стены ходят ходуном, винтовки, каски, земля, грязь и пыль взлетают к по-
толку. Снаружи проникает густой, пахнущий серой дым. Если бы мы сидели
не в прочном убежище, а в одном из тех балаганчиков, что стали строить в
последнее время, никто из нас не остался бы в живых.
Но и сейчас этот снаряд наделал нам немало хлопот. Давешний новобра-
нец снова разбушевался, и его примеру последовали еще двое. Один из них
вырывается и убегает. Мы возимся с двумя другими. Я бросаюсь вслед за
беглецом и уже подумываю, не выстрелить ли ему в ноги, но тут что-то со
свистом несется на меня. Я распластываюсь на земле, а когда поднимаюсь,
стенка окопа уже облеплена горячими осколками, кусками мяса и обрывками
обмундирования. Я снова залезаю в блиндаж.
Первый новобранец, как видно, и в самом деле сошел с ума. Когда мы
его отпускаем, он пригибает голову, как козел, и бьется лбом о стену.
Ночью надо будет попытаться отправить его в тыл. Пока что мы связываем
его, но с таким расчетом, чтобы можно было сразу же освободить, если
начнется атака.
Кат предлагает сыграть в карты, - делать-то все равно нечего, может
быть, от этого нам станет легче. Но игра не клеится, - мы прислушиваемся
к каждому снаряду, рвущемуся поближе к нам, и сбиваемся при подсчете
взяток или же сбрасываем не ту масть. Нам приходится отказаться от этой
затеи. Мы сидим словно в оглушительно грохочущем котле, по которому со
всех сторон стучат палками.
Еще одна ночь. Теперь мы уже отупели от напряжения. Это то убийствен-
ное напряжение, когда кажется, что тебе царапают спинной мозг зазубрен-
ным ножом. Ноги отказываются служить, руки дрожат, тело стало тоненькой
пленкой, под которой прячется с трудом загнанное внутрь безумие, таится
каждую минуту готовый вырваться наружу безудержный, бесконечный вопль.
Мы стали бесплотными, у нас больше нет мускулов, мы уже караемся не
смотреть друг на друга, опасаясь, что сейчас произойдет что-то непредви-
денное и страшное. Мы плотно сжимаем губы. Это пройдет... Это пройдет...
Быть может, мы еще уцелеем.
Внезапно ближние разрывы разом смолкают. Огонь все еще продолжается,
но теперь он перенесен назад, наша позиция вышла из-под обстрела. Мы
хватаем гранаты, забрасываем ими подход к блиндажу и выскакиваем наружу.
Ураганный огонь прекратился, но зато по местности позади нас ведется ин-
тенсивный заградительный огонь. Сейчас будет атака.
Никто не поверил бы, что в этой изрытой воронками пустыне еще могут
быть люди, но сейчас из окопов повсюду выглядывают стальные каски, а в
пятидесяти метрах от нас уже установлен пулемет, который тотчас же начи-
нает строчить.
Проволочные заграждения разнесены в клочья. Но все же они еще могут
на некоторое время задержать противника. Мы видим, как приближаются ата-
кующие. Наша артиллерия дает огоньку. Стучат пулеметы, потрескивают ру-
жейные выстрелы. Атакующие подбираются все ближе. Хайе и Кропп начинают
метать гранаты. Они стараются бросать как можно чаще, мы заранее оттяги-
ваем для них рукоятки. Хайе бросает на шестьдесят метров, Кропп - на
пятьдесят, это уже испробовано, а такие вещи важно знать точно. На бегу
солдаты противника почти ничего не смогут сделать, сначала им надо по-
дойти к нам метров на тридцать.
Мы различаем перекошенные лица, плоские каски. Это французы. Они доб-
рались до остатков проволочных заграждений и уже понесли заметные на
глаз потери. Одну из их цепей скашивает стоящий рядом с нами пулемет;
затем он начинает давать задержки при заряжании, и французы подходят
ближе.
Я вижу, как один из них падает в рогатку, высоко подняв лицо. Тулови-
ще оседает вниз, руки принимают такое положение, будто он собрался мо-
литься. Потом туловище отваливается совсем, и только оторванные по ло-
коть руки висят на проволоке.
