- Ну скажите же, ну что с вами, ну как же вы... - жалобно шептал Софрон, сжимая
автомат. - Хотите я вам что-то расскажу, покажу... Не умирайте! Не покидайте
меня!
Вдруг его схватили сзади за шею и, цепко ухватившись, стали пытаться свалить и
придушить. Жукаускас захрипел, зашатался, потерял равновесие, но тут, мгновенно
подняв руки вверх, он ударил противника по почкам. Хватка ослабла, напавший
пилот, сдавленно ойкнул и как-то обмяк. Но он все еще держал горло Жукаускаса и
пытался его душить. Тогда Софрон завел руки назад, схватил пилота за воротник,
издал победный вопль и резко рванул его на себя, нагибаясь. Пилот полетел вверх
ногами, как какой-нибудь умелый циркач, перелетел через Жукаускаса, изобразив
сальто, с грохотом упал на площадку все еще открытого входа, заскользив вниз, и,
дико закричав, скрылся в небе. Софрон откашлялся, вздохнул, помотал головой
туда-сюда, поводил плечами и подошел к Ефиму.
- Это ужасно... - печально сказал он. - Я убил его, сбросил, кончил... Но он же
сам... Это же оборона... Как же нам теперь лететь?!
- Кхе... - издал звук Ылдя.
- Как вы?.. Скажите?..
- Пло...хо... - наконец выдавил из себя Ылдя, пытаясь улыбнуться.
- Может, вам чего-нибудь надо?.. Ну скажите, говорите...
- Не-ст... Я... Умираю... Умираю...
- Ну подождите же! - засуетился Жукаускас, осматриваясь.
- Ну немного, ну сейчас... Что же теперь делать?!
- Пры...гайте... - прошептал Ылдя.
- Да я не умею! Да я вас не брошу!
- Я...все... - тихо сказал Ылдя, мужественно посмотрев на Софрона.
- Да нет, да я попробую, да мы...
- Там... кольцо... дерните... раскроется... Я хочу... скааать... вам... про...
агента...
- Да как же это! - печально вскричал Софрон, мечась из стороны в сторону. - Как
же мне вам помочь! Тут аптечка же должна быть! Я вас перевяжу!
- Не... надо... Агент... моя... любовница... - тут Ылдя слабо ухмыльнулся, -
она... в...Якутске...
- Да что вы! - поражение воскликнул Софрон. - Я ж там живу!
- Баба... очень... хорошая... В постели... замечат...
- Вам нельзя вести такие разговоры! - строго сказал Софрон. - Отдохните,
расслабьтесь! Я попробую посадить самолет, или связаться по рации. Мы просто так
не погибнем!
- Ее... зовут... Надя... Жукаускас...
- Что?!!! - заорал Софрон, подпрыгивая. - Надя Жукаускас?!! Моя жена?!!! Надя
Жукаускас?!!!
- Оче... оче... очевидно... - вымолвил побледневший Ылдя.
- Ее... адрес...
- Знаю я ее адрес!.. - взревел Софрон, роняя слезу. - Так вот ты как! Твоя
любовница - моя жена! И еще агент моей же партии! У, сука! Так вот зачем она
ездила на похороны бабушки в Алдан! И она с тобой, гад!.. И я тут всю Якутию
изъездил для того чтобы к своей же жене вернуться! У, скоты! Вернусь, всех
раздеру! Дробаха, Марга... И бедный Абрам погиб из-за... У, гад, я тебе дам,
гад, ты, сука, знал, что ты, сволочь, мою жену, паскуда... это самое! Да я
тебе...
Жукаускас поднял вверх автомат и с остервенением ударил Ылдя прикладом в нос.
Раздался хруст, брызнула кровь.
- Вот тебе, вот тебе, вот тебе! - кричал Софрон, молотя Ефима прикладом, словно
в каком-то опьянении злобой и чувством справедливости.
Когда в очередной раз он поднял автомат и вдруг увидел красное неподвижное
мертвое месиво перед собой, он застыл на какое-то время, потом грустно выругался
и отошел от обезображенного тела.
Самолет летел как-то неровно, снижаясь, и словно вот-вот собираясь упасть. Труп
одного из царей Якутии лежал внутри него; сзади оставался уничтоженный атомной
бомбой город Алдан. Софрон Жукаускас, находящийся в этом самолете, вытер кровь
со своих рук, печально посмотрел на труп, отвернулся и вдруг резко отбросил от
себя автомат, судорожно сгибаясь. Его начало рвать мерзкой зеленой желчью, и он
затрясся, словно роженица от схваток.
