эту бронзу?
- Я рассмотрю ее еще раз, как следует.
- Хорошо. Я ведь не могу этого сделать: если я посмотрю на нее два раза,
эти типы почуют недоброе. Они знают меня. Вы меня предупредите?
- Разумеется.
Я уже был почти за дверью, когда Лоу-старший крикнул мне вслед:
- С Силверсом все неправда, да?
- Правда! - бросил я. - Но у меня есть предложение получше - от
Розенберга.
Не прошел я и десяти шагов, как меня охватило раскаяние. Не из этических
соображений, а из суеверия. В своей жизни я проделал уже немало афер с
Господом Богом, в которого всегда начинал верить лишь [178] в минуту
опасности, - подобно тому, как тореадоры перед боем приносят к себе в
каморку статуэтку Мадонны, украшают ее цветами, молятся, давая обет ставить
ей свечи, служить мессы, вести благочестивую жизнь, воздерживаться отныне и
во веки веков от выпивки и так далее и тому подобное. Но вот бой закончен, и
статуэтка Богоматери летит в чемодан вместе с грязным бельем, цветы
выбрасываются, обещания забываются, при первом же удобном случае на столе
появляется бутылка текилы - и так до очередной корриды, когда все
повторяется сначала. Мои аферы с Господом Богом были в том же духе. Но
иногда я поддавался и иному суеверию - чувство это, правда, уже давно не
возникало во мне, потому что в основе его лежало не стремление избежать
опасности, а скорее боязнь спугнуть ожидание. Я остановился. Из магазина
рыболовных принадлежностей на меня смотрели чучела щук, возле которых
кольцами была разложена леска. "Чтобы не спугнуть ожидание, надо прежде
всего чего-то ждать", - подумал я, и мне вдруг стало ясно, что я уступил
братьям Лоу свой маленький бизнес тоже из суеверия. Мне хотелось настроить в
свою пользу не только Бога, который незримо поднимал сейчас свою сонную
главу над крышами домов, но и судьбу, ибо произошло то, во что, казалось, я
больше не верил: я снова ожидал чего-то, и это что-то не было материальным,
осязаемым - это было теплое чувство, преисполнявшее меня блаженным сознанием
того, что я еще не совсем превратился в автомат. Я вспомнил старые, забытые
ощущения - сердцебиение, учащенное дыхание; в эту минуту я реально ощутил
все эти симптомы, питаемые светом двух жизней - моей собственной и другой
безымянной.
XV
Когда на следующее утро я сообщил Силверсу о предстоящем визите миссис
Уимпер, он отнесся к моим словам весьма пренебрежительно.
- Уимпер, что за Уимпер? Когда она придет? В пять? Не знаю, буду ли я
дома. [179]
Но мне было точно известно, что этот ленивый крокодил только тем и
занимался, что поджидал клиентов, попивая виски.
- Ну, что же, - сказал я, - тогда отложим ее визит, может, потом у вас
появится время.
- Ладно, привозите, привозите вашу даму, - снисходительно бросил он. -
Лучше сразу покончить с таким пустяковым делом.
"Вот и прекрасно, - подумал я. - У меня будет возможность рассмотреть как
следует бронзовые статуэтки в "Савое" после обеда, когда там не толкутся
покупатели, как в обеденный перерыв".
- Вам понравилось, как обставлен дом у Купера? - спросил Силверс.
- Очень. У него, по-видимому, великолепные советчики.
- Так оно и есть. Сам он ничего в этом не понимает. Я подумал о том, что
и Силверс мало в чем разбирается, кроме одной, узкой области живописи -
французских импрессионистов. Но даже этим у него не было особых оснований
гордиться: картины являлись для него бизнесом, так же как для Купера -
оружие и железный лом. При этом у Купера было преимущество перед Силверсом:
он владел еще и прекрасной мебелью, тогда как у Силверса не было ничего,
кроме мягких диванов, мягких кресел и скучной, стандартной мебели массового
производства.
Он будто угадал мои мысли.
- Я тоже мог бы обставить свой дом мебелью конца восемнадцатого века, -
сказал он. - Я этого не делаю из-за картин. Весь этот хлам в стиле барокко
или рококо только отвлекает. Обломки минувших эпох! Современному человеку
они ни к чему.