В ту минуту, когда мы начинаем отходить, впереди над землей приподни-
маются три головы. Под одной из касок - темная острая бородка и два гла-
за, пристально глядящих прямо на меня. Я поднимаю руку с гранатой, но не
могу метнуть ее в эти странные глаза. На мгновение вся панорама боя кру-
жится в каком-то шальном танце вокруг меня и этих двух глаз, которые ка-
жутся мне единственной неподвижной точкой. Затем голова в каске зашеве-
лилась, показалась рука, - она делает какое-то движение, и моя граната
летит туда, прямо в эти глаза.
Мы бежим назад, заваливаем окоп рогатками и, отбежав на известнее
расстояние, бросаем в сторону взведенные гранаты, чтобы обеспечить свое
отступление огневым прикрытием. Пулеметы следующей позиции открывают
огонь.
Мы превратились в опасных зверей. Мы не сражаемся, мы спасаем себя от
уничтожения. Мы швыряем наши гранаты в людей, - какое нам сейчас дело до
того, люди или не люди эти существа с человеческими руками и в касках? В
их облике за нами гонится сама смерть, впервые за три дня мы можем
взглянуть ей в лицо, впервые за три дня мы можем от нее защищаться, нами
овладеет бешеная ярость, мы уже не бессильные жертвы, ожидающие своей
судьбы, лежа на эшафоте; теперь мы можем разрушать и убивать, чтобы
спастись самим, чтобы спастись и отомстить за себя.
Мы укрываемся за каждым выступом, за каждым столбом проволочного заг-
раждения, швыряем под ноги наступающим снопы осколков и снова молниенос-
но делаем перебежку. Грохот рвущихся гранат с силой отдается в наших ру-
ках, в наших ногах. Сжавшись в комочек, как кошки, мы бежим, подхвачен-
ные этой неудержимо увлекающей нас волной, которая делает нас жестокими,
превращает нас в бандитов, убийц, я сказал бы - в дьяволов, и, вселяя в
нас страх, ярость и жажду жизни, удесятеряет наши силы, - волной, кото-
рая помогает нам отыскать путь к спасению и победить смерть. Если бы
среди атакующих был твой отец, ты не колеблясь метнул бы гранату и в не-
го!
Мы сдаем окопы первой позиции. Но разве это теперь окопы? Они разби-
ты, уничтожены, от них остались лишь отдельные участки траншеи, ямы,
связанные ходами сообщения, да кое-где огневые точки в воронках, - вот и
все. Зато потери французов становятся все более чувствительными. Они не
ожидали встретить столь упорное сопротивление.
Скоро полдень. Солнце печет, пот щиплет глаза, мы вытираем его рука-
вом, иногда на рукаве оказывается кровь. Показался первый более или ме-
нее уцелевший окоп. В нем сидят солдаты, они приготовились к контратаке,
и мы присоединяемся к ним. Наша артиллерия открывает мощный огонь и не
дает нам сделать бросок. Бегущие за нами цепи тоже приостанавливаются.
Они не могут продвигаться. Атака захлебнулась по вине нашей же артилле-
рии. Мы выжидаем... Огонь, перекатывается на сто метров дальше, и мы
снова прорываемся вперед. Рядом со мной одному ефрейтору оторвало голо-
ву. Он пробегает еще несколько шагов, а кровь из его шеи хлещет фонта-
ном.
До настоящей рукопашной схватки дело не доходит, так как французам
приходится поспешно отойти. Мы добегаем до наших разрушенных траншей,
вновь захватываем их и продолжаем наступать дальше.
О, эти броски вперед после отступления! Ты уже добрался до спаси-
тельных запасных позиций, тебе хочется проползти через них ужом,
скрыться, исчезнуть, и вот приходится поворачивать обратно и снова идти
в этот ад. В эти минуты мы действуем как автоматы, - иначе мы остались
бы лежать в окопе, обессиленные, безвольные. Но что-то увлекает нас за
собой, и мы идем вперед, помимо нашей воли и все-таки с неукротимой
яростью и бешеной злобой в сердце, - идем убивать, ибо перед нами те, в
ком мы сейчас видим наших злейших врагов. Их винтовки и гранаты направ-
лены на нас, и если мы не уничтожим их, они уничтожат нас!
