Я его нашел в следственном изоляторе, он сидел за изнасилование старика.
Тюмюк, идущий прямо перед Софроном, услышал свое имя и обернулся, презрительно
посмотрев в глаза Ылдя.
- Вы что-то хотите спросить, тойон Тюмюк? - строго сказал тот.
- По-моему, это вы говорили нечто обо мне, ваше величие... И говорили какому-то
странному пленнику, которого вы откуда-то знаете... Конечно, это не мое дело...
- Вот именно! - властно воскликнул Ылдя. - Выполняйте свой долг!.
- Слушаюсь... - горько усмехнувшись, проговорил Тюмюк, поклонился и отвернулся.
Они пошли дальше вперед, обходя неглубокие овраги и переходя через нагромождения
перерытой экскаваторами земли, почти целиком состоящей из песка. Везде были
человеческие следы; кое-где валялись гильзы. Воины шли теперь медленно,
осторожно, с опаской посматривая по сторонам и почти бесшумно ступая по дорожке.
Идущий впереди Марга достал откуда-то бинокль, остановился и стал смотреть в
него. Все замерли, выжидая, потом Марга обернулся, озабоченно проговорил:
<Что-то ничего не видно...> и пошел дальше. Солдаты последовали за ним,
преодолевая ужас, затопляющий их души, и вслушиваясь в каждый шорох или писк,
готовые немедленно выстрелить.
Они все были похожи на ползущего по-пластунски человека, незаметно
продирающегося сквозь высокую жесткую траву, чтобы выполнить свою задачу.
Чувство яростной жертвенности обуревало мужественные умы этих воинов, служащих
величию якутскому, словно религиозная сладость истинного приобщения к вере.
Каждая частичка их существа была начеку, как будто опытный дозорный с замершим
лицом. Их родная земля несла их к битве, обволакивая их сапоги своей нежной
песочной или травяной пуховостью, а их небо загадочно манило их пытливые сердца,
обещая победу и вечность. Восторг тихого мига ожидания был упоителен, словно
трепет пьяницы, сжимающего в руке любимый стакан; радость блаженного мгновения
предчувствия боя казалась необъятной, как великая музыка. Это движение было
неумолимым, прекрасным и каким-то нерукотворным; здесь будто страна встала на
дыбы и приготовилась к своему судьбоносному прыжку. Костер войны пылал в крови
любви к Родине, отцам и Богу. Золото святых недр притаилось во мгле Отчизны, и
благородное негодование вскипало в воинских душах, устремленных к нему, ибо
вражеские руки посягнули на его блеск и истинную принадлежность. Родное солнце
сияло над смиренными макушками героических солдат, своими действиями сотворяющих
новый мир на этой почве. Воодушевленное бесстрашие читалось в их очах; праведная
сила сквозила в их точных жестах; великое будущее, словно ангел, вставало перед
ними, указывая высший путь. Они были чисты,будто новорожденные девочки, и
красивы, как лучшие девушки. Когда они шествовали по своей славной дороге,
звезды выстраивались перед ними в одну парадную шеренгу, и месяц принимал
горизонтальное положение и покачивал своими рожками туда-сюда. Реки салютовали
им водопадами и фонтанами сверкающих брызг; море бурлило водоворотами и звенело
льдами в честь начала бессмертных боев; лошади громко фыркали, радостно ржа, и
заполняли всю эту реальность целыми табунами, предрекающими победу. Подвиг
ожидал каждого воина, и гибель ждала некоторых; страх ран отступал перец
счастьем долга; и зарево истины вспыхивало вдали. И они шли, как пророки,
несущие в себе свет;автоматы их сверкали, как древние мечи, командиры их
напоминали серафимов; и духовное пламя пылало над всеми ними, как нимб.
Они вдруг остановились по знаку руки Марга, и там, вдали, был грязный прудик, за
которым начинался чахлый лес, а да нем возвышался какой-то кривой плавучий
деревянный домик, похожий одновременно на фабрику и на грузовое судно. Это была
драга.
Марга достал бинокль, недоуменно посмотрел в него, потом причмокнул и вытащил
пистолет. Все замерло; солдаты присели на корточки и сжимали свои автомат,
прижав указательные пальцы правых рук к спусковым крючкам.
- Я никого там не вижу... - озабоченно пробормотал Марга и снова открыл рот,
чтобы сказать что-то еще, но тут же некая пуля, выпущенная из тайного укрытия,
попала прямо в этот раскрытый рот, пробила горло и затылок, увязнув в мозгах, и
прервала жизнь Марга, который упал ничком в лужу.
