чайшее расстояние между двумя точками, будет воистину доказано и перей-
дет из отдела аксиом в теоре-
мы.№БюБ°БєБьВ°БЇБєБЄБёБЁБЄБ°БєБЎБ¤БщББЇБ№БєБЎБыБ№Б¤Б·Б E4#_237
М. Пришвин.
ОТ ЗЕМЛИ И ГОРОДОВ.
История цивилизации села Талдом.
По Савеловской железной дороге от ст. Талдом до Кимр на Волге (18
верст) лежит глухое болото Ворогошь, в старые времена приют беглецов от
церкви, государства и общества; на берегу этого болота теперь живут ре-
месленники, разного рода сапожники, башмачники, скорняки, портные, всего
в краю насчитывают двенадцать, или тринадцать ремесл, но в подавляющем
числе талдомские - башмачники и кимрские - сапожники. Не надо себе
представлять, что ремесленники распределены только в этих крупных цент-
рах, их гораздо больше в деревнях, и так, что если портные, то вся де-
ревня - портные, и даже две-три под ряд, скорняки, так опять все на-чис-
то скорняки, а башмачники, даже по своим специальностям, несколько дере-
вень под ряд занимаются детской обувью, дальше, тяжелой обувью, еще
дальше легкой, красивой; есть деревня, где живут одни пастухи, которые
ранней весной являются в близлежащий центр со своими рожками, трубят там
на базаре, играют и нанимаются на лето. Чрезвычайно интересный край для
исследователя, благодарный в высшей степени, потому что мало-мальски
вдумчивому человеку легко можно ввести всевозможные улучшения в рутинные
приемы всех этих ремесел.
Что это, скудость болотистой почвы оторвала население от исключи-
тельного занятия земледелием, или, может быть, промышленная инициатива
явилась наследством относительного чувства свободы, которую обрели себе
Ворогошские беглецы, изгои церкви, государства и общества? Я ничего не
могу ответить на этот вопрос, потому что нет никаких источников для изу-
чения края, и скудные сведения, с большим трудом добытые, взяты мной из
неизданных записок бывшего священника, о. Михаила Крестникова (в револю-
цию он снял с себя сан и отдался истинному своему призванию, коопера-
ции).
Талдом - записано у М. Крестникова - вернее всего слово татарское и
значит стоянка, а может быть и финское - желтая земля. Есть и простодуш-
ная легенда о русском происхождении слова: было местечко Великий Двор,
куда с'езжались для отбывания общественных работ крестьяне, приписанные
к монастырям; однажды, этот двор сгорел, и когда выстроили новый, архие-
рей сказал: "вот и стал дом", с этого будто бы и начался Талдом. В XVIII
веке тут проходила дорога от низовий Волги на Петербург, талдомцы ездили
по ней в Саратов, там ознакомились с кожевенными товарами и начали свое
местное производство обуви. На первых порах обувь эта была "кирпичи",
так назывались мужские башмаки, потому что в них между стелькой и подош-
вой прокладывался слой глины. О тяжести такой обуви можно судить по пре-
данию о силаче Ефреме Соколове, который снес в Москву в один день (сто
верст) сто пар кирпичей, весивших девять пудов. Переворот в производстве
этой первобытной обуви произвело знакомство с товаром "выросток", после
чего началось производство культурного Осташевского типа обуви (оста-
шей). С половины XIX века начинается плисовая и бархатная обувь на меху,
ныне совершенно исчезнувшая ("и очень жаль, - написано у о. Михаила, - в
холодное время было так хорошо засунуть ногу, голую, без чулка, прямо в
мех"). С половины девятнадцатого века поездки молодежи в Москву повели,
наконец, к знакомству с юхотными товарами, появились специалисты, отли-
чающие козла от барана, и началось современное производство, в некоторых
отношениях превосходящее Европейское и Американское.
В записках имеется маленькая хронологическая таблица главных событий
в истории торгового села Талдом, вот она:
Год 1901. Постройка железной дороги Москва - Савелово.
1906. Начало мостовой в селе Талдом.
1907. Первый фонарь на улице села Талдом.