По бурой земле, изорванной, растрескавшейся бурой земле, отливающей
жирным блеском под лучами солнца, двигаются тупые, не знающие усталости
люди-автоматы. Наше тяжелое, учащенное дыхание - это скрежет раскручива-
ющейся в них пружины, наши губы пересохли, голова налита свинцом, как
после ночной попойки. Мы еле держимся на ногах, но все же тащимся впе-
ред, а в наше изрешеченное, продырявленное сознание с мучительной отчет-
ливостью врезается образ бурой земли с жирными пятнами солнца и с корча-
щимися или уже мертвыми телами солдат, которые лежат на ней, как это так
и надо, солдат, которые хватают нас за ноги, кричат, когда мы перепрыги-
ваем через них.
Мы утратили всякое чувство близости друг к другу, и когда наш затрав-
ленный взгляд останавливается на ком-нибудь из товарищей, мы с трудом
узнаем его. Мы бесчувственные мертвецы, которым какой-то фокусник, ка-
кой-то злой волшебник вернул способность бегать и убивать.
Один молодой француз отстал. Наши настигают его, он поднимает руки, в
одной из них он держит револьвер. Непонятно, что он хочет делать - стре-
лять или сдаваться. Ударом лопаты ему рассекают лицо. Увидев это, другой
француз пытается уйти от погони, но в его спину с хрустом вонзается
штык. Он высоко подпрыгивает и, расставив руки, широко раскрыв кричащий
рот, шатаясь из стороны в сторону, бежит дальше; штык, покачиваясь, тор-
чит из его спины. Третий бросает свою винтовку и присаживается на кор-
точки, закрывая глаза руками. Вместе с несколькими другими пленными он
остается позади, чтобы унести раненых.
Продолжая преследование, мы неожиданно натыкаемся на вражеские пози-
ции.
Мы так плотно насели на отходящих французов, что нам удается прибе-
жать почти одновременно с ними.
Поэтому потерь у нас немного. Какой-то пулемет подал было голос, но
граната заставляет его замолчать. И все же за эти несколько секунд пяте-
ро наших солдат успели получить ранение в живот. Кат наносит удар прик-
ладом одному из уцелевших пулеметчиков, превращая его лицо в кровавое
месиво. Остальных мы приканчиваем, прежде чем они успевают схватиться за
гранаты. Затем мы с жадностью выпиваем воду из пулеметных кожухов.
Повсюду щелкают перерезающие проволоку кусачки, хлопают перебрасывае-
мые через заграждения доски, и мы проскакиваем сквозь узкие проходы во
вражеские траншеи. Хайе вонзает свою лопату в шею какого-то велика-
на-француза и бросает первую гранату. На несколько секунд мы приседаем
за бруствером, затем лежащий перед нами прямой участок окопа оказывается
свободным. Еще один бросок, и шипящие осколки прокладывают нам путь в
следующую, скрытую за поворотом траншею. На бегу мы швыряем в двери
блиндажей связки гранат, земля вздрагивает, слышатся треск и стоны, все
обволакивается дымом, мы спотыкаемся о скользкие куски мяса, я падаю на
чей-то вспоротый живот, на котором лежит новенькая, чистенькая офицерс-
кая фуражка.
Бой приостанавливается: мы оторвалась от противника. Нам здесь долго
не продержаться, поэтому нас решают отвести под прикрытием нашей артил-
лерии на старые полицаи Узнав об этом, мы сломя голову бросаемся в бли-
жайшие убежища, - прежде чем удрать, - нам надо - еще запастись консер-
вами, и мы хватаем все, что попадается под руку, в первую очередь - бан-
ки с тушенкой и с маслом.
Мы благополучно возвращаемся на наши прежние позиция. Пока что нас не
атакуют. Больше часа мы отлеживаемся, тяжело переводя дыхание и не раз-
говаривая друг с другом. Мы настолько выдохлись, что, несмотря на
сильный голод, даже не вспоминаем о консервах. Лишь и постепенно мы -
снова начинаем напоминать людей.
Трофейная тушенка славится до всему фронту. Она даже является иногда
главной - целью тех внезапных ударов, которые время от - времени предп-
ринимаются с нашей стороны, - ведь кормят нас плохо и мы постоянно го-
лодны.
Всего мы сцапали пять банок. До, со снабжением у них там дело хорошо
поставлено, ничего не скажешь, это просто здорово; не то что наш брат,
которого держат впроголодь, на повидле из репы; мяса у них хоть зава-
лись, - стоит только руку протянуть. Хайе раздобыл, кроме того, длинную