- Вставайте, люди русские!.. - раздалось откуда-то слева, и тут же началось
что-то невообразимое.
Со всех сторон, словно воробьи на корм, налетели румяные солдаты в красной
форме, бешено стреляющие по якутам. Начались какие-то взрывы, вспышки, хрипы,
взвизги; кто-то куда-то падал, кто-то с кем-то боролся; якуты в конце концов
тоже начали стрелять, но неожиданность оказалась слишком большой, и засада была
четко организована: якутов полностью окружили. Их расстреливали со всех сторон
прямо у драги под крики: <Мать твою, у, бля>.
Золотоносная прекрасная земля покрывалась павшими телами. Зенитчики валялись
около своих зениток с развороченными животами, пробитыми лбами или
простреленными сердцами; шофер одной из зениток лежал в своей кабине грудью на
руле, и из его глаза стекала темная кровь на педаль сцепления. Шофер другой
зенитки выпрыгнул из машины, штыком ударил толстого блондина, бросившегося к
нему, но тут же был зарезан в спину длинным ножом, который кто-то метнул. Ылдя и
Жукаускас, крепко обнявшись, словно влюбленные педерасты, прижимались к земле,
изображая мертвецов. Уши словно заволакивал какой-то ватный туман от
беспорядочной отрывистой стрельбы, слух терялся в нем, вздрагивая от истошных
звериных воплей торжествующих русских.Кто-то сопротивлялся, пытаясь прорваться
из кольца; четверо высоких якутов, остервенело стреляя, пробились на берег
прудика, но в них кинули гранату, и их расшвыр.-ю резким взрывом. Остатки войска
прятались за зенитки и машины, отстреливаясь, но их становилось все меньше. Этот
натиск был стремителен и мгновенен: уже через пятнадцать минут третья часть
якутов была мертва, а половина корчилась от ран. Повсюду раздавалось:
- За русь!
- Да здравствуют щи!
- Золото России - России!
Ылдя, губами прижавшись к уху Жукаускаса, жалобно шептал:
- Что это... Уя... Господи, господи, когда кончится... Нас убьют, уя...
- Перестаньте, - жестко сказал Софрон, раскрыв левый глаз и осмотрев окружающее.
- Лежите тихо, может быть, не обнаружат.
Но тут вдруг мощный далекий взрыв потряс всех участвующих в битве. Это
разъяренный Тюмюк, ухитрившись зарядить зенитку, выстрелил куда-то наобум вдаль.
Русские недоуменно повернулись туда; Тюмюк, воспользовавшись замешательством,
торжественно воскликнул:
- За Якутию! За царя Софрона! Ко мне!!
Оставшиеся в живых бросились к нему, создав отряд обороны, укрывающийся между
зениток. Тюмюк подбежал вдруг к лежащему вместе с Жукаускасом Ылдя, своей рукой
повернул его лицо, и сказал:
- Ваше величие! Вставайте, вы нужны войску!
- Я... - залепетал Ылдя, - передаю командование тебе, давай, ну...
- Вы нужны войску! - твердо повторил Тюмюк и одним движением поставил Ефима на
ноги. Софрон остался лежать.
- С нами царь! - закричал Тюмюк, застреливая небольшого рябого паренька, с
любопытством посмотревшего на Ылдя из-за машины.
- Куй! - прокричали те, кто был жив и тут же начали вести сокрушительный огонь.
Русские растерялись, их ряды несколько дрогнули, они спрятались в своих укрытиях
и начали отвечать на стрельбу, не предпринимая атак.
- Мой телохранитель! - вдруг вскричал бледный Ылдя. - Он там, он должен меня
закрывать! Вставай, гад, а не то...
Жукаускас, улыбаясь, поднялся, и, как будто бы совсем не боясь пуль, неторопливо
подошел к Ефиму.
- Я готов, - многозначительно проговорил он. - Смерти нет.
- Готовимся к прорыву! - взревел Тюмюк. - Отступаем! По его команде оставшиеся
якутские воины с диким криком:
<Тыгын!> ринулись назад от драги, стреляя во все стороны. Несколько русских,
вставших на их пути, были убиты. Якуты побежали по той же дорожке, по которой
пришли, и тут же их начала преследовать небольшая разъяренная кучка русских.
- Ура! - кричали они, стреляя. - Русь! Русь!
Якуты неслись назад, отвечая огнем на огонь. Большой русоволосый русский,
получив пулю в живот, громко ойкнув. Тяжело рухнул в песок, словно тюк муки.
