть, а от
сентиментального венецианского пейзажа веяло дешевой романтикой.
- Пойдем дальше, - сказал я девушке. - Картины здесь так хорошо висят,
что мы только все испортим. Наверху тоже есть комнаты?
- Там терраса и маленькая гостиная.
Она повела меня вверх по лестнице.
Слышно было, как в кабинете Купер грубо, лающим голосом отдавал
приказания по телефону. Интересно, похожа ли обстановка кабинета на спальню:
второй трубящий олень был бы там как раз к месту.
У двери, ведущей на террасу, я остановился. Подо мной, насколько хватало
глаз, лежал Нью-Йорк в душном летнем зное - он показался мне в этот момент
африканским городом с небоскребами. На горизонте угадывался океан. Это был
город из камня и стали, производивший как раз то впечатление, какого
добивались его строители: возникший бурно и целенаправленно, без вековых
традиций, воздвигнутый решительно и смело трезвыми, не отягощенными
предрассудками людьми, высшим законом для которых была не красота, а
целесообразность, - он являл собою пример новой, дерзкой, антиромантической,
антиклассической, современной красоты. Я подумал, что на Нью-Йорк, наверное,
надо смотреть сверху, а не снизу, задрав голову к небоскребам. Сверху они
производили более спокойное впечатление, будто являлись извечной
органической составной частью окружающего - жирафы в стаде зебр, газелей и
гигантских черепах. [167]
Я слышал, как, тяжело дыша и шаркая ногами, по лестнице поднимался Купер.
- Ну, нашли место?
- Здесь, - ответил я и показал на террасу. - Хотя солнце скоро погубит
картину. Но танцовщица над городом - согласитесь, в этом что-то есть...
Может, поместить ее рядом, в гостиной, на той стене, куда не попадает
солнце?
Мы вошли в гостиную. Она была очень светлая, с белыми стенами и мебелью,
обитой пестрым английским ситцем. На одном из столов я заметил три китайские
бронзовые статуэтки и двух танцовщиц. Я взглянул на Купера. Что же он
все-таки такое? Не лучше ли было бы ему вместо бронзовых статуэток эпохи
Чжоу приобрести, скажем, три старинных бокала, а вместо фигурок танцовщиц из
терракоты - фарфоровых гномиков или слонов?
- Там, у стены, за бронзовыми статуэтками, - сказал я. - Зелено-голубой
цвет бронзы почти того же оттенка, что и танцовщица.
Купер все еще поглядывал на меня с опаской и сопел. Я приложил картину к
стене.
- В таком случае придется дырявить стену, - сказал он наконец. - А если
потом понадобится снять картину, останется дырка.
- Тогда на ее место можно будет повесить другую картину, - сказал я и с
удивлением взглянул на Купера. - Кроме того, отверстие можно залепить
гипсом, так что его почти не будет видно. - Ну и крохобор! Вот так,
наверное, он и скопил свои миллионы. Удивительно только, что это меня не
раздражало: трубящий олень в спальне примирил меня с ним. Все остальное в
квартире было враждебно Куперу, хотя он и не отдавал себе в этом отчета. Он
понимал, что на такого рода покупки требуется много денег, но сколько
платить и за что - не знал и потому так старался все у меня выспросить. Он
толком не понимал, в каком соотношении находятся деньги и искусство, и в
этом смысле походил на истинного любителя.
Наконец Купер решился. [168]
- Ну, пробейте небольшое отверстие. Самое маленькое, какое только можно.
Видите вот этот патентованный крюк - для него нужен лишь тонкий гвоздик, а
висеть на нем может большая картина.
Я быстро вбил крючок под недоверчивым взглядом Купера. А потом позволил
себе поглазеть на китайские фигурки из бронзы и даже подержать их в руках. Я
сразу же почувствовал нежную теплоту и в то же время прохладу патины. Это
была чудесная бронза, и у меня возникло странное чувство, будто я вернулся
домой, к своему погасшему очагу. Фигурки отличались безукоризненным
совершенством. Это было неописуемое чувство, возникавшее от сознания того,
что кому-то, много веков назад, посчастливилось овладеть материализованной
"иллюзией вечности".
- Вы разбираетесь в бронзе? - спросил Купер.
- Немного.
- Сколько они стоят? - сразу же спросил он, и мне захотелось его обнять,
до того он был искренен и неподделен в эту минуту.
- Им нет цены.
- Что? Как это? В них надежнее вкладывать капитал, чем в картины?
- Этого я не сказал, - ответил я, проявив мгновенную осторожность, чтобы
не нанести Силверсу удар с фланга, - но они превосходны. Лучших нет даже в
музее Метрополитен.
