город, душ, еда и свет. У вас телефон?
- Телефон? - переспросил Жукаускас.
- Телефон Павла Амадея Саха.
Софрон хлопнул себя ладонью по ляжке и усмехнулся.
- Вот, блин!.. Как же вы все помните! Значит, вы прикидывались? А ваша Еврея?
Или кончилось действие жэ, как говорил Август? Телефон у меня здесь. Деньги,
телефон. Все в порядке. Может быть, свяжемся с Дробахой?
- Да ну его! - устало проговорил Головко. - Я дико хочу есть. Я хочу есть, хочу
сесть в кресло и смотреть большой цветной телевизор. И читать коммунистическую
газету. И чтобы все было ясно и плохо. И чтобы не было евреев. Ведь мы сутки
ничего не ели!
- Вы ели какой-то бутерброд. А вот я вообще ничего! Я сейчас с ума сойду!
- Мне так надоела моя сумка... - пробормотал Головко. - Она такая тяжелая...
Неужели это все для чего-то нужно?! Вот, например, пожалуйста. Мирный. По-моему,
здесь и так все нормально. И страшная жара. И настоящие небоскребы и пальмы! И
вообще все.
- А Дробаха нам ничего не говорил! - подхватил Софрон.
- Да. Вы видите эту чудную траву?
Головко сорвал нежную, пушистую верхушку растения, которым было засажено все
вокруг; оно пахло степью и зноем, ее мягкие кисточки были синевато-оранжевыми, и
не было ничего более противоположного ему, чем тундра, снег, или поселок Кюсюр.
- А вы видите, что там впереди? Шоссе, город, огни, восторг! Что же это значит?!
Вы здесь были?!
- Никогда... - прошептал Головко, перекинув сумку на другое плечо.
- И я... - ошарашено сказал Софрон. Они шли по траве, приближаясь к светящемуся
фарами машин шоссе. Головко остановился, снял куртку и остался в легкой майке.
Жукаускас расстегнул куртку, но не снял ее. Они вышли на шоссе, сверкающее
фосфоресцирующей дорожной разметкой, и тут Головко молча указал куда-то вперед.
- Что? - крикнул Софрон и посмотрел туда. Он увидел низкое небольшое здание
справа от шоссе, и на нем горели зеленым и красным светом две буквы П.
- Пэ-пэ, - сказал Головко весело. - Пневматический путь. Молодец, пилот,
доставил нас в лучшем виде!
- Спасибо Августу, - обрадовался Жукаускас. Они пошли туда, перейдя через
прекрасное, ровное, словно ледовая дорожка на стадионе, шоссе.
Около входа Головко помедлил, потом резко толкнул дверь и вошел в проем. Дверь
оказалась круговая, и Софрон быстро вступил в свой отсек и пошел вперед, смотря
в широкую спину Головко. Они оказались в светлом вестибюле красного цвета.
Никого не было кроме молодой якутки в розовом костюме, на рукавах которого
переливались сине-бордовые блестящие буквы П. Жукаускас и Головко остановились,
потом Головко шагнул вперед.
- Извините... - нерешительно сказал он.
- Ялду, шу-шу, слушаю, ура, мои радостные! - улыбаясь и кланяясь, немедленно
ответила якутка.
- Нам бы нужно в центр...
- Уа! Лы - сюда - уан-ту-фри, стопка и вы тама. Парочка рубляшников с носа мэна,
луковица и любовь!
- Я ничего не понимаю... - шепнул Софрон.
- Тихо вы!.. - оборвал его Абрам. - Давайте четыре рубляшника.
- Нате.
Абрам протянул синие бумажки якутке. Ее сияющая улыбка тут же была омрачена
выражением глубокого сожаления и грусти.
- Же ту грюшничаю, шо - лы - ку - сы - уан - ту - фри - фо - синк! Нужа отра
деньга, и фуфы.
- Да что же это!.. - отчаянно проговорил Софрон.
- Помолчите! Еще один.
- Да, пожалуйста!
Головко дал якутке еще одну бумажку. Опять же на ее широком лице засияла
восхитительная улыбка.
- Грация! Плена! Спасибушки, милые! Прошу пани в Пневмопуть. Жу-жу!!!
Она указала руками куда-то вперед, и Жукаускас вместе с Головко подошли к стене.
Стена вдруг раздвинулась, и они увидели, что внутри находится закругленный вагон
с мягкими креслами. Они быстро прошли туда, сели в кресла, и тут же стена опять
задвинулась.
- Жу-жу!! - сказал приятный мужской голос в динамике. - Осторожно, великие люди,
следующая остановка <Жеребец>.
- Я сейчас опупею... - сказал Софрон.
