в мазуте и пил пиво из бутылки. Софрон открыл тугую зеленую дверь на пружине и
вошел внутрь.
У прилавка находилось трое мужчин, один из них купил две бутылки <Золотой осени>
и отошел. Софрон посмотрел на витрину и увидел три вида водок, два коньяка,
несколько сухих вин и несколько крепленых. И пиво, и <Беломор>. Он встал;
подошла его очередь.
- Слушаю, - гнусаво, не смотря на Жукаускаса сказала полная продавщица с густо
насиненными веками.
- Бутылку вермута, - сказал Софрон.
Продавщица медленно взяла деньги, пересчитала их и положила в выдвижной ящик
перед собой. Потом вразвалку подошла к какому-то ящику и вытащила оттуда большую
красивую бутылку с жидкостью золотого цвета внутри. Она протянула ее Софрону, и
он взял.
- Могу я вас спросить о чем-то?
- Вы не здешний? - подозрительно оглядела его продавщица.
- Я из Якутска. Что у вас тут происходит?
- А что такой?..
- В Якутске давно уже Советской Депии нет, коммунистов свергли, Якутия
распадается, черт знает что творится, даже в Тиксях бунт, а у вас как-то
непонятно...
- Да вы чего такое говорите!.. - с ужасом произнесла продавщица. - Заберут
ведь!..
- Вы ничего не знаете?.. - поразился Жукаускас.
- У нас проходимости нет, связь не работает, север ведь, кто его знает, что там
происходит...
- А про Алдан ничего не слыхали, про Мирный, про... Кюсюр?
- А чего там? - тупо спросила продавщица. - Вот будет проходимость, чего-нибудь
скажут. Мы работаем, живем. Не знаю; пусть они там, на материке - в Якутске -
разбираются. Газета у нас выходит. По-моему, ты меня, парень, разыгрываешь, или
шпион какой-то! Иди-ка лучше отсюда, а то я обращусь! Или ты псих?
- Спасибо вам за вермут, - сказал Софрон и немедленно ушел из магазина.
Он тут же обнаружил улицу Первомайскую, которая оказалась самым широким из всех
деревянным тротуаром над теплотрассой, увидел дом два, вошел во второй подъезд,
поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру шесть.
Ему открыл дверь долговязый небритый человек в тренировочных штанах.
- Вы че?.. - рассерженно сказал он, указав пальцем себе в щеку. - У меня ж
бюллетень!
- Заслдыз, - грустно проговорил Софрон.
Несколько секунд человек бессмысленно глядел на Софрона, шевеля губами, потом
вдруг резко улыбнулся, широко распахнул дверь и громко проговорил:
- Ах, это вы, заходите, очень рад, я и не думал!!
- Спасибо, - ответил Софрон, входя внутрь. Он повесил куртку на вешалку, снял
ботинки и прошел в единственную комнату. У окна, рядом с разобранной постелью
стояла рация с большим слоем пыли.
- Так значит, это правда?.. - воодушевленно воскликнул Софрон. - Вы связаны с
Америкой и Канадой?! Почему же вы молчали?.. Я всю Якутию объехал, я...
- Николай Уренгой, - вежливо сказал человек, протягивая худую, бледную руку.
- Софрон Жукаускас, - ответил Софрон, крепко пожимая руку.
- Садитесь, - неожиданно предложил человек, - или стойте. Вы... агент? Мне дали
эту штуку, и я ее получил в каком-то месте, я, правда, не умею с ней обращаться,
но ведь мир и так гол и един, так что - ха-ха-ха-ха - электроникой не поможешь!
Чаю могу предложить. Как доехали?
<Он в самом деле сумасшедший,> - с ужасом подумал Жукаускас и тихо спросил:
- Вы... Вы... давно здесь живете?.. Вы... не пользовались рацией? Вы связывались
с... э... Августом Петровым?
- Да, он же мне это предложил, был здесь, говорил что-то, но я сразу подумал,
что он немножечко того... вы понимаете? - Уренгой захихикал. - Ну и рассказывал
какую-то чушь, я и не упомнил всего. А рация, на самом деле, у меня давно была,
она - списанная, с корабля, я раньше был радистом, до открытия глубины, она в
общем как бы хлам, ничего не может, только пищать, можно, наверное, починить...
- Да что вы!.. - сокрушенно воскликнул Софрон.
- А что, это так важно? - недоуменно проговорил. Уренгой.
- Я думал - игра, развлечение... Мне надоело, я и перестал с ним... это...
кон-так-ти-ро-вать. Я здесь живу, и мне хорошо, уютно, сладко. Она стоит, я
лежу, работаю, правда, говорят, мне нельзя, вот пока дома оставили. Но вы сами
посудите: этот Петров говорил такую ерунду, что даже в детском саду было бы
стыдно. Там туннель под полюсом, жаркий климат, связь с Америкой... Бред же, а
возможно, он издевался. Садитесь, я сейчас чай сделаю!..
- Подождите, - оборвал его Софрон, - значит, вы ни с кем не связывались? Вы...
лгали?
- Ну почему же! - лукаво проговорил Уренгой. - Я связывался. Я умею. Мир гол и
един, я могу все. Я летал на гору Аляски и оттуда смотрел вниз. И вернулся. Я
там связался с Биллом и Джоном, мы общались, переговаривались, смеялись. Я вам
докладывал. Потом мне надоело. И им тоже. Они упорхнули в цветущий цвет. А я
остался здесь, и мне нравится. Хотите, покажу, как это делается?
Уренгой вдруг резко подпрыгнул, вскрикнул, закрывая глаза, и встал на одной ноге
посреди комнаты. Он начал громко выть, ухать и взмахивать руками, изображая,
наверное, птичий полет, а потом постепенно затих и замер, согнувшись и закрыв
лицо ладонями. Жукаускас с сожалением смотрел на все это и печально качал
головой, что-то шепча про себя. Через несколько минут, после неподвижного
стояния, Уренгой поднял ошарашенное лицо, встал на обе ноги и медленно
улыбнулся.
- Больше не нужно связи, - торжественно заявил он, - Билл и Джон в цветущем
цвете, все, что вы имеете в виду, это в самом деле - абсолютный маразм, но вам
до этого вообще нет никакого дела, или, наоборот есть самое прямейшее, что одно
и то же.
- Что вы говорите... - испуганно сказал Жукаускас, посматривая на дверь. - Может
быть...
- Я знаю, кто вы! - радостно воскликнул Уренгой. - И, что самое странное, не
испытываю по этому поводу никаких чувств. И, очевидно, в этом еще одно
доказательство. Да, да... Мне нечего сказать, я даже мычать на хочу. И все так
обычно.
- Ну, и кто же я? - подозрительно спросил Софрон, слегка отступая назад.
- Вы есть Верховная Личность Бога, то есть, собственно Бог. Я не знаю, зачем вы
здесь в этом облике; я знаю, что пути неисповедимы и все такое, но это я знаю
точно, да и вы - слава Богу! ха-ха - это знаете.
- Вы правы, - сказал Софрон Жукаускас. - Я - Бог. Мне нравится Мое нисхождение,
деградация, маразм. И Я это осуществил так, чтобы не помнить. Но теперь эта
история закончилась, вас Я сделаю жойным наместником, а сам останусь здесь.
Наиболее чудесное из всего увиденного в этом усечении - несомненно, Нижнеянск.
Вот здесь и будем, только хочется еще меньшего, более дурацкого, интересного.
Спасибо за чай! До свидания!
И он тут же превратился в жужелицу.
КОНЕЦ ВТОРОГО СЕГМЕНТА.