1912. Почта переезжает в собственное здание.
1920. Село Талдом переименовывается в город Ленинск условно, если до-
кажет свою экономическую и финансовую жизнеспособность.
1923. Электрификация города Ленинска.
Этой таблицей этапов цивилизации села Талдом заканчиваются записки
бывшего священника о. Михаила и в распоряжении исследователя остается
только устное предание и своя личная догадка. Так, я догадываюсь, напр.,
что имя Ленинск, сменившее корявое Талдом (уроженец этого края Салты-
ков-Щедрин не из него ли создал свой Глупов?), дорого стоило местным
гражданам, претерпевшим из-за городского устройства очень большое обло-
жение, иначе как же об'яснить, что товары в Ленинске стоят много дороже,
чем в Москве и Кимрах, сохранивших свое прежнее наименование. Местные
идеалисты говорили мне, что более легкое обложение в Кимрах об'ясняется
более интеллигентным составом Кимрского Исполкома, но это, по-моему,
старая погудка о роли интеллигенции, а собака зарыта не тут. И правда,
на вопрос мой о благодетельной роли кимрской интеллигенции один из
представителей Ленинской власти ответил: "ничего подобного".
Контакт с волчками.
Оставляя местную историю и переходя к описанию современного быта, я
рекомендую своим московским читателям, желающим купить недорого дамские
башмаки, отправиться с первым утренним трамваем на Савеловский вокзал,
найти там вблизи быв. трактир Кабанова, занять там столик и за чаем до-
жидаться прибытия поезда из Ленинска. Через несколько минут после прибы-
тия поезда весь большой трактир наполнится башмачниками с корзинами обу-
ви, каждый из них займет место за столиком, а кто не успеет - на полу,
потом быстро все распакуют корзины, и весь трактир превратится в выстав-
ку женских башмаков и сандалий. Редко является сюда тот покупатель, кому
нужно купить товар для личного потребления, покупают же те самые люди,
которые в старое время стерегли мужика с хлебом на большаке и, скупив
его, везли в город сами. Так бывает и тут, спекулянты отправляются ку-
да-нибудь на Сухаревку, а мастера возвращаются на места... Спрашиваешь
себя, разве мало теперь кооперативных союзов, устроенных именно с целью
устранить посредника между мастером и потребителем, почему же мастер,
теряя время, едет сам и товар все-таки попадает к купцу? Скажу даже
больше, почему ремесленник предпочитает брать товар у купца и готовить
обувь на его заказ, чем на кооператив? Я очень много расспрашивал про
это явление и не узнал правды, потому что в этом вопросе, видимо, узлом
сходятся новые идеи государственного строительства и традиции населения;
в общем, мастера ссылаются на бездарность или неосведомленность лиц,
назначаемых в кооперативы, а сами кооператоры об'ясняют все горе темно-
той населения, предпочитающего по одиночке отдаваться в руки спекулян-
тов, чем коллективно бороться с ними через кооперативы. Словом, в этом
пункте начинается какое-то дело, но быта еще нет, потому что быт, в моем
представлении, является после борьбы, когда и победители и побежденные
начинают в чем-то сходиться, и это их искреннее приспособление друг к
другу называется миром.
Рекомендуя для покупки обуви трактир Кабанова, я рискую все-таки под-
вести неопытного покупателя; многие мастера, наверно, и потому избегают
кооперативы, что обувь их блестит только снаружи; мне думается, что раз-
витию кооперативного дела служит одним из главных препятствий естествен-
ный индивидуализм ручного труда, на одном полюсе которого находится мас-
тер-жулик, на другом - мастер-волчок, как называется в обувном деле ар-
тист, изготовляющий художественную обувь. Ни жулику, ни волчку невыгодно
итти в кооперативы, а станешь думать о среднем товаре, то это себе
только он кажется средним, сам мастер себя, наверно, считает всегда выше
среднего. Много я перевидал разных мастеров в надежде найти среди них
волчка и познакомиться с жизнью, казалось мне, средневекового типа ре-
месленника, но тех, на кого мне указывали, после оказывалось, нельзя бы-
ло считать волчками, и жизнь их была самой обыкновенной.