Обтошнив штабель ящиков рядом с мертвым Ефимом, Софрон вздохнул и вдруг
вздрогнул от того, что самолет резко устремился вниз.
- Что же это, что же это... - запричитал Жукаускас, еле удерживаясь на ногах. -
Что же делать, как же это...
Самолет продолжал почти падать, куда-то заворачивая; Софрон, шатаясь подошел к
трупу и поднял лежащий рядом с ним парашют.
- Где, что? - спросил он вслух, надевая его на себя.
Нащупав кольцо, Жукаускас подергал за него и осторожно подошел к проему. Внизу
была прекрасная разноцветная земля.
- Не могу я! - крикнул он. - Страх, страх!
Никто не отвечал; самолет падал, словно потерявший свои загадочные свойства
бумеранг.
- Жизнь за Якутию! - торжественно провозгласил Софрон, обращаясь вниз. - Эхма!
За Головко! Якутияааааа....
Он подпрыгнул и резко бросился в проем, ступив на всю ту же площадку-дверь, по
которой недавно скользили атомная бомба, Ылдя и пилот. Пробежав по ней несколько
шагов, грохоча ботинками, он сорвался и упал головой вперед - вниз, расставляя
свои руки в стороны, как будто в самом деле хотел полететь и все изменить.
Все заструилось вокруг, стало легким, никаким, смазанным. Какие-то пятна,
какой-то промозглый ветер, огни и ужас пронзили это существо, оказавшееся в
прекрасной стихии. Воздух пел вокруг; свобода как будто переполнила мир и
выплеснулась наружу чудесным мельтешением незримых взвешенных частиц, которых
нельзя было поймать, или ухватить, и которые заполняли всю среду своей
царственной вездесущностью. Реальность полетела кувырком, невесомо замерев в
одной из инерциальных систем. Что-то приближалась, фокусируясь; отчаянный трепет
обнажал сердце и будто бы прекращал жизнь; душа забилась в теле, как пойманная
птица.
И в этом мгновении, достойном сна, страшном и невероятном, холодеющая рука
Софрона Жукаускаса нащупала некое кольцо и дернула за него, как если бы что-то
могло быть заключено в кольце.
Громкий шелест и шорох раздались немедленно; и тело было поддержано невидимыми
расправляемыми крыльями и сохранено; и оно словно упало в подставляемую люльку,
или гамак, и закачалось там, ублажаемое мягкой опорой, - так жук рождается из
личинки, взлетая ввысь, так паук спускается на выделяемой собой паутине, так
летучая рыба вновь ощущает ласковую упругую волну, возвращаясь в море после
своего прыжка. Ласковый купол образовался наверху, как нежная граница
хаотического мира, поставившая предел его необязательности и непроявленной
размазанности. Это были словно любящие руки таинственного высшего друга,
подхватившего того, кто падает, и убаюкивающие его, подвешивая на своих
волшебных нитях. Мир вокруг принял зримые формы и был спасен от гибели
прекрасной чашей, обращенной вниз. Невесомый ужас закончился, и наступило мягкое
блаженство безопасной чудесной высоты; Софрон Жукаускас наконец посмотрел вниз и
вверх, протянул перед собой руки и схватил держащие его стропы, согнул ноги в
коленях и опустил их, и опять посмотрел вниз. Под ним была Якутия.
- Неужели я существую, - сказал Софрон.
Он летел посреди неба, и сверху распростерлась огромная сверкающая полотняная
полусфера, надежная, как ангельская охрана, или эпоксидный клей; он был
прямолетящим восторженным существом посреди голубого воздушного великолепия,
принявшего его в свое возвышенное царственен блаженно улыбался, загадочно смотря
на мир, существующий, словно огромная великая страна, и он желал ступить на ее
волшебную мягкую почву и сделать свой божественный шаг.
Якутия находилась внизу, как подлинная страна, явленная в мире добра, прелести и
красоты. Любовь была ее развлечением, река была ее достижением, звезда была ее
горением, слава была ее наслаждением. Над ней царил Бог, и он падал и взлетал,
уничтожаясь и являясь. Якутия сверху выглядела, как красавица, расстегивающая
верхнюю пуговицу своего нежного одеяния, и была похожа на вершину холма, где
сидят влюбленные, или на верх храма. Ее тайны горели огоньками, сокрытыми в
пещерах и чащах, и не были различимы с высоты. Ее птицы летали в том же
невероятном небе чуда, и почти не издавали звуков, храня величественную тишину
горних смыслов. Ее хребты напоминали выброшенные на песок кишки какого-нибудь
принесенного в жертву священного животного, и туман стоял над ними, словно пар.