- У Купера другое дело, - поддакнул я. - Ему незачем продавать картины,
поэтому он может позволить себе и хорошую мебель.
Силверс рассмеялся.
- Если бы он действительно стремился к стилевому единству своих
интерьеров, ему следовало бы расставить по комнатам пулеметы и легкие
орудия. Это было бы уместнее. [180]
В его словах отчетливо проступала неприязнь к Куперу. Он испытывал
подобные чувства ко всем своим клиентам. Показное добродушие моментально
слетало с него, как слетает с медяшки дешевая позолота. Он считал, что
презирает своих клиентов, скорее же всего он им завидовал. Он старался
внушить себе, что цинизм сохраняет ему свободу, но это была дешевая свобода,
вроде "свободы" клерка, за глаза ругающего своего шефа. Он усвоил привычку
многих односторонне образованных людей потешаться над всем, чего не понимал.
Однако эта удобная, но сомнительная позиция не очень-то ему помогала, иногда
в нем неожиданно проглядывал просто разнузданный неврастеник. Это и вызывало
во мне интерес к Силверсу. Его елейные проповеди можно было выносить, лишь
пока они были внове, а потом они нагоняли только скуку - я еле сдерживал
зевоту от этих уроков житейской мудрости.
В полдень я отправился на аукцион и попросил показать мне бронзовые
статуэтки. Людей в залах было немного, потому что распродажи в тот день не
предвиделось. Огромное унылое помещение, набитое мебелью и утварью XVI и
XVII веков, казалось погруженным в сон. У стен громоздились новые партии
ковров вперемежку с оружием, копьями, старыми саблями и латами. Я размышлял
о словах Силверса по поводу Купера, а потом о самом Силверсе. Как Силверс в
отношении Купера, так и я в отношении Силверса - мы оба перестали быть
беспристрастными, объективными наблюдателями и превратились в пристрастных
критиков. Я уже не являлся зрителем, ко всему, в сущности, равнодушным, - во
мне клокотали страсти, которых я давно не испытывал. Я снова ощутил себя
включенным в изменчивую игру бытия и уже не был пассивным созерцателем
происходящего, стремившимся лишь к тому, чтобы выжить. Незаметно в меня
вошло что-то новое, напоминавшее отдаленные раскаты грома и заставившее меня
усомниться в моей мнимой безопасности. Все опять заколебалось. Я был снова
близок к тому, чтобы принять чью-то сторону, хотя и сознавал, что это
неразумно. Это было чувство примитивное, немного напоминавшее [181]
враждебность мужчины ко всем остальным представителям этого пола -
потенциальным соперникам в борьбе за женщину.
Я стоял у окна в зале аукциона с бронзовой статуэткой в руках. Позади был
пустой зал с расставленной в нем пыльной рухлядью, а я с легким волнением
смотрел на улицу, где в любую минуту могла появиться Наташа, и чувствовал,
как во мне растет неприязнь к Силверсу и я становлюсь вообще несправедлив ко
всему роду людскому. Я понимал, что мое волнение связано с Наташей и что мне
вдруг снова стало необходимо не просто выжить, а добиться чего-то большего.
Я положил бронзовые статуэтки на место.
- Это подделка, - сказал я принесшему их человеку, старику сторожу с
сальными волосами; он жевал резинку, и мое мнение было ему абсолютно
безразлично.
Бронза была, без сомнения, старинная, но, несмотря на мое новое
внутреннее состояние, у меня хватило присутствия духа, чтобы об этом
умолчать. Я медленно шел вверх по улице, пока не оказался напротив
ресторана, где мы были с Наташей. Я не зашел туда, но мне почудилось, что
подъезд его освещен ярче других, хотя вход в соседний ресторан был рядом с
витриной "Баккара", сиявшей граненым стеклом и хрусталем.
Я явился к миссис Уимпер. Она жила на Пятой авеню. Пришел вовремя, но она
вроде бы не очень торопилась. Картин у нее оказалось немного - всего лишь
несколько полотен Ромнея и Рейсдаля.
- Для "Мартини", надеюсь, не рано? - спросила она.
Я увидел, что перед ней стоит бокал с чем-то похожим на водку.