- Неужели? Гляди-ка! Их всучил мне однажды какой-то мошенник.
- Вам просто повезло.
- Думаете? - Он закулдыкал, как шесть индюков, и пренебрежительно
взглянул на меня. Казалось, он прикидывал, дать мне на чай или нет, но так и
не решился. - Хотите еще кофе?
- Благодарю.
Я вернулся к Силверсу и все ему рассказал.
- Старый разбойник! - воскликнул Силверс. - Он каждый раз устраивает
дознание, когда я кого-нибудь посылаю к нему. Прирожденный случайный
покупатель. А начинал-то ведь с тачки железного лома! Это [169] уж потом он
продавал целые поезда с ломом. А накануне войны, в самый подходящий момент,
занялся военным бизнесом. Кстати, он поставлял оружие и железный лом Японии.
А когда эта возможность отпала, переключился на Соединенные Штаты. За каждое
приобретенное им полотно Дега заплатили жизнью сотни, если не тысячи, ни в
чем не повинных людей.
Я еще никогда не видел Силверса таким рассерженным. То, что он сказал
насчет Дега, было, разумеется, абсолютной выдумкой, но слова его все же
отложились в моем сознании. Фальшь и лицемерие производят большее
впечатление, чем истина.
- Почему же тогда вы ведете с ним дела? - поинтересовался я. - Ведь таким
образом вы становитесь его соучастником?
Силверс хоть и рассмеялся, но все еще кипел от негодования.
- Почему? Потому что я ему что-то продаю! Не могу же я, в самом деле,
быть квакером в бизнесе! Соучастник? В чем? В войне? Это просто смешно!
Мне стоило известных усилий успокоить его и объяснить, что все мои
вопросы вытекают из моего пристрастия к логическому мышлению. Это всегда
приводит к недоразумениям.
- Не выношу этих торгашей смертью, - изрек, наконец, Силверс,
успокоившись. - И тем не менее! Я выудил из него на пять тысяч больше, чем
была оценена картина. Надо было содрать с него еще тысяч пять.
Он принес себе виски с содовой.
- Хотите?
- Спасибо. Я уже напился кофе.
Надо наказать Купера, подумал я, звонкой монетой. Зато в случае удачи я
сумею выбраться из трясины прошлого.
- Вы вполне сможете наверстать свое, - сказал я. - Вероятно, он скоро
опять придет. Я ему дал понять, что другое полотно Дега составило бы
великолепную пару с тем, которое он купил, и что, на мой вкус, вторая
картина в художественном отношении куда ценнее.
Силверс задумчиво посмотрел на меня. [170]
- Вы делаете успехи! Заключаем пари: если в течение месяца Купер явится
за второй картиной Дега, вы получаете сто долларов!
Перед отелем "Плаза" я вдруг увидел Наташу. Она пересекала площадь,
засаженную разросшимися деревьями, направляясь к Пятьдесят девятой улице.
Впервые после долгого перерыва я увидел ее днем.. Она шла быстрым и
размашистым шагом, чуть наклонившись вперед. Меня она не видела.
- Наташа! - окликнул я, когда она поравнялась со мной. - Думаешь о том,
какую диадему взять сегодня вечером напрокат у "Ван Клеефа и Арпельса"?
Она на какой-то момент опешила.
- А ты? - бросила она. - Стащил у Силверса картину Ренуара, чтобы
оплатить счет в ресторане "Эль Марокко"?
- Я человек скромный, - вздохнул я. - Я думаю всего лишь о прокате, а ты
сразу о грабеже. Ты далеко пойдешь.
- Зато проживу, наверное, меньше. Не хочешь ли со мной пообедать?
- Где?
- Я тебя приглашаю, - сказала она, смеясь.
- Так не годится. Для сутенера я слишком стар. К тому же я недостаточно
обаятелен.
- Ты совсем не обаятелен, но не в этом дело. Пойдем, и не терзайся. Мы
все постоянно обедаем здесь по талонам. Оплата в конце месяца. Так что за
свое достоинство можешь не беспокоиться. Кроме того, мне бы хотелось, чтобы
ты встретился с одной старой дамой. Очень богатой, которая интересуется
картинами. Я рассказывала ей о тебе.
- Но, Наташа! Я ведь не торгую картинами!
- Не ты, так Силверс. А если ты приведешь к нему клиента, он должен будет
заплатить тебе комиссионные.
- Что?
- Комиссионные. Так принято. Ты что, не знаешь разве, что добрая половина
людей живет за счет комиссионных? [171]
- Нет.
- Тогда тебе пора это усвоить. А теперь пошли. Я голодна. Или ты боишься?
Она вызывающе посмотрела на меня.
- Ты очень красивая, - сказал я.