Ее леса были непричесанными, бескрайними и зелеными, как речные волны,
отражающие хвойные заросли лиственниц и пихт; ее озера, будто кляксы на
промокашке, или разбросанные дворником по тротуару льдины, беспорядочно сверкали
повсюду, и ее пальмы были не видны.
Если оглядеть всю бесконечность Якутии из сияющей выси над Якутией, то
сладостный ужас пронзит дух, словно святой меч. и предчувствие света заполонит
душу, как прекрасное искушение. Рай мечты воплотится в цветок любви этой земли
зари, и огонь красоты воссияет флагом небесного пламени. Яркая корона пышной
власти царя вершин сверкнет в сладостной дали таинственным манящим сокровищем,
дающим жизнь и славу; и путь в царство ослепительных глубин и истин откроется
для всех, кто летает, и станет не нужен для всех, кто идет по пути. Скипетр
счастья разрушит дверь очарования, и единственная страна сокроет в себе все, и
имя будет произнесено.
Ее книги находились в ее склепах, и в них были написаны странные слова и
нарисованы знаки могущества ее властителей, богов и душ, а ее недра хранили ее
силу и ее драгоценности, незаметные с небес, и ее корабли были лучезарны, как
улыбки детей святых. Когда великое существо снисходило с высот, вся страна
раскрывалась ему навстречу, словно радостная ежиха, желающая накормить своих
ежат, и она как будто вставала на одно колено перед тем, кто наверху, и была
прекрасна,как отдающаяся женщина, тревожно-сладостно замершая на ложе в ожидании
любовника. Якутия распахнула свои объятия, пахнущие нектаром, росой и снегом; и
она была единственной из всего возможного. Ее воды текли в ней, как ее кровь,
как ее магический сок, дающий смысл и созидающий реальность; ее морское величие,
обращенное к другой стране, стало границей добра и зла и рубежом чудесного; ее
восторженные старцы исповедовали ее нечеловеческую религию, молясь Богу и Богу;
и ее водопады мерцали во тьме живительной влагой энергии и указывали дорогу
победы.
Якутия сверху выглядела прекрасной, словно сказочный сон о волшебной стране, и
казалось, что в ней таятся любые ответы и таинственные растения, и ореол любви
сверкает над ней, как нимб. Все было в Якутии, все было для Якутии, Бог был в
Якутии, и Бог был Якутией. Время замерло, не выдерживая ее величия, смерть стала
невозможной, и шаг был сделан. Если страна оказывается внизу и ее земля объемлет
собою весь ее мир, то ее цель торжествует и ее звезда возгорается, словно ее
свеча, а ее будущее осеняет ее прошлое, будто корона, и ее история становится
главной дорогой всей эры. Если народ не виден с высоты полета, и тайга заполняет
бескрайний блистательный простор, значит, задача будет все-таки выполнена, и
что-то окажется не случайным, и слова были произнесены не просто так. Если два
раза говорится одно и то же, можно прислушаться к этим речам и сделать
что-нибудь,или ничего. Имеющий руки держит парашютные стропы. И Якутия
приближалась к Софрону, словно вожделенная отчизна, и прямо перед ним было
прямое, рассекающее тайгу, шоссе.
Он летел, дрожа от холода и страха, опасаясь упасть на лиственницу и проткнуть
себе тело ее острой веткой и закрыл глаза, чтобы не смотреть вниз. Потом он
открыл глаза, инстинктивно начав дергать за стропы, чтобы как-то управлять своим
полетом и не попасть на лиственницу, а попасть на шоссе. По шоссе никто не ехал,
и по обеим его сторонам начинались бесконечные надоевшие таежные заросли. Софрон
задрыгал ногами, пытаясь лететь точно над шоссе, и тяжело задышал, почувствовав
вдруг неожиданный ветер, который начал сносить его влево.
- Да чтоб ты!.. - выкрикнул Софрон, и тут же этот ветер смолк.
Он сделал еще несколько движений, елозя и чуть ли не кувыркаясь в своем
парашюте; шоссе приближалось, и тайга приближалась. Софрон поджал ноги,
съежился, сжался в какой-то клубок, как-то крякнул, осознав конец полета, и
вдруг неожиданно замечательно приземлился на обочину шоссе.
Тут же его куда-то понесло; захлопал парашют; он упал, его потащило вперед,