- "Мартини" с водкой? - спросил я.
- "Мартини" с водкой? Такого я еще не пила! Это джин и немного вермута.
Я пояснил, что в "Ройбене" научился вместо джина добавлять во все водку.
- Занятно. Надо как-нибудь попробовать. - Миссис Уимпер качнула своими
локонами и нажала на кнопку звонка. - Джон, - сказала она вошедшему слуге. -
У нас есть водка? [182]
- Да, мадам.
- Тогда приготовьте "Мартини" с водкой для господина Росса. Водку вместо
джина. - Она повернулась ко мне. - Французский вермут или итальянский? С
маслинами?
- Французский вермут. Но без маслин. Я впервые пил этот коктейль именно
так. Но, пожалуйста, не хлопочите из-за меня. Я выпью "Мартини" и с джином.
- Нет, нет! Всегда надо учиться новому, если есть возможность.
Приготовьте и мне, Джон. Я тоже хочу попробовать.
Оказывается, старая кукла была не прочь выпить. И теперь я думал лишь о
том, чтобы довезти ее до Силверса достаточно трезвой. Джон принес стаканы.
- За ваше здоровье! - воскликнула миссис Уимпер и стала жадно пить
большими глотками. - Отлично, - объявила она. - Надо ввести это у нас, Джон.
Удивительно вкусно!
- Непременно, мадам.
- Кто вам дал рецепт? - спросила она меня.
- Один человек, не желавший, чтобы от него пахло алкоголем. Он не мог
себе это позволить и утверждал, что коктейль на водке в этом смысле
безопаснее.
- Как забавно! Вы пробовали? Действительно не пахнет? Правда?
- Возможно. Меня это никогда не волновало.
- Нет? А у вас есть кто-нибудь, кого бы это волновало?
Я рассмеялся.
- Все, кого я знаю, изрядно выпивают.
Миссис Уимпер осмотрела меня с головы до ног.
- Это полезно для сердца, - бросила она как бы невзначай. - И для головы.
Проясняет мозги. Может, выпьем еще по полстаканчика? На дорогу?
- С удовольствием, - сказал я, хотя вовсе не был этому рад, опасаясь, как
бы за одним бокалом не последовало много других.
Но, к моему удивлению, осушив свои полстакана, миссис Уимпер встала и
позвонила.
- Машина готова, Джон?
- Да, мадам. [183]
- Хорошо. Тогда едем к мистеру Силверсу.
Мы вышли из дома и сели в большой черный "кадиллак". Почему-то я думал,
что миссис Уимпер не поедет на своем автомобиле, и силился вспомнить, где
тут ближайшая стоянка такси. Вместе с нами из дома вышел и Джон, чтобы везти
нас к Силверсу. Я отметил, что мне везет по части автомобилей: сперва
"роллс-ройс", а теперь "кадиллак" - и оба с шоферами. Недурно! Мне бросился
в глаза небольшой бар - такой же, как в "роллс-ройсе", и я не удивился бы,
если б миссис Уимпер извлекла из него еще по бокалу с коктейлем. Но вместо
этого она принялась беседовать со мной о Франции и Париже на довольно
корявом французском языке с сильным американским акцентом - я сразу перешел
на французский, так как это давало мне преимущество, которое могло
пригодиться у Силверса.
Я заранее знал, что Силверс отошлет меня, полагаясь на собственное
обаяние. Однако миссис Уимпер не сразу меня отпустила. В конце концов я
сказал, что хочу приготовить коктейли с водкой. Миссис Уимпер захлопала в
ладоши.
Силверс бросил на меня уничтожающий взгляд. Он предпочитал шотландское
виски, считая все остальные напитки варварскими. Я объяснил ему, что доктор
запретил миссис Уимпер пить шотландское виски, и отправился на кухню. При
помощи прислуги я разыскал там, наконец, бутылку водки.
- Вы пьете это после обеда? - спросила сухопарая прислуга.
- Не я. Посетители.
- Какой ужас.
Любопытно, как часто на меня возлагали ответственность за чужие поступки.
Я остался у кухонного окна, а к Силверсу послал прислугу с "Мартини" и с
виски. Снаружи на подоконнике устроились голуби. Их развелось в Нью-Йорке не