- Ничего приятель! - воскликнул Головко. - Да здравствует бытие!
Замба четвертая
Со страшной, но почти не ощущаемой скоростью они неслись вперед в вагоне, где
больше не было никого. Через три станции после <Жеребца>, называемых <Амба>,
<Эль-Тайга-Паса>, <Мирная Люся>, на станции <Трубка> вошло шесть человек. Один
был одет в зеленые шорты с изображением на них желтого пеликана, держащего в
клюве розовую рыбу; другой был лысым и мускулистым, словно натренированный
борец; две женщины несли синие сумки с белыми пакетами внутри; старичок глупо
хихикал, сжимая гантель в руке; а подросток был на больших оранжевых роликах, и
за спиной его висел бежевый воздушный шар. Все они расселись в креслах, только
подросток остался стоять. Вагон опять поехал вперед, и никто не смотрел ни на
Жукаускаса, ни на Головко. Через какое-то время голос вдруг неожиданно объявил
<Остановка <Центр>. Софрон пихнул Абрама в бок, они вскочили и немедленно вышли
из вагона. Не спеша выехал подросток и плюнул куда-то вправо.
Перед ними возник светлый вестибюль с желтыми стенами. Ступая по мягкому
зеленому коврику они подошли к выходу. Открылись двери, они вышли и
остановились, поставив сумки.
- Вот это да, блин! - ошарашенно проговорил Софрон. Головко загадочно улыбнулся
и посмотрел вверх.
- Вы думаете, это и есть действительно что-то подлинное и настоящее?!
Веселый, лакированный, блестящий, сияющий, почти невесомый город открылся перед
ними. Огни огромных небоскребов сливались в одно радужное зарево разноцветного
свечения, пронизывающее теплый благоухающий воздух, который заполнял ласковую
южно-волшебную атмосферу этого места; небо над всем было откровенно темно-синим,
словно очищенная от всех примесей прекрасная натуральная морская синь зовущих
глубин; тротуары и улицы были совершенно прямыми и как будто живыми от прохожих,
машин, музыки, слышимой повсюду из машин, и от бесчисленных заведений,
приглашающих провести время там; высокие пальмы, растущие вдоль улиц,
отбрасывали на освещенные фонарями тротуары ажурные колеблющиеся тени, похожие
на кружевные черные женские чулки, медленно снимаемые с ровных длинных ног; и
каждое слово, написанное на какой-нибудь вывеске и каждая машина, выезжающая
из-за угла, и каждый скомканный обрывок фольги, валяющийся около бордюра, дышали
таким великолепием, свежестью и счастьем, что хотелось обнять всю эту
действительность, возникшую вдруг за автоматическими дверями, и пропасть тут
навеки, став абсолютно кем угодно, но принадлежащим всему тому, что здесь.
Реальность, существующая в виде ошеломительного города, звенела, сверкала,
звучала в любом окне, в любой побрякушке, висящей на девичьей шее, в любом
шампуне, стоящем на матовом кафеле кофейного цвета, в любом смехе, раздающемся
около стойки бара, где подают напитки с огромным количеством льда, в любой
нитке, вместе со всеми другими составляющей фрак. Все было там, как было: и
здесь не существовало тайны, поскольку был город, и здесь не существовало реки,
потому что был неоновый свет.
- Я сейчас опупею... - сказал Софрон.
- Вы думаете, это - дар? - спросил Головко, подняв вверх левую руку.
- Пойдемте же скорее туда! - крикнул Софрон, хватая свою сумку и бросаясь
вперед.
- Мой ординарный партнер... - прошептал Головко, ухмыляясь, - вы забавны!
Он пошел вслед за Софроном, не смотря по сторонам. Жукаускас бежал впереди,
бросаясь то к вывеске, то к пальме, словно зверь, попавший в западню и ищущий
лучшего места для последнего рывка к свободе, или к смерти. Прохожие не обращали
на него никакого внимания, только один улыбающийся блондин в красной кожаной
куртке неожиданно схватил пробегающего Софрона за локоть, развернул к себе и
сказал:
- Ты какой хваткий, мэняга! Уа?
Жукаускас побелел и стал напряженно озираться, высматривая Головко.
- Все в шмат? - спросил блондин, заразительно рассмеявшись.
- В шмат... - машинально сказал Софрон.
- Ну и плезиринство! Давай - самонаслаждайся!
С этими словами блондин сильно хлопнул Жукаускаса по спине, потом плюнул перед
собой и неторопливо пошел по направлению к находящемуся рядом <Зу-зу бару>.
- Эй! - крикнул Софрон.