- Кто это вам указал, - говорили мне, - какой это волчок! живет сыто,
семейно, обут, одет.
- А настоящий? - спрашиваю я.
- Настоящий волчок ходит в двух фартуках.
- Для чего в двух?
- Без штанов, прикрывается спереди и сзади фартуками. Попробуйте по-
говорить с Мишей Шпонтиком, тот, кажется, настоящий волчок.
Нахожу Мишу Шпонтика, спрашиваю:
- Вы настоящий волчок?
А он как будто даже немного обиделся.
- Я, говорит, мастер обыкновенный, гоню со своим помощником в неделю
восемнадцать пар, а волчок делает в неделю только две, может быть, и
правда, я был бы волчком, если бы мне можно было работать только две па-
ры.
- Я считал за честь быть волчком, - ответил я, - и хотел сказать вам
только хорошее.
- Ничего нет в этом хорошего, одно самолюбие, ему надо сделать напо-
каз, чтобы все видели и удивлялись ему, а я человек семейный, у меня в
сарае крыша развалилась, мне надо обязательно выгнать в неделю восемнад-
цать пар. Нет, вы ошибаетесь, я по своему характеру не могу быть с волч-
ками в контакте.
И на вопрос мой, где бы мне найти настоящего волчка, ответил:
- Волчка вы здесь не найдете, они заняли места более важные.
- Какие же это места?
- Места по их словесности.
- И важные?
- Одни ходят с портфелями, у других автомобили и свои шоферы.
Я догадался о настроении Миши Шпонтика и сказал:
- Значит, волчки занялись советской работой, но ведь и вам путь не
заказан.
- У меня нет их словесности, и ему это просто, у него ни кола ни дво-
ра, занимайся чем хочешь, а у меня - жена, дети, дом свой, сарай, везде
дыры, я привязан к своей собственности и с волчками не могу быть в кон-
такте.
В конце концов этот волчковый вопрос распутался таким образом: до ре-
волюции множество мастеров жили в Москве и в Петербурге, а во время го-
лода и обнищания городов перебрались в деревню к себе, занялись земледе-
лием. Теперь, когда условия городской жизни улучшились, волчки, как лег-
кие на почин, перебрались в столицы, а средние мастера все боятся бро-
сить земледелие, разорительное, но все-таки обеспечивающее на случай ка-
кой-нибудь новой катастрофы. Мне почему-то казалось, что волчок - явле-
ние самобытно-русское, но оказалось, - другое название им "немецкие мас-
тера", и свое искусство взяли они у иностранцев, что и за границей есть
свои волчки, отстоявшие свое капризное существование у машины за счет
быта своих отцов. Я слышал, что не этого рода обувью мы славимся за гра-
ницей, а работой такого среднего мастера, как Миша Шпонтик, который, не
имея у себя на родине механического конкурента, может дешево дать на
иностранный рынок более ценный там продукт ручной работы. И само собой
ясно, что, при широком распространении у нас механической обуви, грубой,
но прочной, исчезнут средние мастера и останутся только волчки, но вовсе
не как национальная гордость и самобытность, а как всемирный противник
механизации, артист.
Бык, чорт и мужик - одна партия.
В этих полуземледельческих, полупромышленных деревнях, в мрачное вре-
мя застоя народной жизни между двумя революциями, по словам стариков,
жилось безобразно: в каждой деревне было несколько мастерских, принадле-
жащих местным богатеям, и в них были заняты сотни мастеров, большей
частью пришлых; по недостатку духовной пищи весь этот люд занимался
пьянством, озорством и разлагал деревенский быт. Теперь все эти мастерс-
кие исчезли, пришлый люд схлынул, коренные люди возвратились к своим хо-
зяйствам, и, в общем, строй жизни принял тон небывалой серьезности и
напряженности труда.
В одном вымороченном доме, так заросшем вокруг кустами и деревьями,
что в комнате темновато, - я присоседился к труженическому быту со своей
чернильницей. Как радостно было мне услыхать тут, в первый же вечер пос-