Жукаускас бежал за Ылдя, прижимаясь к его спине, чтобы защитить его, а Ефим
пригнул свою голову, потому что был выше Софрона, и его вполне могли бы
застрелить в затылок. Тюмюк организовал все это отступление, отрывисто ругаясь и
производя одиночные выстрелы из своего пистолета, которые почтя всегда попадали
в цель. Рядом с Софроном бежал худосочный задумчивый якут; он повернул голову
налево, тут ему отстрелили ухо. Он вскрикнул, остановливаясь и закрывая рану
ладонью, но Тюмюк ударил его ногой в зад, и этот якут превозмогая боль и шок,
побежал дальше, роняя большие капли крови. Они так бежали и бежали, и никто не
попадал, в Жукаускаса, которого словно несло вперед на божественных крыльях
истинной веры и красоты. Ылдя бежал так быстро, что Софрон, чтобы не отставать,
схватил его руками за плечи, и они вдвоем стали похожи на каких-то взбесившихся
исполнителей еньки-еньки, или же на сросшихся таким образом близнецов,
пытающихся удрать от внезапно возникшей опасности. Кого-то продолжало ранить, но
выстрелы становились все реже. Обернувшись, Жукаускас увидел, что отряд русских
их больше не преследует, а стоит возле небольшого неровного пригорка, иногда
постреливая.
- Вперед! - заорал Тюмюк, взмахнув рукой с пистолетом, словно комиссар на
известной фотографии. - Они отстали! Со стороны русских раздался звучный
писклявый крик:
- Только суньтесь, чурбаныыыы... Идите назад к тюленю!
- Дерьмо!! - не выдержав, воскликнул Ылдя, выбегая из-под прикрытия Софрона, и
вытаскивая пистолет.
Он пробежал сквозь все поредевшее воинство, присел на одно колено, прицелился и
быстро выстрелил. Ничто не произошло в стане отряда русских воинов. Кто-то там
усмехнулся; взбешенный Ефим вскочил, сжав руки в кулаки, и тут случилось нечто
неожиданное и непонятное: чье-то тело резко выпрыгнуло перед Ылдя, и тут же пало
навзничь, сраженное вражеской пулей. Ылдя отскочил назад, смешавшись со своими
солдатами и в ужасе посмотрел туда, где он только что был.
- Это Тюмюк... - потрясение прошептал он. - Он спас мне жизнь, он закрыл меня от
пули...
- Войско! - рявкнул он. - Вперед! Отходим!
Они вновь побежали, бросив застреленного в висок Тюмюка на дорожке, и Софрон
снова бежал за спиной Ефима, и опять держал свои руки у него на плечах.
Ылдя плакал, утирая слезы кулаками в грязи.
- Я... несправедлив... Я... Он спас... он... Такой...
- Так вы хоть тело его возьмите! - возмущенно сказал ему Жукаускас на ухо. - А
может, он вообще жив?!
- Точно!.. - ошарашенно проговорил Ылдя. -Воины! Стоять! Осипов! Чюппюю! Взять
тело!
Все опять остановились; вышел один рослый якут с печальным лицом.
- Осипов погиб, ваше величие, - сокрушении доложил он.
- Вечная память, - отозвался Ылдя. - А Борисов?!
- Я! - выпалил маленький толстый солдат и, промаршировал к Ефиму.
- Ваше величие! Воин Борисов по вашему приказанию прибыл! Айхал!
- Добре. Вместе с воином Чюппюю, немедленно принесите тело наиславнейшего тойона
Тюмюка. Ясненько?!
- Приказ понял.
- Все уяснили?
- Наиточнейшим образом.
- Старший - Чюппюю.
- Конечно, - сказал рослый якут, приобннмая Борисова за плечо.
- Выполняйте.
Чюппюю и Борисов зигзагообразно побежали назад. Русские все еще стояли и
беседовали о чем-то своем, громко смеясь. Якуты достигли лежащего бездыханного
Тюмюка и осторожно наклонились над ним, направляя автоматы на русских. Но ничего
не произошло; никто не собирался на них нападать.
- Забирайте свою падаль!.. - раздался русский писклявый крик. - Нам не надо!..
Там опять рассмеялись, и Борисов с Чюппюю резко схватив труп, помчались обратно,
тяжело дыша.
Их ждал грустный Ылдя, теребящий носовой платок. Перед ним положили Тюмюка, лицо
его было бледным, глаза смотрели в темнеющее небо.
- Вечная слава! - торжественно проговорил Ылдя, обращаясь к воинам. - Вот герой
Якутии, спасший царя Якутии! В его честь я переименовываю город Алдан. Отныне
Алдан будет называться Тюмюк! А он - герой - будет торжественно похоронен на