Вдруг на него налетел маленький коренастый якут со злобным лицом. Софрон
отпрянул; якут тут же встал в какую-то странную позу, пригнувшись и выдвинув
руки перед грудью, как будто собираясь сделать одно из физических упражнений.
- Кааранай! - воскликнул он. - Баарай! Ты шо, чи упупел, желобок грязный, конь
лысый?!! А ну - шубайся!..
- Я... - сказал Софрон, но тут якут сильно пнул его рукой в грудь.
Жукаускас охнул и стал задыхаться.
- Ща я тебе проведу шуяму, шоб ты, пер выенный, не шлепал, як дерьмо у мешке!
Кааранай!
Якут размахнулся, но тут же упал, как подстреленный, на тротуар и начал
корчиться там, издавая обиженные стоны. Над ним стоял Абрам Головко и с
гордостью осматривал свой большой кулак.
Софрон подошел к Абраму, обнял его за поясницу, как своего папу, и заговорил:
- Спасибо, спасибо, чего они от меня хотят, не понимаю, спасибо вам...
- Пошли отсюда быстро, мало ли что! - скомандовал Головко, хватая Софрона. На
них с интересом смотрели шесть прохожих, вставших в полукруг.
- В шмат! - сказал один, с благодарностью посмотрев в глаза Абраму. - Так их, ну
их!
- Конечно-конечно, - сказал Головко, и они с Жукаускасом немедленно ускакали
куда-то в толпу.
- Вы что, ослепли?! - с возмущением воскликнул Головко, когда они ушли уже
далеко. - Вам что, хочется в милицию попасть? Что это вы так разбегались?!
Софрон виновато шел рядом.
- Ой, не знаю... Здесь так ужасно, так чудесно... Такие цвета, такое тепло. Я не
знаю, что это! Давайте съедим что-нибудь, я так хочу есть, я не ел больше
суток...
- Нам нужно позвонить агенту! - резко сказал Абрам.
- Ну один бутерброд!..
- Хорошо, - недовольно согласился Головко, взял Жукаускаса за руку и быстро
пошел с ним куда-то вправо.
- Вы что, знаете куда идти?.. - спросил Софрон.
- Какая разница! Вам нужен бутерброд, или нет?!
Софрон обиженно замолчал.
Через пять минут они оказались перед вывеской: <Каафееаай Кюсюр>.
- Вот это да! - изумился Софрон. - Как это вам удалось? Мы же как раз только что
из Кюсюра.
Головко загадочно посмотрел вверх и ничего не ответил.
- Это - хороший знак, - сказал Софрон.
Абрам открыл серебристую дверь, и они вошли внутрь. Из полумрака вышел человек,
одетый в черный фрак и белую рубашку с жабо.
- О! Приветик, - улыбаясь до ушей, сказал он, - мои радостные! Курим, нюхаем?
- Что? - удивленно спросил Жукаускас.
- Как я понял, нет. Вам нужна зала не для нюхачей и не для курцов. Пройдите,
ради бога, вон туда, где синяя мать.
- Я ничего не понимаю... - прошептал Софрон, но Головко, мрачно схватил его под
руку, быстро направился в указанную сторону.
- Что за синяя мать... - пробурчал Софрон, когда они вошли в небольшой зал с
красными стенами, на которых были развешаны какие-то странные светильники,
сделанные как будто из оленьей кожи, разрисованной желтыми фосфоресцирующими
полосами, и где в белых глиняных горшках стояли карликовые баобабы, совсем как в
тундре Кюсюра.
К ним вышел человек в красном фраке и синей рубашке с жабо.
- Приветик, мои радостные! - сказал он так, словно всю жизнь ждал этого момента,
и, наконец, момент наступил. - Садитесь, ради бога, вот за этот чудеснейший
столик!
Он указал налево, где стоял столик синего цвета на двоих. На столике лежали
розовые салфетки, стояли какие-то приправы в фигурных бутылочках, и не было ни
ножей, ни вилок.
Головко сел первый, Жукаускас за ним. Тут же человек в красном фраке дал им два
меню.
Софрон открыл свое меню и начал его изучать.
- Смотрите, я ничего не понимаю! Что это за чушь?
- Написано латинским шрифтом, - сказал Головко.
- А! Так-так... Ну и что же такое съесть? Здесь дорого - видите, одно только
кофе стоит рубляшник. А блюда... семь, восемь, девять...
- Официант! - негромко проговорил Абрам Головко.
Тут же подошел все тот же человек.
- Рекомендуйте! - коротко сказал Головко.
- Шля-жу, например... - улыбаясь так, как будто у него сейчас лопнет кожа на
лице, предложил официант.
- Что? - спросил Софрон.
- Жеребец с ананасом, - прояснил официант.
